– Мне иногда кажется, что ты не настоящая. Иллюзия, которую я сам выдумал.

– Я здесь. Я настоящая, – на глаза навернулись слезы, я прикоснулась к его по мокрым волосам, убрала черные пряди с лица, – я всегда буду рядом, пока нужна тебе. Ты же знаешь. Я люблю тебя.

– Не оставляй меня, Лора. Я пойду за тобой, куда ты скажешь. Буду делать то, что ты скажешь. Я буду писать тебе и петь только для тебя. В тебе есть свет, который сильнее тьмы, которая живет внутри меня. Ты мне доказала это. Ты вытерпела. Выстояла. Вынесла. Делай теперь со мной все, что захочешь, – он помолчал, потом пристально посмотрел на меня, – знаешь, моя ведьма, я тоже люблю тебя.

Он сказал мне эти слова впервые. Я не ослышалась. Боль, ревность, разочарование – все те чувства, которые мешали мне жить, расстаяли в один миг. Голос его был страстным, хриплым, как будто что-то мешало говорить. Он взял меня на руки, вынес из воды на песок, потом опустился на колени и прижался лицом к моим голым ногам. Я разжала его руки и опустилась на колени рядом с ним. Луна освещала наши обнаженные тела, его поцелуи были настойчивыми, жадными, ненасытным. Казалось, он хочет причинить мне боль, заставить страдать, но я знала, что в этом порыве он сам испытывал страшную муку – настолько сильно сейчас он обнажил свою душу, открыл свои страхи, которые, оказывается, все это время мучили его.

Именно тогда мне стали понятны многие вещи, которые происходили с нами до этого момента, которые доставляли мне сильные страдания. Я с другой стороны посмотрела на скверные, отвратительные поступки Игоря. Ведомые страхом, мы часто совершаем ошибки. Тот день на далеких островах навсегда остался в моей памяти, как один из самых счастливых.

Смерть постоянно играет со мной, преследует меня, идет по моим следам. Смерть иногда смеется надо мной, дает остро почувствовать жажду жизни. Иногда она сжимает мое горло, заставляет биться в конвульсиях, хватать ртом воздух. Иногда она вдавливает меня в землю так, что зубы впиваются в мягкость почвы, горький вкус которой остается на губах. Смерть пугает меня своей властью снова и снова. Но я ее не боюсь. В этом вся загвоздка. Я не нужна ей такая храбрая. Поэтому и живу. Победу одерживает не тот, кто силен, а тот, кто смел. Я не раз уже в этом убедилась.

Был обычный весенний день. Прошла неделя после нашего с Алисой дня рождения. До сих пор самая насущная тема для обсуждения была “мне уже тринадцать, я уже взрослая”. Папа и мама были на удивление добрыми, не ссорились, не выясняли отношения. Папа уже полгода как не встречался со Светланой, чему я была сильно рада. Оказывается, Света захотела, чтобы он ушел из семьи, а папа этого сделать так и не смог, поэтому остался без модели и без любовницы. Но я им гордилась. Это был поступок настоящего мужчины – сохранить семью и разбить любовь, в которую я ни капли не верила. Мама за последние полгода сильно похорошела от его мужского внимания. Мы с Алисой с удивлением наблюдали за тем, как папа игриво щиплет маму за зад, а она хихикает от удовольствия, словно девчонка.

Но выясняли отношения они по-прежнему громко и неугомонно. Весь подъезд, наверное, знал о том, что Гриша потратил последние деньги на свои чертовы краски, а Марина, стерва такая, поломала ему за это мольберт. Все как всегда: художник и жена художника. Небо и земля. Отец мне говорил, когда мы рисовали вдвоем в его мастерской, что когда-нибудь я встречу мужчину, и он будет точно так же далек от искусства, как наша мама.

– Он будет рвать твои эскизы и выбрасывать краски в окно. И твое сердце будет каждый раз разбиваться от горя. Потому что каждый эскиз – это маленькая жизнь.

– Ох, нет. Тогда я вырасту и выберу себе нормального мужчину. Художника.

– Нет, Деревце. Не выбирай, пожалуйста, художника. Выбирай любого другого. Просто прячь от него свое искусство подальше, – сказал грустно отец.

Так вот, в тот весенний день, кажется, это был понедельник, мы должны были вечером ехать в кино. Наша семья сейчас была очень похожа на обычную семью. Мы даже иногда гуляли вчетвером по воскресеньям. Правда, до магазина и обратно. Но и это уже был прогресс. В тот понедельник с самого утра мы с Алисой жили ощущением вечера. У нас были каникулы, до начала учебы была целая неделя. Жизнь была похожа на рай. А потом рай закончился, потому что у меня резко поднялась температура. Меня уложили в постель, заставили выпить лекарство. Весь день я лежала и смотрела, как по стенам над моей кроватью ползут ивовые ветви, сплетая причудливый узор. Я почти не шевелилась, и лицо мое было грустным и несчастным, но это не подействовало ни на Алису, ни на маму с папой. Он собрались и уехали в кино без меня, оставив меня на попечение соседки тети Наташи, которая заходила ко мне каждые двадцать минут. Сначала я смотрела телевизор в комнате родителей, гладя Луку, который лежал рядом со мной. Я всегда разрешала ему спать со мной, когда никого не было дома. А потом фильм по телевизору закончился, я встала, и подошла к окну. На улице было уже темно. Я закрыла глаза, пытаясь понять, где темнота сильнее: на улице или внутри меня. И тут словно большое огненное колесо прокатилось перед моими глазами. Я часто-часто заморгала, испугавшись. На улице было все так же темно и тихо, и меня охватила паника. Я отошла от окна, отдышалась, села на стул. Что это было опять? Неужели, что-то случилось с папой? Или с Алисой?

Я закрыла глаза, и внезапно перед глазами одна за другой стали вспыхивать молнии. Глаза слепило, в ушах шумело. Казалось, еще немного, и я снова потеряю сознание. Лука подбежал ко мне, почувствовав неладное, жалобно заскулил. И вот, в одной из этих вспышек, я отчетливо увидела лицо отца, искаженное страхом и ужасом. Я резко открыла глаза, схватилась за горло – дышать было нечем. Лука отчаянно залаял, бросился к двери. Больше я ничего не запомнила.

***

Я очнулась в больнице. В голове была пустота: белая, липкая, отвратительная. К обеим рукам были присоединены капельницы. Я повертела головой, осматриваясь вокруг себя, и в это время в палату зашла медсестра.

– Детка, ты очнулась? Помнишь, как тебя зовут?

– Помню. Лора Филиппова… – сказала я хриплым, словно бы не своим, голосом, – Мне нужно срочно позвонить домой. Мой отец… С моим отцом что-то случилось. Мне нужно позвонить ему.

– Полежи пока спокойно, а я схожу за врачом, – я услышала беспокойство в ее голосе.

Казалось, прошла вечность, прежде чем в палату вошел молодой мужчина в белом халате. Он тоже сначала стал щупать мой пульс и задавать мне глупые вопросы, ожидая того, что во время очередного своего дурацкого приступа, я сошла с ума. Лучше бы это действительно было так. Если бы я сошла с ума, мне было бы совершенно безразлично все. Все, что он готовится мне сказать. Я видела, как он волнуется.

– Вы ведь нарочно тянете время?

– Прости, что ты имеешь в виду?

– Вы ведь все знаете? И специально мне не говорите. Задаете вопросы, как будто я дурочка. Да помню я и имя свое, и адрес. Я даже адрес папиной любовницы помню, и номер ее телефона. Скажите мне, что с моими родными? Что произошло?

– Хорошо, Лора, раз ты настаиваешь… Произошла страшная трагедия. Твои родители попали в аварию, когда возвращались домой…

И замолчал! Как будто бы я должна была продолжить за него.

– Я слушаю! Договаривайте уже! – закричала я не своим голосом. Больше всего меня томила эта затянутость. Ведь можно не оттягивать неприятный момент, а просто обрушить его на голову, окатить неприятным известием, словно ледяной водой из ведра. По мне, уж лучше так, чем лить маленькой струей, которая не дает дышать от страха и ужаса.

– Говорите сразу все! Пожалуйста! – видимо, вид у меня был безумный. Цвет кожи сливался с белой больничной сорочкой и простынями на кровати. А на подушке ярким пятном лежали растрепанные рыжие волосы. Врач, вероятно, все это время смотрел на них, потому что наши взгляды никак не могли встретиться – он смотрел немного выше меня или немного вбок. А я неотрывно смотрела в его бегающие глаза.