— Ново!
— Ну, а где вы, девушка, пропадали эти годы? Что делали? Что делаете?
— Американцы спросили бы иначе: сколько вы стоите? Работаю, как прежде, переводчиком. Нудная работенка. Унизительная работушка... К сожалению, ничего другого делать не умею. Я ведь не властелин жизни с печальными глазами...
Абаканов сощурился. И без того небольшие глаза его стали меньше — черные, блестящие.
Лена смотрела на сильную его фигуру, на могучие плечи, мускулистые руки; на лицо, открытое, загорелое, чуть скуластое; на голову, запрокинутую немного назад, и думала: «А ведь в самом деле, какая гордая осанка у свободного человека...»
— Рассказывайте, где были, что делали? — попросила Лена.
— Что вам сказать? Побывал всюду. Облазил рудники Горной Шории и Хакассии, ночевал в тайге, пил серябряную воду красавицы Томи, целовал листья березок.
— Листья? А девушек?
— Девушек? Нет. Даже забыл, как это делается.
— Бедненький! Наука несложная...
— Нет, Лена, сложная. Не к каждому прикоснешься губами. Ну, а как вы? Помните, три года назад вы, может быть, на месте вон той домнушки сидели на ящике от моего теодолита?
— Много воды утекло с тех пор...
— А вы на отмели?
— На отмели...
— И скучаете?
— Не нахожу себе места...
— Не понимаю, как можно скучать, когда человек занят...
— Разве я занята? Слоняюсь по следам мистеров не то как их тень, не то как след от их калош!
— Плюньте на них! На кой леший они вам?
— Но что делать? Сколько раз задавала себе этот вопрос...
— Послушайте меня... — Абаканов дружески взял ее за руку. — Три года назад я вам предложил перейти ко мне в группу. Вы отказались. Вольному воля. Предлагаю тот же вариант сейчас. Ей-богу, вам на стройке не будет худо! Я человек без предрассудков. Копаться в вашей жизни не стану. Вас надо прибрать к рукам. Может быть, даже отстегать разок плеткой! И как рукой снимет вашу хандру. Это я проделать сумею великолепно! Согласны перейти в изыскательскую группу? Я вас устрою.
Лена молчала.
— Что там раздумывать? Вас человеком собираются делать, а вы упираетесь. Еще годик-два, и только рожки да ножки от вас останутся. Вы что — сердитесь?
— Нет.
— Вот что, Лена: я тороплюсь. Если хотите, пойдемте вместе, проводите меня немного. А по дороге поговорим.
— Ладно. Рассказывайте о себе, мне всегда хотелось узнать вас поближе, но вы — летучий голландец.
— Что рассказывать! Я сибиряк. Старик мой — охотник по пушному зверю, лупит дробинкой в глаз белок. А я в Томске окончил институт. Но кабинетным ученым, как видите, не стал. Мне надо ходить по земле. Люблю ее, красавицу! Вот уж это да! Люблю по-настоящему. И профессию свою люблю. Хожу с треногами, проектирую. Это ли не романтика, черт возьми! Три года назад вы пачкали свои туфельки грязью вот здесь. А сейчас дымят трубы гигантов. Социалистический город вырос на пустыре...
Он прерывает рассказ, засмотревшись на мистера Джонсона, который чуть было не сорвался с экспериментальной домны.
— И чего его туда потащила нечистая сила? Мистер ваш готовился отдать аллаху концы!
— Погодите, причем тут мистер?
— Нет, но чего его туда поперло?
— Вы скачете, как белка! Рассказывайте по порядку. Я женщина и отвлеченностей не терплю. Женаты?
Абаканов уставился в глаза Лене и смотрел несколько секунд не моргая.
— Холост!
— Все вы холосты, пока не явится жена с пятью ребятишками мал мала меньше...
— Да нет, жениться не успел, честное слово. Хотя тридцать первый годок стукнул. Могу предъявить паспорт.
— Что паспорт! Я и так верю. А я вас часто вспоминала. Помню, ехала как-то с мистером Джонсоном и призналась, что мне с ним скучно, как со своей смертью. Он обиделся. «А с кем же вам было бы весело?» Я ему и брякни: «С инженером Абакановым!». Он вас хорошо знал. «С Абакановым?» — переспросил мистер Джонсон. «Да, с ним. Он настоящий человек, понимает толк в жизни». Мой мистер ужасно на меня обиделся. Он еще тоже считает себя мужчиной!
Абаканов смеялся от всего сердца, и было видно, что его по-настоящему рассмешил этот пустячный эпизод.
— Замечательно! Мистер Джонсон! Представляю... Я был здесь первым инженером на площадке, и Джонсон не понимал, как из такого гибрида, как я, мог получиться инженер! В его сознании я никак не подходил по химическому составу к тому тесту, из которого производят специалистов...
— Он так мне и сказал.
— А где вы порхали?
— Не порхала. Сидела в Москве.
— Эх, помню, приехал как-то сюда, в гостинице на шестьсот коек ни одной свободной. Ночуй хоть на ступеньках. Говорят, сам начальник строительства спит на письменном столе в конторе! А теперь у меня целая квартирка! Да какая! Пальчики оближешь... — и он причмокнул концы своих пальцев.
Лене взгрустнулось.
— Что с вами?
— Ничего, ничего, продолжайте.
Прошли контрольную. Открылась площадь, украшенная транспарантами, флагами.
— Ну, мне сюда, в соцгород.
Шли по нарядным улицам молча. Лена была расстроена. Впрочем, человек всегда расстраивается, когда слышит об удаче другого...
— А вот и моя резиденция! — сказал Абаканов, останавливаясь возле белого многоэтажного дома. — Хотите взглянуть?
— Что ж, пожалуй, хотя прежде девушки не ходили к молодым людям.
Они поднялись. Светлая, двухкомнатная, хорошо обставленная квартира Абаканова выходила окнами на юг.
— Ну и квартирку отхватил! Я бы от такой не отказалась. Только видно, что живет здесь закоренелый холостяк. Сюда немедленно переставьте письменный стол, сюда — тахту. У вас нет вкуса, молодой человек. И шифоньер не на месте. Вот его место, видите? — и Лена показала рукой. — Туда переставьте, чтоб глядящий в зеркало видел себя освещенным от окна. Поняли? На тахту надо спустить большой ковер со стены. От самого карниза. Нет ковра? Эх, вы, скопидом! Обязательно купите. На память обо мне. Ковер имени графини Елены Шереметьевой. А цветы? Где цветы? Неужели не понимаете, что без цветов нет красоты? А картины? Эх, некому за вас взяться по-настоящему. Я бы вас к рукам прибрала, будьте уверены!
Абаканов достал из ящика стола коробку шоколадных конфет.
— Интересно, кто ж эта счастливица, что войдет хозяйкой в «гранатовый домик»?
Он молчал.
— Не от нее ли печаль?
— Нет, Лена, не от нее. Я решил жениться. Да, женюсь.
— Как мы любим признания, — сказала Лена. — Любовь по своей природе общительна. Она требует чужих глаз. Она хочет, чтобы все видели ее цветение. Да... это так... Ну что ж... я вас понимаю, Абаканов.
— Женюсь... женюсь, Лена, без шуток. И в этот дом войдет хозяйкой самая достойная.
— Достойная?
— У нее хороший характер.
— А мордочка?
— Все хорошее. Но, Лена, поймите: самая красивая женщина лет через двадцать станет некрасивой, а хороший характер до смерти будет хорошим.
Лена вздохнула.
— Ну, не грустите.
Ее тронули признания Абаканова. Она взяла его руку и приложила к своей щеке. Щека была в мельчайших ворсинках, теплая, нежно окрашенная, как нагретый на солнце абрикос.
— Руки у вас, Лена... Таких рук я не видел ни у кого.
Она радостно улыбнулась.
— Что руки! Сердце!
— Сердце? — он задумался. — Сердце у вас опустошенное. Истоптанное. Но вы сами виноваты. Думаю все же, что на этом пустыре еще можно что-нибудь вырастить. Какую-нибудь там редиску!
Лена увяла.
— Завидую вам. И вообще я завидую многим. На площадке есть такая девушка — Женя Столярова. Вы, конечно, ее знаете. И я ее знаю. Встречалась несколько раз. Какая целеустремленность. Я такой целеустремленности в ее годы не знала. Куда там! И вообще, мы, гимназистки, что мы знали? Мы не были приспособлены к жизни. Тепличные цветочки.
— Женя — прелестная девушка! — воскликнул Абаканов. — Что ж, на вашу откровенность отвечу откровенностью: Женя, возможно, и войдет в этот дом хозяйкой...
— Женя? — удивилась Лена.
