Я рассказала отцу о причине ссоры. Он пожал плечами, зачесал пальцами растрепанные рыжие волосы назад, нахмурил брови. В тот же вечер он пригласил нас с Алисой на кухню, погасил свет и в полной темноте рассказал нам о том, что делают мужчины и женщины, чтобы у них появились дети. Что это интимное действие очень секретное, должно совершаться по большой любви и обоюдному согласию. Он сказал, что лучше всего дождаться совершеннолетия, а уже потом вступать в половую связь с тем, кого любишь. А еще лучше – в начале закрепить отношения законным браком. Мы слушали молча, не хихикая только потому, что обе уважали отца. Но обо всех этих секретах мы уже знали. После того, как мы с Алисой умылись и легли в кровати, еще два часа шепотом разговаривали о том, кто кого выбрал в будущие половые партнеры, и во сколько лет все это должно произойти.

***

Жаль, что мы запоминаем далеко не все моменты жизни, а только то, что больше всего волнует. Весну того года я почти не помню, а вот лето запомнилось.

– Убежим на пару дней в горы?

Отец шел рядом со мной, рыжие вихры трепал ветер, и его лицо казалось спокойным и счастливым. Я рассмеялась. С ним всегда было проще, чем с мамой.

На следующий день я встала по будильнику, оделась, наспех позавтракала, и, оставив матери записку, выбежала из дома. Отец уже ждал. На заднем сидении машины сидел черный пес Лука. Я села рядом с Лукой, едва сдерживая радость от предстоящего приключения. Мы проехали пару кварталов и внезапно остановились у маленького двухэтажного дома. Отец натянуто улыбнулся в зеркало заднего вида:

– С нами поедет тетя Света. Надеюсь, ты не против?

– Тетя Света? – переспросила я, округлив глаза.

Возмущение, обида, ревность сразу же заклокотали в горле – еще чуть-чуть, и вся эта жгучая лава выплеснется наружу. Он думает, что я буду делить его с этой “шлюхой Светкой”, как называет ее мама? Как бы не так! Я открыла рот, но не смогла вымолвить ни слова. Изо всех сил сжав кожаный ошейник Луки, я мечтала только об одном – не разреветься.

– Милая, ты ведь знаешь, портрет Светы так и не закончен. Мне нужен особенный свет, природные краски. Я нуждаюсь во вдохновении, думаю, тогда, я смогу закончить его, и внести ту жизнь, которой сейчас в нем нет. Поэтому я позвал с нами Свету. И она отнеслась к моей просьбе с пониманием. Ты ведь не против?

Я по-прежнему молчала. Я не знала, что ответить ему. Что-то оборвалось у меня внутри, словно меня только что страшно предали. Мне наплевать было на мать, но то, что он обманул меня – это было непростительно. Лука лизал меня в щеку, я оттолкнула пса, отвернулась к окну.

Светлана выпорхнула из подъезда, словно яркая, легкая бабочка. Ее наряд совсем не был похож на походный. Она села в машину рядом с отцом, сказав мне “привет”. Машину заполнил аромат приторно-сладких, цветочных духов. Я уткнулась в шею Луки и мечтала о том, чтобы отцовская машина сломалась на полпути.

Иногда я теряюсь в самой себе. Это страшно. Сижу перед мольбертом, смотрю на него, а в голове абсолютная пустота. Белый густой туман. И ни одной мысли, ни одной идеи. Так может продолжаться день, два и даже неделю. Я называю это состояние “синдром зародыша”. И вроде бы, знаю, что это временно, что скоро все закончится, но, чем больше думаю об этом, тем сильнее меня охватывает паника. Это очень опасное состояние для творческого человека. Как-то читала статью известного психолога о том, что подобные срывы часто приводят к трагедиям. Я согласна с ним. Этот чистый белый лист в голове и бессмысленная тишина – это как смерть и даже хуже. Иногда хочется только помочь ей справиться с твоим физическим отражением.

Когда мне было одиннадцать, я не терялась в самой себе. Но в этом возрасте я потерялась в лесу. И это тоже было страшно.

Это случилось тогда, когда мы с отцом поехали в поход, взяв с собой Свету для отцовского “вдохновения”. Меня переполняли ревность и ярость. Если бы не Лука, сидящий рядом со мной и лижущий время от времени мои руки и щеки, я бы там взвыла, слушая Светино хихиканье на протяжении пяти часов езды.

Отец привез нас в лес к небольшому озеру с бирюзовой водой.

– Здесь очень красиво, Гриша, – протяжно вздохнула Света, и я сморщила нос, – Ты уже был здесь раньше?

– Когда-то давно, в молодости. Приезжал рисовать здешнюю природу. Она, пожалуй, самая красивая. Больше я нигде такой красоты не видел.

– Где же вы здесь жили? Кругом леса.

– Это только так кажется. На самом деле в этих лесах полным-полно людей, – Света засмеялась, но отец сказал на полном серьезе, – Зря смеешься, Светлана, здесь, действительно, полным-полно селений, но они расположены гораздо дальше. А это место безопасное, излюбленное туристами. Здесь кругом тропы к горным озерам.

– Звучит жутковато!

– Мне даже довелось пару недель пожить в одном таком языческом поселении.

Светлана хмыкнула, улыбнулась, наверное, не поверила ему. А я вспомнила про портрет девушки в старинном сарафане. Может быть, он там, в глухом селении, спрятанном от посторонних глаз, и нарисовал его?

Мы собрали палатку, перекусили бутербродами. Я разложила плед на земле и легла отдохнуть, Лука расположился рядом со мной. Отец со Светланой отправились прогуляться и собрать дров для костра. Я смотрела на удаляющуюся отцовскую спину, на растрепанные рыжие волосы, и думала о том, что мы могли бы быть здесь вдвоем, все бы делали вместе, вместе бы ходили за дровами для костра, а потом рисовали бы горы, на которые здесь открывался поистине потрясающий вид. Казалось, до них было рукой подать, но до подножия нужно было еще идти и идти по лесу.

“Вот возьму и пойду туда одна. Не сидеть же тут в ожидании, пока эти голубки вернутся, вдоволь насладившись в горизонтальном положении тем вдохновением, что даёт им природа. Придурки! Возьму и уйду. Пусть поволнуются немного, поищут.”

Я встала, разгладила на себе смятый от долгой дороги спортивный костюм. Накинула на плечи рюкзак, привязала за поводок Луку к дереву, чтоб не ходил за мной, и пошла по тропинке в лес. Заблудиться, казалось, здесь было невозможно. Ориентир – горы. Их было видно отовсюду.

Но чем дальше я шла, тем дальше казались вершины. Мне казалось, что я иду к ним уже полдня, на самом деле, прошло лишь сорок минут с тех пор, как я покинула наш лагерь. Я решила смотреть перед собой – так быстрее дойду. Вскоре тропа закончилась, как будто дальше был тупик и все, кто когда-либо ходили по этому пути до меня либо резко останавливались и возвращались назад, либо растворялись на этом самом месте в воздухе.

Я посмотрела на свои руки, они были обычными, непрозрачными, в воздухе не растворялись, поэтому я решила, что можно спокойно идти дальше. Хотя мне было страшно. Вот если бы рядом со мной была Алиса…

Я вышла на большую поляну, горы были, по-прежнему, далеко. Но сейчас они окружали меня со всех четырёх сторон – по кругу. Я удивилась и обернулась несколько раз вокруг себя, пытаясь определить, в какую сторону мне нужно двигаться, но поняла, что не могу определить даже, откуда я пришла. Я пыталась вспомнить ориентиры, но не могла. И тогда я села на землю,закрыла веснушчатое лицо руками, и заревела во весь голос. Я не могу вспомнить, испытывала ли я когда-нибудь до этого такое отчаяние. Не знаю, что пугало меня больше: то, что я заблудилась или то, что отец повел себя, как последний эгоист.

Всхлипывая, я, наконец, подняла голову, посмотрела вверх. Меня охватило ощущение нереальности происходящего. Как будто бы я – это не я, а кто-то другой. Стало трудно дышать. Горы, казалось, придвинулись, обступили меня. Все начало кружиться перед глазами, многовековые сосны склонились надо мной, их колючие ветви покалывали мои плечи, застилали небо над головой. И, как всегда, меня опутали ивовые ветви, все сильнее и сильнее смыкаясь вокруг меня, пока не стало темно.

***

Что это было: сон, галлюцинации, очередной приступ, как тогда, когда я во дворе дома ясно увидела, где находится Алиса? Я не знаю, не могу объяснить, что со мной случилось. Мне не хочется называть себя сумасшедшей, но вся моя жизнь – это доказательство сумасбродства или, и вправду, сумасшествия. Остается только принять себя такой, какая я есть и жить в согласии со своими странностями.