— Женя, — сказал он, — я пришел... В комсомол запиши. С начальником говорил. Хорош начальник. Хочу в комсомол!

— Сколько тебе лет?

— Бармакчи говорит — пятнадцать!

— Ладно, Сановай. Приходи завтра в ячейку, там поговорим. Я сейчас занята.

— Зачем завтра? Сегодня пришел. Стоял-стоял, Жени нет. Где Женя? Нет Жени. Пошел цех. Нет Жени. Нигде нет. Стоял-стоял. Женя идет. Сейчас запиши. Хочу комсомол.

Глаза подростка с такой просьбой смотрели на нее, что Женя, не заходя в комнату, вернулась на площадку.

Но едва она зажгла свет в своей крохотной конторе, сбитой из шелевок, как пришел Пашка Коровкин, за ним явилась группа комсомольцев-огнеупорщиков, работавших на кладке воздухонагревателей.

«Ну, чего, чего?» — думала она, шмыгая носом и вытирая рукавом глаза, на которые набегали и набегали слезы.

— Что с тобой? — спросил Смурыгин, с которым она любила поговорить. Юноша хорошо знал историю, с ним Жене было интересно. — Засорила глаза? Пойди в поликлинику.

— Засорила... — ухватилась Женя за это. — Ну, живей, ребята. Мне некогда. Вот работа... Даже в поликлинику не дадут сходить... Ох, что мне делать?.. Ну, что мне делать?

Каждому ударнику Тайгастроя казалось, что в его руках ключ выполнения плана участка. Каждая ударная бригада считала, что она наиболее ценная на строительстве. Большинство инженеров видело в своем цехе тот рычаг, от которого зависело, будет ли пущен комбинат в установленные сроки или нет. Бунчужный был убежден, что самое главное сейчас, решит ли он успешно свою проблему получения ванадистого чугуна или нет. Гребенников считал, что взоры всего Союза прикованы исключительно к его строительной площадке.

Так развертывалась пружина.

Приезд на площадку профессора Бунчужного и группы молодых специалистов позволял поднять коллектив на скоростное строительство домен №1, №2 и экспериментальной печи.

Если бы печь профессора Бунчужного удалось построить раньше первой и второй домен-гигантов, которые уже поднялись наполовину, то пуск ее подогнал бы завершение всех вспомогательных работ по доменному цеху: сложного подземного хозяйства, бункерного хозяйства, эстакады, ЦЭС, воздуходувной станции, кислородной станции, без чего все равно печи не могли быть введены в строй.

Поэтому руководители стройки решили сосредоточить основные силы на участке экспериментальной печи.

Когда график скоростной стройки был разработан, проверен и утвержден, Федор Федорович отправился в партийный комитет.

— Нужна ваша помощь, товарищ Журба, — сказал он, оглядывая кабинет.

Журба усадил Бунчужного на диван, сам сел рядом.

— Надо, чтобы инженеры стали во главе движения ударников, помогли рабочим своей инженерской мыслью, повели за собой не только передовых рабочих, отлично выполняющих нормы, но и остальную массу. Без такой помощи инженеров, без такой организации труда нам будет тяжело выполнить намеченные нами мероприятия.

Слушая Бунчужного, Журба вспомнил первую свою встречу с профессором в Москве, опасения добрейшей Марьи Тимофеевны за здоровье благоверного и подумал, что пребывание Федора Федоровича на площадке чудесно сказалось на его облике. Сибирский воздух, другой режим работы и отдыха согнали с лица комнатную бледность, на огрубевшей от ветров коже, опаленной солнцем, появился румянец.

Решили объявить по строительству вахту в честь Первого мая, воздвигнуть в центре площадки звезду победы и доску почета, выдавать победителям грамоты с денежной премией.

С этим решением они пришли к Гребенникову.

Начальник строительства одобрил мероприятия, и Журба созвал к себе агитаторов.

Началась борьба за пуск экспериментальной домны и вспомогательного хозяйства цеха.

— Ну, как вы, товарищи? — спросила на следующий день Женя Столярова бригаду, работавшую на земляной выемке в доменном цехе.

— Ты о победной звезде? — в свою очередь спросила Женю рыженькая девушка.

— О почетной первомайской вахте и звезде победы.

Ванюшков вбил лопату в землю и подошел к Жене.

— Читали листовку, товарищ Столярова. И в бараке с нами говорили. Решила бригада включиться в соревнование. С завтрашнего дня просим организовать участок.

Это были воронежцы, орловцы, туляки, приехавшие на строительство вслед за инженерами. Их недавно поставили на котлован.

— У вас в бригаде люди, как на подбор! Уверена, что завоюете первенство.

— Мы постараемся, — ответила рыженькая Фрося. Только чтобы и про танцы не забывали. А то натомятся наши хлопцы и танцуют, как слоны!

Все рассмеялись.

Невдалеке от бригады Ванюшкова перед щитом стоял Журба и рассматривал стенную газету, еще блестевшую мокрыми красками.

Внимание его привлекла небольшая корреспонденция, подписанная «Жало» и иллюстрированная немудреной, но смешной карикатурой. «Симулянт Сироченко из третьей бригады землекопов систематически занимается пьянкой, имеет связь с поликлиникой, вследствие чего пьет по три дня, а после пьянки является к администрации и предъявляет больничный листок, в котором указывается болезнь малярия...»

Журба усмехнулся.

Третья бригада работала на соседнем участке, и он пошел туда мимо строившейся второй доменной печи. Здесь он увидел Женю. Она также заметила его.

Первое движение — скрыться, но гордость пересилила, Женя осталась на месте.

— Здравствуй, Женя! Ну, как у вас тут?

— Ничего. Работаем.

— Газетку неплохую выпустили. Про Сироченко читал. Забавная заметка... Только неграмотная: «имеет связь с поликлиникой», ха-ха-ха!.. Решил познакомиться с симулянтом. Ты его знаешь?

— А как ты думаешь?

— Думаю, что знаешь.

— Так чего спрашиваешь?

— Я понимаю тебя, Женя, но... и ты должна понять...

— Оставь меня.

— Ладно, я пошел.

— Иди.

И когда он пошел, она громко бросила вслед:

— А разгадка-то самая обыкновенная... Ничего особенного. Мордочка, как у всех...

Он вернулся.

— Женя, это не в твоем стиле. Ты серьезная девушка. Зачем так, по-обывательски?

— А что? Разве неправда? Я ошиблась. Прости. Конечно, она лучше. У нее нет рваной щеки, как будто я виновата... И она инженер... А я — девчонка...

Слезы вот-вот могли прихлынуть к глазам, веки отяжелели, и Женя резко отвернулась. Он взял ее за руку.

— У нас с тобой, Женя, есть чем дорожить. Я никогда не забуду наших дней. Два года работали вместе, были, как брат с сестрой. Ты мне, может быть, самый близкий человек на площадке. Помню — и как ехали, и как жили в бараке, и как ты приходила поздним вечером одна в тайгу. Все помню. И ничто не изгладит этих воспоминаний. Но у нас не получилось того, что могло получиться. Не знаю почему. Разве тебя нельзя любить? Разве ты не можешь принести счастья? Но у нас не вышло. И никто в этом не повинен... У нас с тобой разлучницы нет и не было. Не соединила нас с тобой жизнь. И давай останемся друзьями. Твой уголок в моей душе никто не займет. И против Нади ты ничего не должна иметь. Она ничего не знает. И пусть ничего не узнает. И нам незачем ее печалить.

— Все? — спросила Женя.

— Сердишься?

— Нет. Я счастлива. Я рада... Я готова вспорхнуть вон под то облачко и запеть, как жаворонок...

— Не думай ни о чем дурном. У меня к тебе все самое хорошее.

— До свидания. Привет твоей красавице! — и Женя побежала к бригаде Ванюшкова.

— Что у вас тут произошло ночью? — спросил Журба бригадира Белкина, рассудительного, средних лет человека, придя на его участок.

Белкин молчал.

— Какая-то, извините, контра закопала тачки и обвалила края котлована...

— Чорт знает что творится. Кого подозреваешь?