– Возвращайся, Анри, – велел герцог Анжуйский: «Надо еще кое-что обсудить».

Гиз протянул Корнелю пачку писем:

Размашисто подписав лист, он посыпал чернила песком:

– Держите грамоту, но я бы на вашем месте сидел здесь. В Лувре безопаснее. Герцог Альба расстроится, если убьют его личного посланника.

– Меня сложно убить, ваша светлость, – синие и голубые глаза на мгновение скрестились.

– Я наслышан, – ухмыльнулся Гиз: «Месье Корнель, когда зазвонят колокола на церкви Сен-Жермен-л’Оксеруа, не суйтесь, куда вас не звали, хорошо?»

Коротко поклонившись, Петя вышел.

– Швейцарские гвардейцы получили список с именами тех, с кем надо покончить в первую очередь, – герцог Анжуйский рассматривал ногти: «Когда все закончится, я приму ванну и высплюсь. С тех пор, как в Париж понаехала гугенотская шваль, здесь стало нечем дышать».

Гиз взглянул в карие глаза брата короля: «С Колиньи я разберусь сам, я должен отомстить за отца. Я уверен, что адмирал организовал его убийство».

Генрих Анжуйский помолчал: «После покушения он не встает с постели. Рана неопасная, но адмирал не собирается рисковать».

Герцог Гиз выругался:

– В следующий раз, Анри, когда захочешь кого-то убить, предупреди меня. Я бы нашел лучшего арбалетчика, чем дурак Моревель, хоть он и состоит на моем жаловании. Стрелять с близкого расстояния, и попасть только в руку!

– Он бы попал куда надо, если бы не проклятый Гийом. Из-за него к адмиралу было не подобраться, он не доверяет никому, кроме себя. Когда Моревель выстрелил, Гийом оттолкнул Колиньи.

– Почему эта сволочь не сгнила в тюрьме? – зло сказал Гиз: «Какого черта твой брат его выпустил?»

– Колиньи за него попросил, – устало ответил Генрих Анжуйский.

Гиз улыбнулся:

– Тогда начнем с Гийома. Адмирал лежит, с ним будет проще расправиться.

– Анри, – герцог помолчал, – что делать с моим новым родственником?

– Твой новый родственник, спасая свою шкуру, перейдет обратно в католицизм раньше, чем ты успеешь моргнуть глазом, – хмыкнул Гиз:

– Не надейся, ваша семья от него долго не избавится. Я написал Альбе, что надо создать лигу верующих. Мы освободим Францию и Нижние Земли от протестантской ереси.

– Мой брат тебя не поддержит, – задумчиво сказал герцог Анжуйский. «Он заперся в комнатах и велел позвать его, когда все закончится».

Гиз наклонился к уху герцога: «Поэтому Франции нужен другой король, ваше высочество».

Генрих Анжуйский кивнул.

Он слишком поздно услышал колокола церкви Сен-Жермен Л’Оксеруа. Возня с письмами занимала много времени. За последний год Петя набил руку, но все требовалось делать тщательно.

Шифровал он по памяти. В Париже, под крылом английского посла Уолсингема он не беспокоился за безопасность переписки. Отсюда все пересылалось домой с дипломатической почтой. Закончив, он выскользнул в темный двор Лувра.

Идя к месту встречи, он приостановился. Низкий звук колокола Мари, как его звали парижане, было ни с чем не спутать.

– Черт, – сказал Петя тихо. Ему стало отвратительно его бессилие.

– Ты ничего не можешь делать, – объяснил ему Джон.

Они сидели на берегу Темзы, рассматривая мирно плывущих лебедей. «Ты не имеешь права кого-то спасать или вытаскивать».

– Даже если это свои люди? – поинтересовался Петя.

– Даже если это твой брат, – жестко ответил Джон:

– Если я тебе приказываю вмешаться, ты вмешиваешься. В остальном, ты возишь их почту и завоевываешь их доверие. Герцог Гиз далеко не дурак, будь с ним осторожен.

Агент Уолсингема ждал его в обычном месте неподалеку от посольства. Корнель передал зашифрованные копии писем: «За меня пусть не беспокоятся, я с охранной грамотой».

Парень растворился в тьме августовской ночи. Петя пробормотал: «Ладно, пусть потом что хотят со мной, то и делают».

Он шел мимо горящих зданий. На обочинах валялись трупы. Звонили колокола, кто-то тащил сундуки с добром, над разоренной улицей бился отчаянный женский крик.

Пару раз его останавливали, при свете факелов проверяя бумаги. Пока он добрался до особняка Колиньи, охранную грамоту заляпали грязными пальцами. Окна второго этажа выбили настежь, на улице валялась ломаная мебель.

Пахло свежей кровью и дымом. Увидев обезглавленное тело адмирала, Петя заставил себя не закрывать глаза.

– Голову Гиз забрал, – рядом остановились двое парижан: «Говорят, покажет ее королю Наваррскому». Они пошли дальше, не обращая на него внимания. Вынув шпагу, Корнель зашел в дом.

– Merde! – он оглянулся вокруг. Ничего, кроме занавески, Петя не нашел. Надо было как можно быстрее остановить кровь. Проклиная свой маленький рост, он попытался сорвать бархат с разбитого окна.

– Я бы тебе помог, Пьер, – услышал он голос Гийома, – но, боюсь, мне самому не встать.

– Заткнись, – Корнель, наконец, подцепил занавеску шпагой. Ткань затрещала:

– Молчи, ради Бога. У тебя пять ран и нога сломана. Ты хоть сейчас можешь помолчать?

Он вывел из конюшни лошадь: «Прости, но сам я тебя до Лувра не дотащу. Придется так». Стиснув зубы, Гийом оперся на его плечо:

– Первый раз езжу в седле со сломанной ногой, – пробормотал он.

Оказавшись в седле, друг тяжело задышал:

– Надеюсь, что мы не встретим по дороге доброго католика, знающего меня в лицо. У меня даже шпаги нет, сломал о герцога Гиза.

– У меня есть, – угрюмо сказал Пьер: «Тронулись, а то мы никуда не доедем».

– Ваше величество, – он смотрел в темные, испуганные глаза Маргариты: «Я прошу вас, помогите ему. К вам не придут, а если он умрет, то Франция лишится великого мореплавателя. Пусть он побудет в Лувре».

Королева Наваррская отошла в сторону. Из-за портьеры выступил невысокий, смуглый юноша.

– Сир, – поклонился Корнель.

– Гийома я знаю. Вы кто такой? – король приставил к его груди кинжал.

Петя спокойно ответил.

– Англичанин. Католик.

Генрих Наваррский поднес к его лицу свечу.

– Месье Корнель, или как вас там, – хмыкнул он, – зачем английскому католику спасать французского гугенота?

– Можно? – Корнель отер пот со лба:

– Потому что он мой друг. И потому, что такие люди, как он, принадлежат не Франции или Англии, а всему миру.

– Лежите, – сердито велела Маргарита, потянувшись за тряпками. «Давайте вашу ногу».

– Мадам, – Гийом боялся потерять сознание: «Мадам, не надо…»

– Мне сказали, что вы великий мореплаватель, – она ловко перевязывала рану, – умереть я вам не дам, не надейтесь.

Он посмотрел на ее усталое, милое лицо: «Я и не хочу умирать, мадам. Не время еще».

– Меня зовут Маргарита, – сварливо отозвалась девушка.

Помогая ему приподняться, она заметила, что ее рука увлажнилась.

– Бедный, – она вытерла слезы с его лица: «Простите, я не подумала, что вам больно».

– Говорят, – Гийом закусил губы, – что если женщина увидит слезы мужчины, то она не сможет его полюбить.

– Какая чушь! – фыркнула Маргарита: «Берите подушки, – она подсунула ему под спину пару, – и постарайтесь заснуть. Здесь вы в безопасности. Я хочу, чтобы вы выжили, так и случится».

– Ce que femme veut, Dieu le veut, – усмехнулся Гийом. Его темно-серые глаза на мгновение встретились с ее взглядом. Нежные щеки девушки заалели.

Она проснулась от пения птиц за окном. Раненый спокойно дремал. Его ресницы дрогнули, Маргарита шепнула: «Как вы себя чувствуете?».

– Хотя бы выспался, – отозвался он.

– Что там? – Гийом кивнул в сторону окна.

– Все то же самое, к сожалению, – Маргарита поднялась: «Я принесу вам поесть».

– Спасибо, ваше величество, – сказал Гийом.

– Маргарита, – обернулась она на пороге: «Потом вы расскажете о ваших путешествиях. Вам еще долго придется лежать, а я благодарный слушатель, месье».