Орджоникидзе сделал запись на листке бумаги.

— Все это хорошо! — продолжал наступление Кобзин. — Но профессору Бунчужному известно, что кроме залежей этих руд близ нынешнего Тайгастроя, есть разведанные залежи, находящиеся значительно ближе к основным центрам нашей страны. К чему сознательно усложнять проблемы? И потом... Насколько оправдают себя именно такие специализированные заводы, производящие специальные стали?

На лице Кобзина Бунчужный увидал лютую злобу, не прикрытую даже подобием улыбки.

После Кобзина выступил академик, желчный старик, туго затянутый в сюртук. Нос у старика был заложен, и академик со свистом дышал ртом.

— Физических реализаторов этих небывалых комбинатов пятилетки потребуются миллионы. Инженеров и техников, вероятно, тысяч двести. Откуда у нас такие резервы? Старые ученые умирают, новых нет... Россия искони была страной сельского хозяйства. Зачем идти вопреки сложившемуся укладу?

Бунчужный смотрел на люстру, свисавшую над столом, она состояла из разноцветных стекляшек, похожих на монпансье. Рассматривал хрустальный графин. Стекло было предельной прозрачности. Вода казалась холодной. Он налил полстакана и, испытывая дрожь, пил мелкими глотками.

«Титано-магнетиты, ванадий, работа института — все это очень хорошо. Но не сидим ли мы в лабораториях, как в норе?»

Это еще не стало отчетливой мыслью, но было ощущением. Бунчужный поднялся, неловко отодвинув кресло. Визг ножки по паркету вызвал у слабонервных дрожь.

— Уважаемые коллеги! — сказал он, стараясь не показывать волнения, хотя голос пересекался, а сердце готово было выпрыгнуть на стол.

«Сейчас я выражу перед всеми свое отношение к тому большому, что совершается в стране... Расскажу о работе института, о проблеме ванадистых чугунов...»

— Чтобы жизнь нашей страны могла расцвесть в небывало короткий срок и чтобы никто не мог посягнуть на наше отечество, нам нужны машины и орудия в широком и разнообразном понимании этих слов. Это значит: нам прежде всего нужны специальные стали. Углеродистые стали, хотя и тверды, но, как известно, слабо сопротивляются удару. Специальные же стали с включением одного или нескольких компонентов — хрома, никеля, силиция, марганца, вольфрама — обладают, как известно, не только большой твердостью даже при высоких температурах, но и вязкостью, что чрезвычайно, чрезвычайно важно. Вместо вольфрама можно вводить молибден; в последнее время широко применяют ванадий. Ванадий — дорогой металл. Он прекрасно увеличивает положительные качества стали. Ванадистая сталь помогла Форду создать хорошие автомобили. Тем с большим успехом ее должны использовать наши гиганты — заводы Нижегородский, Харьковский, Сталинградский!

Бунчужный на несколько секунд остановился, чтобы перевести дух.

— До 1925 года добыча редких металлов в нашем Союзе производилась совершенно недостаточно. Геологоразведочные работы, проведенные за последние годы, обнаружили величайшие богатства, скрытые под нашими ногами. Здесь я не могу не позволить себе напомнить о том исключительно талантливом методе исследования ископаемого сырья, который разработан нашими геологами. Я имею в виду геохимический метод — изучение ископаемого сырья как электромагнитной системы. Этот метод по своей точности превосходит все известное нам в области научного предвидения.

Титано-магнетитовые руды, скрывающие ванадий и представляющие особый интерес для нас, лежат не только, как предполагалось, вдоль Уральского хребта на площади до тысячи квадратных километров. Геологоразведочные работы установили, что титано-магнетиты перехлестнулись на восток и на юг и пошли прерывистыми волнами, то приближаясь, то удаляясь от поверхности земли, на площади в десятки тысяч километров. Особенно велики запасы руд с содержанием ванадия в Казахстане. Их надо поднять. И освоить.

Он провел рукой по седому ежику волос, потер висок. Набрал побольше воздуха.

— Если подойти к вопросу технологического порядка, придется указать, что выплавку чугунов из титано-магнетитовых руд пробовали задолго до нас. Этот вопрос имеет свою любопытную историю. Титано-магнетиты весьма тугоплавки. Отсюда — ряд неудач, поиски флюсов-катализаторов и, в конце концов, немало научных курьезов. В числе прочих институтов и лабораторий проблемой высококачественных металлов занимается, как известно, и наш институт. В частности, я и часть моих помощников заняты проблемой овладения титано-магнетитами. Попутно научные сотрудники работают и над титаном, имеющим большое значение как в металлургии, так и в лакокрасочном производстве.

После многих лет работы, которую вел коллектив, нам удалось вплотную приблизиться к получению ванадистого чугуна и тем самым решить задачу. Наш способ основан на особом подборе шихты, он требует печь несколько иной конструкции для ведения процесса при высоких температурах. Остановка, в сущности, за доменной печью... Если нам удастся построить ее, институт берет на себя смелость заявить, что получение ванадистых чугунов из титано-магнетитов будет успешно решено в производственном масштабе. Нам нужны различные специальные стали, нам нужно побольше металла: с обилием металла расцветет наша промышленность, неизмеримо увеличится обороноспособность нашей великой Родины. Будем же к этому, товарищи, всемерно стремиться!

Бунчужный сел, и было радостно, когда услышал, как кто-то хлопнул в ладоши, как хлопки передались по рядам перекличкой. Он встретился взглядом с Орджоникидзе. Председатель ВСНХ наклонился к представителю ЦК, что-то сказал ему и сделал пометки в блокноте.

«Высокая теория и рядовая практика», — подумал Гребенников, сравнивая выступления ученых и специалистов с тем, что творилось на тубекской площадке.

После совещания Кобзин попытался остановить Бунчужного — ему что-то понадобилось, хотел кое с чем познакомиться, но Бунчужный сослался на занятость.

Кобзин вышел из зала последним. Он спускался по лестнице, неуверенно нащупывая ступеньки, — так бывает у близоруких, когда человек смотрит под ноги и желает яснее представить, куда опустить ногу, на какую именно часть ступеньки. По обеим сторонам лестницы стояли в зеленых кадках пальмы. Энергетик вынул серебряную спичечницу, чиркнул спичкой. Огонь обжег пальцы, а сломанная папироса не зажглась. Кобзин швырнул ее. Швейцар ловко подал пальто, но руки энергетика не попадали в рукава. Кобзин привычно полез в карман за мелочью и машинально сунул швейцару зажигалку.

Машина стояла за подъездом, шагах в десяти. Фары были зажжены, и от этого тьма вокруг казалась еще гуще; капелькой крови выступали фонарики сзади машины. Шофер захлопнул дверцу, положил руку в перчатке с раструбом на баранку и вежливо осведомился, куда ехать.

— К черту! — взвизгнул энергетик и повалился на подушки.

— Я сейчас словно после причастия... честное слово, как в отрочестве... — сказал Бунчужный Штрикеру в машине.

Радостно возбужденный и редко столь откровенный, Бунчужный доверчиво взял Штрикера за отворот пальто.

Штрикер не ответил.

— Ты нехорошо сегодня выступил. Извини меня, но нечестно. Нечестно перед коллегами. Как выскочка! — сказал Штрикер строго, когда автомобиль, качнув на рытвине, повернул в тихую улицу.

Бунчужного словно кнутом стегнули. Он рванулся, и при свете фонаря Штрикер увидел, как лицо земляка покрылось пятнами.

— Да, нечестно! Так нельзя выступать нам! — сказал еще строже.

— Кому это нам? — с трудом выдавил из себя Бунчужный.

— Нам, могиканам. Нам, кому по праву принадлежит жизнь.

— Не понимаю.

Тогда Штрикера прорвало.

— Как ты не поймешь, что индустриальным государством должны управлять мы? Мы должны быть хозяевами! Мы — старые ученые. Мы должны быть господами положения, а не кто-то. Мы инженеры! Специалисты! И я говорю не от своего только имени. Есть люди побольше нас с тобой, которые точно так же смотрят на вещи. И здесь — и там... — он ткнул рукой в пространство.