Русские войска совсем исчезли с картины, всё новые прусские полки теснились вперёд.

   — Света! — воскликнула императрица, скрипя зубами. — Света! Я не хочу больше видеть ничего этого; это не должно, это не смеет быть правдой!

   — Это — правда, — произнёс Сен-Жермен. — Видения, вызванные моим искусством, никогда не обманывают.

Императрица хотела отвернуться, чтобы выйти из комнаты, как вдруг так же издалека, так же необычайно тихо и вместе с тем ясно, как прежде, с дальнего плана в середине картины донеслись барабанная дробь и сигналы горнистов; затрещали новые залпы; прусские войска как будто остолбенели и пришли в смятение. Туман на заднем плане разделился, и, сверкая в фосфорическом свете, проскакал отряд кирасир в блестящих кирасах, с высоко поднятыми палашами, рассеивая прусские военные силы и неудержимо опрокидывая их. Во главе этого блестящего кавалерийского отряда, топот которого также как будто отдавался в ушах зрителей, ехал на вороном фыркающем коне мужчина гордого и смелого вида, а рядом с ним молодой офицер. Хотя все эти фигуры были подернуты лёгкой дымкой тумана, тем не менее императрица воскликнула громким, радостным голосом:

   — Румянцев, это — Румянцев со своими кирасирами! А это — молодой человек, посланный мною в главную квартиру! Приглядитесь хорошенько, Алексей Григорьевич, не его ли рекомендовал ты мне в гонцы?

   — Это — поручик Пассек, — ответил Разумовский, стоявший позади государыни в своём домино.

   — О, ты не ошибся, — подхватила императрица, — он достоин моего доверия! Гляди, как он машет шпагой и мчится в атаку на прусских гренадер.

Тут позади кирасир показались плотные ряды русской пехоты; с одной стороны подходили ещё другие русские войска. Всё ожесточённее становился бой. Всё дальше подавались назад пруссаки, и вскоре поле битвы снова было усеяно одними русскими солдатами. Тогда прискакал блестящий отряд всадников, во главе их на громадной лошади виднелась тучная, несколько неловкая фигура в фельдмаршальском мундире.

   — Апраксин, — воскликнула императрица, — это — Апраксин! Он почти смешон верхом на коне. Я сделала промах, вручив командование моей армией такому неповоротливому, неловкому генералу, но ему будет прощено, если всё сойдёт благополучно.

Окутанная туманом фигура, в которой императрица и весь двор узнали Апраксина, въехала на холм на переднем плане; офицеры окружили полководца. Румянцев, Пассек и несколько генералов подъехали к нему. Трубачи остановились у подножия холма, и с прежней изумительной отчётливостью в комнате раздалась призрачная музыка победных фанфар. В то же время над головой фельдмаршала появилось идеальное крылатое существо, увенчанное золотым шлемом с двуглавым орлом и с изображением святого Георгия Победоносца на груди поверх белой одежды. Эта фигура освещалась всё ярче, тогда как остальная картина снова начала расплываться в тумане; фигура парила всё ближе и ближе, держа в руке лавровый венок, и наконец опустилась на землю перед самой императрицей, протягивая ей знак победы. Императрица протянула руку, чтобы взять венок. Она была готова коснуться его пальцами, как вдруг мерцавшее в чашечке пламя погасло, и зал погрузился в непроглядную тьму. Возглас испуга раздался со всех сторон, но в следующий миг свечи загорелись по-прежнему. На стене виднелись одни вышитые золотом обои; всякий след видения исчез, но все маски спали с лиц; все глаза сияли и горели, по комнате пронёсся дружный, глубокий вздох. Один великий князь мрачно стоял на месте, прижимая к груди сжатые руки и скрежеща стиснутыми зубами.

Граф Сен-Жермен подошёл к императрице и воскликнул:

   — Картина кончена; моя сила на сегодня исчерпана.

   — Вы в самом деле показали нам чудо, граф, — призналась Елизавета Петровна, — и если верно то, что представлялось нам на картине...

Слова государыни были прерваны сильным шумом за дверями зала. Эти двери распахнулись. Лакеи и солдаты теснились в прихожей. Императрица с неудовольствием подняла голову. Граф Иван Иванович Шувалов кинулся к дверям, но в тот же миг на пороге показался Пассек в запылённом мундире, в ботфортах со шпорами, со шляпой в руке, с лицом, горевшим от волнения. Не оглядываясь ни вправо, ни влево, он сквозь толпу гостей направился к императрице, звеня оружием и шпорами, а когда дошёл до Елизаветы Петровны, то опустился пред нею на одно колено.

   — Да здравствует моя всемилостивейшая императрица! — воскликнул он громким голосом, дрожавшим от волнения. — Да ниспосылают Господь и Его святые русскому оружию во все времена такую же громкую славу и победу, какие стяжали храбрые войска фельдмаршала Апраксина под знамёнами вашего императорского величества.

   — Правда ли это? — спросила императрица, тогда как всё общество теснилось вокруг неё. — Может ли это быть? Откуда вы? С какою вестью?

   — Я прямо из главной квартиры фельдмаршала Апраксина, — ответил Пассек, — и подумал, что даже то время, которое понадобилось бы мне, чтобы переодеться с дороги, будет непростительным промедлением для известия, привезённого мною вашему императорскому величеству... Оно заключается в том, что фельдмаршал Апраксин совершенно разбил наголову и отбросил прусскую армию под Гросс-Егерсдорфом. Фельдмаршал приказал мне тотчас доложить о том вашему императорскому величеству. Его подробное донесение через несколько дней положит поручик Сибильский к ногам моей великой государыни.

   — Победа! — воскликнула императрица. — Пруссаки разбиты! Это — в самом деле чудо!

Пассек с удивлением посмотрел на неё; он не понял сказанных ею слов, потому что не был свидетелем только что происходившей сцены.

Великая княгиня поспешила к государыне и в прочувствованных словах поздравила её, тогда как весь двор, позабыв этикет, громогласно изъявил свою радость.

   — Да, это — настоящее чудо, — произнёс, в свою очередь, великий князь, беспрестанно менявшийся в лице. — Фельдмаршал Апраксин совершил невероятный подвиг, если ему удалось разбить войско прусского короля, чего я никогда ему не забуду, — чуть слышно прибавил он дрожавшими губами.

Императрица успела уже овладеть собою и стояла в величественной позе, полной достоинства.

   — Встаньте, капитан! — сказала она, милостиво наклоняя голову к коленопреклонённому поручику Пассеку. — Расскажите, что вы пережили, так как ведь вы участвовали в сражении, вы дрались с кирасирами Румянцева и, наверно, отличились, если фельдмаршал выбрал вас гонцом.

Капитан Пассек, настолько же обрадованный своим повышением, о котором возвестили ему слова императрицы, насколько удивлённый её осведомлённостью о ходе битвы, что можно было видеть из её замечания, поднялся с колен и сказал:

   — То, что предстоит мне рассказать, просто и коротко. Пруссаки атаковали наш авангард с рассчитанной быстротой, совершенно неожиданной нами, а так как густой туман покрывал поле битвы, то сначала в наших войсках поднялось большое смятение. Пруссаки напирали на нас, протискиваясь между нашими корпусами, и в один миг всё казалось потерянным...

   — Совершенно верно, совершенно верно, — подтвердила императрица, — но тут подоспел Румянцев...

   — Не понимаю, откуда можете вы знать всё это, ваше императорское величество, — изумился Пассек. — Действительно, граф Румянцев стоял с арьергардом в тылу; я поспешил к нему, чтобы привести его с собою. Он пришёл вовремя, его кирасиры помчались по полю битвы, его свежие батальоны двинулись за ними; дело приняло счастливый оборот; неприятель был разбит по всей линии и отброшен за Гросс-Егерсдорф к Велау.

   — Граф Сен-Жермен, — воскликнула императрица, — я преклоняюсь перед вашим знанием, я видела и уверовала. Вы же, майор Владимир Александрович, — продолжала она, обращаясь к Пассеку, — как единственный представитель той великолепной армии, которая совершила подвиг, столь великий для России, примите мою благодарность за всех тех храбрых воинов.

Государыня подошла к молодому человеку, обняла его и поцеловала в обе щеки.