— Я знаю. Многое знаю, — и он кивнул на Николая. — И вот у меня такое...
— Не пойму вас, Михаил Иванович. Мы с Николаем были оба вольные птицы. А у вас? Нет, не пойму, как можно любить чужую жену или чужого мужа.
— Так получилось, Женя. И вот — дошли, кажется, до тупика. Дальше остается одно: ломать все с Сергеем или со мной.
— И вы не знаете?
— Не знаю. И Люба не знает...
В то время, когда вечеринка у Журбы была в самом разгаре, в дверь к Радузеву кто-то настойчиво постучал.
Радузев вскочил.
— Кто там? — глянул на фосфористые стрелки часов: три часа...
— Откройте.
Он узнал голос Грибова. Начальник проектного отдела нередко беспокоил сотрудников по ночам, к этому привыкли. Повернув ключ, Радузев высунул голову в коридор. Грибов, одетый в полушубок, стоял перед дверью.
— Что случилось, Петр Алексеевич?
— Ничего особенного. Есть срочное задание. Телеграмма из Москвы. Оденьтесь.
Радузев вернулся в комнату.
— Кто там? — спросила Люба.
— Грибов.
— Чего ему?
— Какое-то срочное задание.
— Мало ему дня...
— Ты не закрывайся, Любушка, я сейчас...
Вышли на улицу. Радузев привычно повернул направо, к заводу, но Грибов взял его за руку и повернул налево.
— Куда мы?
— Сейчас узнаете.
Они прошли несколько кварталов и повернули к коттеджу иностранных специалистов.
— Куда вы меня ведете?
На крыльце его кто-то взял за руку и ввел в комнату, слабо освещенную настольной лампой, прикрытой листом чертежной синьки. Радузев оглянулся, ища Грибова, но того уже не было.
Перед ним стоял, заложив руки в карманы широких брюк, сухощавый, среднего роста человек в желтом свитере. Холодные глаза, узкий белый лоб с вмятинками у висков и вытянутый подбородок показались знакомыми.
«Где я его видел?»
— Кто вы? Зачем привели меня сюда? — спросил Радузев, с трудом преодолевая спазмы, сжавшие горло.
— Не узнаете?
Радузев еще раз присмотрелся.
— Нет... — сказал неуверенно, но дрожь охватила тело.
— Нет? Это третья наша встреча.
— Чаммер?
— Фон Чаммер. Узнали, наконец?
— Что вам от меня надо?
— Сейчас узнаете. Сядьте.
Радузев сел. Тупая боль в затылке. Словно распухшее сердце. Тринадцать лет прошло со второй встречи; он жил, избегая людей, хотя совесть была чиста и никакой вины не лежало на нем; может быть, только одна душевная вина, сознание своей человеческой слабости, которой не мог простить себе: слабости, помешавшей ему вместе с крестьянами поднять оружие против насильников.
— Я буду краток. Вам поручается уничтожить проектные материалы строительства второй очереди. Материалы по новым рудникам и шахтам. Вы должны сейчас же отправиться в контору. На площадке вас встретят наши люди. Вы знаете Августа Кара, огнеупорщика?
Радузев не мог выдавить из себя ни слова.
— Вы поступите в его распоряжение. Остальные наши люди будут заняты другой работой. Сегодня наша вальпургиева ночь! Или варфоломеевская ночь! Или — как вам угодно. Завод полетит к черту!
Только теперь дрожь оставила Радузева.
— Как вы смеете? — закричал он, не помня себя от злости.
— Молчать! Вы в наших руках!
— Шантаж! Вы не имеете права...
— На вас заготовлен такой материалец, что если вы нас предадите или не выполните нашего требования, первому вам болтаться на фонарном столбе!
— Никакого материала! Я ни в чем не запятнан. Жизнь моя чиста.
— Чиста? Вы офицер белой армии!
— Я никогда не служил в белой армии!
— Вы офицер царской армии. Вы были у нас в плену. Мало?
— Но это не преступление. Я ни в чем не виновен перед народом.
— Кто поверит офицеру, да еще офицеру, бывшему у нас в плену? Если вы только пикнете, мы сумеем расправиться с вами. Нам поверят, а вам — нет. Вы уже запятнаны тем, что сидите у меня, разведчика, диверсанта. Вы уже замараны, и выхода для вас нет. Вас расстреляют как шпиона.
Он прошелся по комнате.
— Вот смотрите, — Чаммер вынул из ящика стола какие-то бумажонки. — Здесь сообщается, что инженер Радувев снабжал диверсантов материалами по строительству, помогал вредить при изысканиях и составлении технического проекта. Вот сфабрикованный документ, что вы являетесь нашим платным агентом. Вот расписки в получении денег. Ваша подпись воспроизведена всюду с абсолютной точностью. Понимаете теперь свое положение? Если нас схватят или если вы нас предадите, материалы эти попадут в руки следственных органов. И вам не сдобровать. Документам поверят, а вам нет. Лучше сразу примите наши условия и действуйте. У вас другого выхода нет. Чем вы сможете доказать, что эти документы фальшивые, если мы будем утверждать, что они подлинные? Не забывайте, что вы офицер. Дворянин. И так далее. Доверия к себе вызывать не можете. Итак, действуйте!
Чувство беспредельной гадливости овладело Радузевым. Казалось, вокруг ног, вокруг тела обвилась холодная, скользкая гадюка, обвилась и раскрыла зловонную пасть. «Какая подлость... Какая подлость... За что? Люся... Любушка...»
— Что вы от меня хотите?
— Я уже сказал. Сегодня завод взлетит на воздух. Наши люди расставлены по основным узлам. Вы отправляетесь в контору и уничтожаете проектные материалы. На-те, — и Чаммер брезгливо швырнул на стол пачку денег.
Радузев поднялся.
— Идите. Только помните: каждый ваш шаг будет зафиксирован. Попытаетесь изменить — пуля в затылок. Вы уже запачканы, замараны, и отступления для вас нет.
Холодный воздух не помог Радузеву избавиться от животного страха, который охватил его, далеко не трусливого человека.
Ночь темная, небо черное, все было черным вокруг. От Тагайки дул холодный ветер. Неслись колючие снежинки.
Направо лежал завод, и Радузев пошел направо, оглядываясь по сторонам. В ночной тиши гулко раздавались его одинокие шаги.
Квартала за два до завода он метнулся в сторону и побежал посреди улицы назад, на Верхнюю колонию.
Что делать? Куда бежать? Кто поверит ему? Абаканов?.. Нет, у него с Абакановым слишком сложные отношения. И Радузев бежал в безотчетном страхе, не зная, что делать.
Но требовалось что-то предпринять, надо было схватить банду, оградить завод от диверсии; и он побежал к Гребенникову. Взбежав одним духом на второй этаж, забарабанил в дверь.
Заспанная домработница ответила, что Гребенникова дома нет.
— Где он?
— У Николая Ивановича.
Радузев побежал к Журбе. Он не думал о том, что за ним могут следить, что в любой момент пуля из-за угла или нож в спину могли свалить его. Бежал мокрый, горячий, задыхаясь.
Дверь ему открыл хозяин квартиры.
— Товарищ Журба... Ради бога... Где Гребенников?
Вид инженера показался Журбе до того необычайным, что он не стал ни о чем расспрашивать ночного гостя.
Едва Гребенников вышел в коридор, Радузев схватил его за руку.
— Где нам укрыться? Идемте... Чтоб никто не слышал...
— В чем дело? Что случилось? — изумился Гребенников, никогда не видавший Радузева таким возбужденным.
Он затащил Радузева на кухню.
В соседней комнате женский голос пел:
И тихо, и ясно,
И пахнет сиренью,
И где-то звенит соловей...
Заикаясь, Радузев рассказал о происшедшем.
— Это шантаж... Товарищ Гребенников, я ни в чем не виновен... Документы сфабрикованы мерзавцами. Я честный человек! Захватите изверга Чаммера. Он расстреливал людей... Надо схватить Августа Кара... И Грибова... Всю банду... Скорее... Боже, как страшно... Но я ни в чем не замешан. Верьте мне. Они хотели запугать меня, хотели запутать. Умоляю вас...
Гребенников подал ему кружку воды, а сам пошел к телефону.
— Центральная!
Телефон не работал: провода были перерезаны.
И вдруг на колонии, в соцгороде и на рабочей площадке погас свет.
