Прижав к щеке крохотную рубашку, Маша с трудом поднялась. Прислуга постучала в дверь, приехала акушерка.

– Поясница болит, – пожаловалась Маша.

Молодая женщина ловко ощупала большой живот:

– Как не болеть, тебе рожать скоро, головка опустилась.

– Когда? – Маша побледнела. Акушерка замялась:

– Дня два-три еще походишь, а потом начнутся схватки. Не пугайся, посылай за мной, хоть днем, хоть ночью.

– Миссис Стэнли, – Маша прикусила губу, – а если муж мой не успеет в Лондон вернуться до родов?

– Когда приедет, ты ему дитя покажешь, – рассмеялась женщина.

– Хотелось, чтобы со мной муж был, – девушка встала, опираясь на руку акушерки. Маша поморщилась. «Словно кости у меня расходятся, так все болит».

– Потерпи, – ласково обняла ее миссис Стэнли: «Ты знала, что за моряка замуж выходишь. Не всегда у них получается домой вовремя добраться».

Маша утерла глаза.

– Прогуляться бы, на улице деревья какие красивые, – она с трудом подошла к окну.

– Даже не думай, – отрезала миссис Стэнли: «А если ты поскользнешься, или в карете растрясет? Ты в первый раз рожаешь, тебе беречься надо. Не дай Бог, схватки раньше времени начнутся. Гуляй по дому, девочка».

Маша грустно улыбнулась акушерке. Миссис Стэнли скрыла вздох: «Как она рожать будет, дитя совсем еще. Двадцать лет исполнилось, а выглядит на четырнадцать».

Проводив акушерку, Маша села за книгу. Она читала «L’Heptaméron des Nouvelles de tris illustre et très excellente Princesse Marguerite de Valois», пера сестры покойного короля Франции.

Уезжая, Степан закрыл библиотеку на ключ: «Те книги, кои тебе можно читать, я велел в комнаты твои перенести. Остальное не для женщин».

– Степа, – робко сказала Маша, – но раньше…

– Что было раньше, того не случится более, – ответил ей муж: «Помнишь, что апостол Павел сказал: «Учить жене не позволяю».

– Я не учить, – покраснела Маша, – я почитать.

– Иди сюда, – Степан посадил ее на колени: «Машенька, я не против, чтобы ты читала. Но я тебя старше, умнее, я глава семьи. Ты потом будешь воспитывать наших детей. Я должен быть уверен, что ты делаешь это правильно. Понятно?»

– Хорошо, Степа, – вспомнив книги, теперь спрятанные от нее навсегда, девушка еле сдержала слезы.

– Молодец, – муж поцеловал ее: «Видишь, не было у нас детей, а теперь ты понесла, – он положил руки на ее живот, – значит, Богу такая жизнь угодна».

Маша хотела что-то сказать, но прикусила язык.

«Гептамерон», который она читала в спальне, остался незамеченным в комоде, среди ее рубашек и чулок.

Девушка открыла книгу на истории о парижском дворянине, притворившемся больным, дабы не изменить жене.

– Мне кажется, – читала Маша, – что не такая это большая заслуга для мужчин, бояться нарушить целомудрие из любви к жене; есть немало причин, которые заставляют его хранить верность. Прежде всего так велит ему Господь, требует данная им клятва, да и природа его бывает удовлетворена. Поэтому ни соблазн, ни желания не имеют над нею власти.

Маша опустила книгу на колени. Со времени венчания прошло четыре года, но за это время Степан провел дома едва ли шесть месяцев.

Маша проводила его в море ровно через месяц после свадьбы. В Плимут он ее не пустил, сказав ласково, но твердо: «Не место там женам. Ты пойми, что в море нельзя о женщинах думать. Ежели ты приедешь, и другим придется разрешать».

– И ты не будешь обо мне вспоминать? – спросила она.

– Я, Маша, если в море, – вздохнул муж, – только им и занят. Потому я и жив до сих пор.

Они простились на пороге усадьбы. Стояла оттепель, шел надоедливый дождь, все вокруг было покрыто влагой. Маша не могла понять, что за капли у нее на лице. Его конь исчез за поворотом, девушка стерла со щек быстрые слезы.

Степан вернулся через пять месяцев. Она спала, раскинувшись на супружеской кровати. На рассвете рядом зажгли свечу.

– Что такое? – потерла она глаза. Маша ахнула: «Степа!»

– Я всю ночь в седле провел, – измученно сказал муж: «Иди сюда».

Как и в брачную ночь, ей тоже было больно, но она не смела остановить мужа, приказав себе терпеть столько, сколько он от нее потребует.

Терпеть пришлось долго, она потеряла счет времени. Он заснул, положив голову ей на плечо. Гладя его темные, с заметной проседью волосы, Маша беззвучно плакала, боясь разбудить Степана.

Приходя из плавания, муж не отпускал ее от себя ни на мгновение. Даже днем, при слугах, Степан держал ее за руку, словно боясь, что жена исчезнет.

– Тяжело было в море? – спросила она следующей ночью. Степан уткнулся лицом в ее распущенные локоны.

Он привлек ее к себе: «Не так тяжело, как с тобой расставаться, Машенька».

– Когда? – она захолодела.

– Через месяц, – Степан нежно целовал ее.

Поняв, что одними поцелуями дело не ограничится, Маша приготовилась к боли. Она была жена, и это был ее долг.

Он остановился: «Машенька, ты что?»

– Мне больно, – она смутилась.

– Потерпи, милая, – попросил муж.

Боль скоро ушла, но другие чувства, о которых она слышала краем уха, так и не появились.

Маше было хорошо с мужем, она не могла подумать ни о ком другом, но ей казалось, что Степан все равно сравнивает ее с той, о ком они никогда не говорили, с его первой любовью.

– Степа, – сказала она в последнюю ночь перед его отъездом, – тебе ведь мало дней, что мы вместе…

Муж вздохнул: «Такая доля у меня, Машенька, я сам ее выбрал. Я привык, все же с осьмнадцати лет я на кораблях».

– И тебе никогда не хочется… – она замялась.

– Хочется, – спокойно ответил Степан: «Однако честь моя дороже. Что за мужчина я, если тебя, жену мою, Богом мне данную, обману? Иисус заповедовал хранить верность друг другу до самой смерти. Получается, что я преступлю его учение? Нет, – покачал он головой, – не бывать сему».

– А я, – грустно сказала Маша, – я думаю, что я могу тебе дать? Ведь совсем немного.

– Ты мне дом подарила, – серьезно отозвался Степан: «Раньше куда мне идти было, как я на берег сходил? Теперь я знаю, что ты меня ждешь, а если дети у нас народятся, не будет у меня большего счастья».

Вспомнив его слова, Маша смахнула с глаз слезы: «Только бы дитя здоровое принести. Схожу в церковь, помолюсь. Здесь рядом, что может случиться?».

Она иногда, по старой привычке, ходила к святой Елене. Маша приехала к Джону Фоксу спросить, что ей делать, когда муж уходит в море. Она не могла одна посещать воскресные проповеди. Наставник мягко сказал ей:

– Помни, что Бог всегда рядом с человеком. Читай Евангелие, читай Псалмы, Он тебя услышит. Если и сходишь в церковь, ничего страшного. Там тоже можно помолиться, – он улыбнулся.

Перешагнув порог таверны, Степан сразу заметил нужных людей.

– Эля? – спросил старый знакомец, невидный, маленького роста. Второй, светловолосый, голубоглазый, с аккуратной бородкой, поднял кружку: «Твое здоровье, Ворон».

– Давно не виделись, – капитан выпил:

– Пока «Изабелла» на том конце света набирала в трюмы испанское золото, вы здесь испанцев чуть не упустили. Если бы не твой кузен, – он поклонился в сторону Фрэнсиса Дрейка, – адмирал Хокинс, втершийся в доверие к их послу, заговорщики могли подобраться к ее величеству.

– Об этом я и хотел поговорить, – хмыкнул Джон:

– Потом обсудим дела в Свете Новом, а пока меня больше интересует Старый Свет. Человеку, о котором мы говорили, Ворон, придется вернуться в Италию.

– Хорошо, – Степан помолчал: «Ридольфи ничего почует».

– Роберто ди Ридольфи в самом сердце заговора, – сказал глава английской разведки: «Он, и все католики не успокоятся, пока не посадят Марию Стюарт на трон».

– Не бывать этому, – спокойно сказал Петя. Фрэнсис Дрейк кивнул.

– Вы капитаны, – Джон вздохнул, – вы приносите золото, но битвы идут не только на морях, а и на суше. Здесь тяжелей бывает. Я помню, что с оружием у этого человека затруднений нет.