– Нет, – ответил Степан: «И он сразу располагает к себе».

– Это самое главное, – мужчины закурили: «Оружие, впрочем, не понадобится. Ридольфи пока убивать не стоит. Нам важнее получить сведения о намерениях заговорщиков. Где сейчас наш знакомец?»

– В Париже, на пути домой, – сказал Петя.

– Пусть, как приедет, встретится со мной, – попросил Джон: «Куда идти, он знает».

Степан кивнул.

– Хорошо, – Джон заказал еще пива: «Теперь обсудим наши планы на следующую весну. Фрэнсис?»

Тяжело поднявшись с колен, Маша перекрестилась. Беленый потолок церкви святой Елены уходил ввысь. Она посмотрела на темное распятие на стене:

– Иисус, помоги мне. Я муки не боюсь, только пусть с дитем нашим все хорошо будет. И мужа моего сохрани, куда я без него?

Приоткрыв дверь церкви, Маша полюбовалась ярким, неожиданно теплым осенним полуднем. Над Сити простиралось голубое, ясное небо. Щебетали воробьи на церковной ограде, вокруг лежал ковер осенних листьев.

Сделав шаг по каменным ступенькам, поскользнувшись, Маша упала.

– В общем, так, – закончил Фрэнсис Дрейк:

– Я на двух кораблях, «Паше», и «Лебеде», подойду к Номбре де Диос. Суденышки маленькие, в случае погони легко сбежать. Стивен на «Изабелле» будет крейсировать в открытом море, ожидая меня. Перегрузим добычу на его корабль, и будем таковы.

– Ворон, что агенты сообщают? Сколько золота и серебра привезут к тому времени в порт испанцы? – спросил Джон.

– Достаточно, чтобы вымостить Плимут, если настанет нужда, – усмехнулся Степан: «Караваны из Перу гонят каждую неделю. То, что мы забираем у испанцев в морских сражениях, лишь малая толика богатства, собранного на их складах, на Панамском перешейке».

– Только, Фрэнсис, – он повернулся к Дрейку, – чтобы больше такого позора, как вы с Хокинсом устроили в Сан-Хуан-де-Улуе, я не видел. Я и ему сказал, и тебе говорю, рассчитывайте силы, не бросайтесь в сражение очертя голову. Хуже нет бесчестия, чем людей на милость испанцев оставить.

– «Изабелла» сможет подойти к Номбре де Диос? – поинтересовался Джон: «Поддержать корабли Фрэнсиса».

– Подойти сможет, – хмыкнул Степан, – а если я расчехлю пушки, то от города камня на камне не останется. Но тогда некому будет сражаться с военными галеонами испанцев, если они вдруг появятся.

– Можно сделать так, – Дрейк выбил табак из трубки: «Если бы рядом с „Изабеллой“ крейсировал равный ей по силе корабль, то мы могли бы не беспокоиться за исход рейда».

– Где Гийом? – поинтересовался Джон.

– В тюрьме, – мрачно ответил Ворон: «Не похоже, что король французский его собирался освободить».

– Пусть наш агент в Париже встретился с адмиралом Колиньи. Король только его и слушает. Он может попросить за Гийома, – Джон испытующе посмотрел на Ворона.

– Или ты сам в Париж съездишь, пока «Изабелла» стоит на ремонте? Ты знаком с адмиралом, вы оба католиков недолюбливаете, как и Гийом.

– Дайте мне дитя свое на руки взять! – рассмеялся Степан: «Человеку в Париже можно полностью доверять. Пусть он поговорит с Колиньи, а я отправлю письмо адмиралу. Еще одно ходатайство не помешает».

– Если Гийом с кораблем к весне окажется в Новом Свете, нам станет легче атаковать Номбре де Диос, – сказал Фрэнсис Дрейк.

Джон поднялся.

– Тогда жду нашего знакомца с донесением о встрече с адмиралом, – сказал он Степану. Тот кивнул.

Джон хмыкнул.

– Сколько времени прошло со времен Танжера… – уходя, он неслышно скользнул в дым, словно и не было его за столом.

– О чем это он? – удивился Дрейк.

Степан велел принести еще пива: «Ерунда всякая. Мы давно друг друга знаем».

Церковный двор пустовал. Маша попыталась подняться. Болела поясница, болело ушибленное колено, хотелось сесть на землю и долго плакать.

– Ремонт, – злобно подумала Маша:

– Словно, кроме его корабля, на свете ничего другого нет, – устыдившись, она заковыляла к дому.

Мистрис Доусон погнала служанок готовить постель.

– Нечего, – ворчала кухарка, растирая спину девушки, – нечего шляться. Скажи спасибо, что воды у тебя не отошли. Велела тебе миссис Стэнли, из дома не ногой. Принести тебе поесть?

– Спасибо, – вздохнула Маша: «Не голодная я. Книжку возьму, и вышивание у меня».

Кухарка взбила подушки: «Лежи, вышивай, читай, жди его милость. Может, он до родов успеет приехать».

Маша зевнула: «Посплю. После родов вряд ли удастся».

Кухарка согласилась: «Это точно!»

Фрэнсис Дрейк отхлебнул пива:

– Стивен, что насчет вложения денег в торговлю с Западной Африкой? Мой кузен, адмирал Хокинс, ей занимается. Он сильно нажился в последнее время.

– Фрэнсис, называй вещи своими именами, – усмехнулся Степан, – это работорговля. В Африку везут бусы, порох, оружие, безделушки, а оттуда отправляют рабов на Карибы. Из Нового Света в Европу гонят сахар и ром. Выгодно, конечно. На корабль, идущий из Гвинейского залива на запад, сажают полтысячи африканцев. Только не по мне такое, извини.

– Почему? – Фрэнсис внимательно посмотрел на старшего капитана.

– Ты читал Библию, – серьезно ответил Степан, – где в ней написано, что один человек может порабощать другого? Наоборот, Писание учит: «И провозгласите свободу по всей земле». Слышал, что с одним лондонским купцом случилось?

– Нет, – пожал плечами Дрейк.

Степан устроился удобнее:

– Энтони Дженкинсон, глава Московской компании мне рассказывал. Они поехали в Россию года четыре назад, восстанавливать торговые привилегии, отнятые царем Иваном. В России холопы есть, рабы. У моего отца покойного тоже были, – хмыкнул Степан.

– И? – наклонился к нему через стол Дрейк.

– Один английский торговец купил в Москве мальчишку, привез в Лондон, а здесь он парня избил за провинность. Мальчишка пожаловался, торговца судили, и крепостного освободили. Судья сказал, что в Англии слишком чистый воздух. Рабы не могут им дышать. Понятно? – Степан поднял палец.

– То в Англии, а то на Карибах, – протянул Дрейк.

– Господь разве не над всем миром владыка? – прищурился Степан: «Сказано, Фрэнсис, „По образу и подобию создал он их“. Как можно за деньги подобие Всевышнего купить? Не предлагай мне больше такого. Не буду я руки свои марать».

– Как ты, верующий, испанские корабли расстреливаешь? – спросил его Дрейк. «Я видел тебя в бою, Стивен, нет в тебе жалости».

– То на войне, Фрэнсис, – отозвался Степан:

– Война – моя работа. Сколь я жив, я буду воевать, но на торговле людьми пусть наживаются другие. Я юношей восемнадцати лет на Москве услышал: «Мы Христовых рабов у себя рабами держим, а Христос всех братией называет». С тех пор и помню это, и буду помнить до смерти моей.

Ведя «Жемчужину» в ее последнем рейсе в Плимут, Степан, следуя за полученным письмом, завернул на юг.

Низкий берег Гвинеи тонул в предрассветной дымке. На острове было тихо, только волны шуршали о белый песок. Степан сидел на пороге тростниковой хижины, глядя на медленно гаснущие звезды.

Ашанти, высокая, с намотанным на курчавые волосы цветным тюрбаном, неслышно выглянула наружу. Черные глаза блестели, слезы ползли по лицу, цвета эбенового дерева.

– Он очнулся, зовет вас… – девушка разрыдалась. Степан поднялся: «Пойдем».

Маккей лежал в углу хижины. В открытую дверь виднелось близкое море.

– Стивен, – он попытался улыбнуться: «Бог милостив, успею попрощаться напоследок». Опустившись на земляной пол, Ашанти прижалась губами к руке капитана.

– Не надо, девочка, – Джеймс погладил ее по голове:

– Не плачь, родная моя. Стивен? – он поднял на Петяа глаза. Одна боль оставалась на лице умирающего.

– Джеймс? – Степан наклонился к нему.

– Возьми… – Маккей протянул сложенное письмо: «Допиши снизу, как я погиб. И дату поставь».

– Не буду, – сжал зубы Степан: «Ты еще жив».