Он снял шапку и несколько минут стоял в благоговейной душевной тишине. Здесь покоился Ленин.

Потом захватил со столбика горсть снега и нес сухие, крохотные иголочки на рукавице, любуясь игрой света в кристалликах.

Утро, прекрасное для встречи с самим собой, переходило в трудовой день.

Гребенников вошел в комендатуру ВСНХ. При нем внесли пачку свежих газет. Он попросил «Правду», и первое, что увидел — заголовок через полосу: «Дело промпартии»...

В один миг прочел сообщение прокуратуры, первые следственные материалы.

«Так вот оно что! Бесконечные экспертизы! Путаница. Палки в колеса... — подумал с ненавистью. — Интересно, однако, как повели себя правые и левые капитулянты? Не связали ли себя с промпартийцами?»

Он вошел в кабинет, когда Орджоникидзе кого-то пробирал.

Гребенников попятился было назад, но Григорий Константинович кивком головы пригласил зайти и указал на кресло возле стола.

— Ты мне на промпартию не ссылайся. Что натворили эти мерзавцы, мне хорошо известно без тебя. Лучше скажи, кто вам там поотвинчивал головы и приставил черт знает что? Полгода люди барахтаются, как курица в пыли перед дождем. Суета. Бестолковщина. Беспечность. А теперь ссылаетесь на промпартию!

Резко жестикулируя, Серго ходил по ковровой дорожке между дверью и письменным столом. В красном, потном человеке, которого пробирал Орджоникидзе, Гребенников узнал директора одного крупного новостроящегося завода на Украине.

— Нет, ты пойми, — обратился Серго к Гребенникову, — я был у них полгода назад и был на днях. Была бестолковщина. Осталась бестолковщина. И грязи у них столько, что ног не вытащишь. А рядом стоят чистенькие мусорные ящики! Где грязь, дорогой товарищ, там нет порядка, нет дисциплины, а где нет порядка и дисциплины, не может быть настоящей работы. Пойми, товарищ, что мы люди практические. Если партия решила затратить миллионы на строительство вашего завода, значит, партия знает, что должен дать стране ваш завод. И вы должны это хорошо уразуметь. Кулачество ликвидировано как класс. Это новая социальная революция. Новая! Пятилетняя программа колхозного строительства выполнена за два года. Товарная продукция колхозов выросла более чем в сорок раз! Вдумайтесь в это! Советская власть опирается уже не на одну социалистическую промышленность, а и на социалистический сектор сельского хозяйства. Это надо глубоко понять. Раз поймете, то и работать будет лучше. Колхозное хозяйство не может расти и развиваться на старой технической базе. Колхозному селу нужны машины, первоклассные машины. Тракторы в первую очередь. Комбайны. Сеялки. Грузовые машины. Колхозникам многое нужно. И мы обязаны дать. Хлеб — это жизнь!

Орджоникидзе подошел вплотную к директору завода.

— Вы не должны рассматривать свой завод как свой завод только. Ваш завод — один из рычагов политики, один из рычагов управления экономикой страны. Через ваш и другие заводы осуществляется политика советской власти. Вот почему нужно, чтобы вы хорошо работали.

Серго задумался.

— У вас есть хорошие люди. Ударник Малышев, например. Чем плох? А слесарь Евдокименко? Я видел, как работала молодежная бригада Зеленчука — монтажники. Вот люди! Они хотят победить трудности. И победят! Я был у них, Гребенников, на субботнике. Дух захватывает! Разве в буржуазной стране рабочие пошли бы на субботник после трудового дня? А у нас идут, потому что народ строит социализм, народ хочет жить по-человечески и знает, каким путем к этому придти. И у каждого советского человека живет в сердце высокая мечта. Без мечты нет советского человека! И советский человек любит труд. Труд — это наша духовная потребность. Потребность, а не повинность! Поймите, товарищи!

Григорий Константинович провел рукой по лбу, поправил пышные усы, навернув их на палец.

Хотя Орджоникидзе распекал директора машиностроительного завода, Гребенников покраснел... Те же грехи находил он у себя, на Тайгастрое. И почти все, что относилось к машиностроителю, он мог отнести в известной мере к себе.

— Вы поймите, товарищи, — Серго обратился к обоим, — Бухарин со своей «школой» считает, что нынешние темпы развития промышленности непосильны для страны. Он говорит, что надо равняться на узкие места. Не хватает рабочей силы, равняйся на эту нехватку! Не хватает стройматериалов, равняйся на эту нехватку! Но, нам думается, что с таким равнением «на-пра-во!..» далеко не уйдешь?

Гребенников и директор завода улыбнулись.

— У вас обоих не хватает ни стройматериалов, ни механизмов, ни квалифицированной рабочей силы. Не хватает этого и на других стройках. А мы считаем, что надо поднатужиться. Один наш рабочий должен заменить троих. Один инженер — пятерых, десятерых. Если мы выполним пятилетку в четыре года, то совсем другие перспективы откроются перед нами. Надо, товарищи, подхлестывать себя и других. Время не ждет. Правые требуют двухлетки, идейно разбитые троцкисты требуют снять лозунг: «Пятилетка в четыре года!». Можем ли мы пойти на это? Не можем. Если мы пойдем по этому пути, нас захлестнет отсталость. А отсталых били и бить будут. Центральный Комитет обеспокоен положением в машиностроительной и металлургической промышленности. Очень обеспокоен.

Серго остановился против карты Советского Союза и несколько секунд рассматривал ее.

— Так вот, — обратился он к директору завода, — ты, можешь ехать домой. Часть материалов тебе дадим. Выделим и людей. Но, имей в виду, будем требовать работы. И на вредительство промпартии больше не ссылайтесь.

Директор ушел. Гребенников, подчиняясь какому-то внутреннему голосу, пересел в кресло, где только что сидел коллега, и приготовился к взбучке. Серго налил нарзану. Воду тотчас прокололи бисерные пузырьки, приятно защелкав по тонкому стеклу стакана.

— Хорошо, что приехал, — сказал Серго, садясь. — Скажу откровенно: понадеялся я на вас да на своих аппаратчиков, вредили нам промпартийцы, вредили и вредят нам правые и левые, они живучи, сопротивляются, они в подполье. Действуют тихой сапой. На реставрацию капитализма делают ставку. Человек я в ВСНХ новый, но это не оправдание. Мало занимался вами. Теперь точка над i поставлена. На, вот, прочти.

Серго передал Гребенникову специальное решение правительства о Тайгастрое.

— Правильно! — воскликнул Гребенников, прочтя документ.

— Правильно-то правильно, но мне кажется, не все у вас там понимают сами, что делают, и какое значение имеет Тайгакомбинат. Это ведь такая махина, что никакой Европе не потянуть! Это уж поверь! Вот мы подстегиваем из всех сил машиностроение. Мы строим тракторные, автомобильные, станкостроительные заводы, заводы металлургического оборудования. ЦК считает, что не может быть такой машины, которую не сумели бы создать и построить в Советском Союзе. А раз так, то вам, металлургам, должно быть ясно, зачем нам металл. И не просто металл, а качественные стали.

Серго посмотрел в упор.

— Говори прямо, чего тебе не хватает. Но говори как хозяин государства, который видит не только то, что перед глазами, но и дальше, не только свое, но и соседнее. Полномочия у тебя широкие, а после этого постановления правительства возможности и права у тебя еще шире.

— Обдумаю и сообщу завтра. Можно?

— До завтра потерпим. В ЦК меня постоянно спрашивают: когда мы услышим, наконец, голос наших сибирских металлургов? Что мне ответить? Южане подтянулись, а вы... У тебя и твоих соседей —магнитогорцев еще робко идут дела; вы ссылаетесь, что нет утвержденных проектов. Верно. Промпартийцы всячески затягивали это дело. Мерзавец Судебников, ныне арестованный как один из вожаков промпартии, натворил немало лиха. Очень хорошо, что вы взяли многое на себя и действовали по велению совести коммунистов. Но у вас есть и свои недостатки. Вы слабо выдвигаете молодежь, боитесь самостоятельных решений, оглядываетесь по сторонам. Надо, конечно, отличать кустарщину от самостоятельных принципиальных решений, от дельной инициативы, от разумной предприимчивости. У вас хотя дело и тронулось, но еще идет не так, как этого требует партия. Вот я был на Днепрострое. Холод лютый. А клепальщики работают. Над самой водой работают. Ветер несет по льду поземку, дышать трудно. Я спросил одного: «Кто заставляет тебя работать в такой холод?» А он мне: «Сам себя заставляю. На такую работу не высылают человека по приказу. Наша бригада лучшая на производстве. По нас равняются остальные. И если мы сядем, что получится? А чем работа труднее, опаснее, тем больший азарт берет!»