В луче белого света, лежавшего над котлованом, Женя Столярова увидела начальника строительства. Вслед за ним подошли Бунчужный, Чотыш, Журба: они обходили площадку.

— Как дела? — спросил Гребенников Волощука.

Инженер доложил о работе землекопов, огнеупорщиков, монтажников, привел цифры. Он — начальник участка — подчеркнуто деловит, к нему с лишними вопросами не обратишься.

Ухватившись за столбик, Гребенников наклонился над котлованом.

— Как вам работается, товарищи?

Фонари закачались на ветру, осветив замасленные спины на дне глубокого котлована. На голос начальника ребята подняли головы вверх. Тяжелые капли пота свисали с кончиков носов, с бровей, с подбородков.

— Работается ничего! — ответил бригадир. — Говорят, всесоюзный рекорд землекопов — двадцать пять кубометров. Мы хотим, товарищ начальник, дать тридцать!

— И правильно делаете. Вашу бригаду начальник строительства хвалит. Не сорвитесь, товарищи! — сказал Чотыш.

Воспользовавшись передышкой, люди жадно пили воду; она находилась в жестяном баке, который обложили доверху землей, чтобы вода была холоднее.

Если смотреть сверху, то Старцев казался еще более кряжистым, широким в плечах, еще более косил глазами.

«Эти люди строят мне печь...» — с волнением подумал профессор Бунчужный.

— Завтра прибывают транспортеры, выносить землю не придется, — сказал Журба. — Желаем вам удачи!

Чотыш, Гребенников и Журба уходят.

— С механизацией у вас, товарищи, дело слабо, — заметил секретарь райкома. — Мне звонил Черепанов, говорил, что уральцы дадут три паропутевых крана, десять транспортеров. Вышлите людей за получением. Я это дело со своей стороны подтолкну.

На строительстве светло, как днем. Профессор Бунчужный подходит к Жене Столяровой. Она сидит на отвале, под фонарем.

— И вы не спите?

— Не до сна, Федор Федорович.

— Почему так?

— Работает комсомольско-молодежная бригада, а рабочим приятнее, когда возле них находится «начальство», как они говорят.

— А что это у вас?

Женя протягивает книгу «Механика».

— Завтра надо сдать круговое вращение — трудный материал, говорит Женя. — Времени мало. А учиться хочется. Я твердо решила, Федор Федорович, стать корабельным инженером. Мне кажется, что строить корабли самое интересное дело.

— Очень интересное, поэтическое дело. И не оставляйте мысли, раз сердце тянется. Где вы учитесь?

— На рабфаке, на нашем рабфаке. Так ждала, когда, наконец, откроют. И вот открыли. А вы будете читать у нас лекции?

— Если предложат, буду. Ну, идите, отдохните хоть немного. Вы такая маленькая, худенькая. И мне кажется, что вас что-то гнетет, что вам тяжело, хотя вы веселая. Силенок у вас, как у воробья.

В двенадцать часов ночи протяжно поет гудок. В разное время суток гудки звучат по-разному. На ночных работах гудок поет открытым, мягким голосом, свободно разносящимся над тайгой.

Волощук идет к котловану. Он побывал в столовой, проверил, все ли приготовлено: ударникам положен второй ужин. Ему хочется во что бы то ни стало победить Надю в соревновании, хотя он знает, что эта победа, в сущности, будет победой цеха и, значит, обрадует Надю, а не ущемит ее.

— Ребятки, ужинать! — обращается он к бригаде, глядя на часы.

Землекопы разгибают горячие спины, втыкают в землю отполированные лопаты.

— Кажется, дело в шляпе! — говорит Петр Старцев Волощуку. — По моим подсчетам, три нормы отмотали! Ванюшков бит!

— Пусть поменьше задается! После рекорда едва на сто вытянул! — замечает Дуняша, сестра Старцева.

Ребята идут в столовую, она напротив доменной печи №2; там под водопроводным краном споласкивают горячие руки, потом садятся за стол.

Ужин короток. Через пятнадцать минут снова на дне котлована. Курильщики с особым удовольствием закуривают.

Дуняшке пятнадцать лет, она низкорослая, плотная, налитая, на крепких ногах, очень похожая на брата, Толстая коса ее подобрана под платочек, но не укладывается там; то и дело высовывается кончик, который Дуняшка подтыкивает пальцем. Лицо у нее живое, конопатенькое. Она уже заглядывается на мальчишек, когда брата нет поблизости; ей нравятся многие, но разобраться в том, кто милее, не может. Каждого затронет сама, каждому найдет, что ответить, только теряется, когда видит черноусого Яшу Яковкина. С этим что-то у нее не ладится...

— Ой, щи какие были! — восклицает Дуняшка, пока ребята перекуривают. — Гляжу, плавает что-то. Ан, это кусок веревки...

— Не дури, девка! — замечает старик Федосеев, бывший старатель, один из лучших землекопов площадки.

— Право дело, дедушка, кусок веревки. От мешка, видать. Сама ложкой выловила.

— А чего ему быть во щах? Не приправа!

Дуняшке нравится, что с ней разговаривают, как со взрослой, что ее слушают, на нее смотрят.

— Ну, что, Матреша? — ласково обращается к жене Старцев.

— Ничего.

— Может, вместо выноски, станешь на копку?

— Я много не набираю...

— Эх, ребятки, чует сердце, ударим сегодня крепко! Не иначе, зажигать нам звезду! Ты как думаешь, Дуняшка?

Дуняша смотрит на брата восхищенно: ей очень хочется, чтобы Петя «обставил» Ванюшкова и чтобы бригада их стала лучшей на строительстве. И чтоб о них написали в газете... И чтоб ее, Дуняши, был портрет...

Перерыв окончен. К спинам неприятно липнут остывшие за время ужина рубахи, все становятся на места. Работают спокойно, без зазоров: такая ритмичная, без минуты простоя, но и без рывков, работа дает наибольшую выработку. Волощук следит за каждым.

— Легче! Не горячись! Упаришься, — останавливает зарывающихся.

Близится рассвет. Еще небо не окрасилось зарей, но воздух становится прозрачнее, выделяются силуэты столбов, труб. Холодные ночные тени тают в зеркальном свете.

У котлована сходятся Женя Столярова, Борис Волощук и Надя Коханец.

... Вот и последние выброски земли. Борис не сводит глаз с часов. Земля шариками скатывается с отвала обратно. На похудевших за ночь лицах ребят усталость и торжество.

— Точка! — говорит Волощук.

В этот момент раздается гудок. Ребята втыкают лопаты. Только теперь каждый чувствует, что руки онемели и к спине будто приложены горчичники. Но на душе светло, и усталость поэтому переносится легче. Старцев заканчивает промер. В котлован спускаются члены цеховой комиссии. Проверяют, записывают.

— Триста десять процентов! — объявляет Волощук, подсчитав на логарифмической линейке. Он называет это число обычным своим голосом, хотя ему хочется крикнуть на всю площадку.

— Я не окончила, погодите! — отвечает Надя.

— Можем и обождать! — снисходительно заявляет Старцев. У него нет сомнений: раз подсчитал инженер Волощук, значит...

Через три минуты Надя объявляет:

— И у меня триста десять, пять десятых процента...

Старцев улыбается во весь рот.

— Вот это да! — кричит Дуняшка и хлопает в ладоши.

— Поздравляю! — искренне говорит Надя.

— Наша взяла! — Дуняшка продолжает хлопать в ладоши. — Наши взяли! А у Ванюшкова заело!

И тогда по площадке пронеслось:

— Комсомольцы и молодежь доменного — бригада Старцева — поставили на земляных работах рекорд!

Кратчайшим путем через гравий, песок бригада Старцева шла к звезде. Еще утро не наступило. Влажные фонари тускло мерцали; прожекторы освещали металлические ребра корпусов. Из черневой тайги ветерок нес горьковатый запах хвои.

Бригада вдруг остановилась: груженные досками платформы перерезали путь. Часть ребят полезла под вагоны и перебежала дорогу, ловко уклоняясь от накатывающихся колес. Старцев прикрикнул на них, и это остановило смельчаков.

— Жизнь надоела?

Он был возбужден и не сдержал себя от морских «загибов».

Через полчаса Старцев зажег звезду. Как и в первый раз, надпись на доске почета сделала Женя Столярова: «Честь и слава победителям!»

А в утренней смене в тот же день землекопы лучшего на площадке гармониста Белкина выполнили задание на котловане под бункера на триста пятьдесят процентов. Об этом по телеграфу стало известно всему Советскому Союзу.