— Это не может быть Племянников... он должен быть уже далеко на поле битвы... Если пруссаки покажутся и с этой стороны, то мы пропали: они нас обошли.
— Было бы глупо, если бы они не сделали этого, — сказал полковник Милютин, — потому что мы не приняли никаких мер, чтобы помешать им.
— Всё равно! — воскликнул Апраксин, причём его глаза вспыхнули диким огнём. — Если даже разверзнется преисподняя и изрыгнёт из себя демонов, я поеду им навстречу: почётная солдатская смерть — единственное, что ещё осталось мне, и, ей-Богу, лучше покончить так, чем бесчестно томиться в Сибири!
Он взмахнул высоко поднятым палашом и помчался по полю навстречу всадникам, которые приближались с возраставшим гулом и грохотом, окутанные туманом. Милютин с офицерами последовал за ним.
Через несколько секунд они увидели в некотором отдалении скачущую колонну конницы. Кирасы и обнажённые палаши, мелькавшие в воздухе, тускло блестели сквозь туман. Лошади стонали и фыркали от быстрой скачки. Далеко впереди скакал офицер в шляпе с белым пером; другой ехал с ним рядом.
— Всё пропало! — воскликнул фельдмаршал. — Одна смерть может спасти честь. Помоги нам, Боже и святой Александр Невский!
Он вонзил шпоры в бока своей лошади; могучим прыжком ринулось животное к кавалерийской колонне. Громкий возглас фельдмаршала раскатился далеко по полю. Предводитель мчавшихся кирасир сдержал свою лошадь. Апраксин услыхал русскую команду, заставившую всадников остановиться, и через несколько мгновений он очутился перед войском.
То были русские кирасиры, они узнали своего полководца и приветствовали его громкими кликами. Апраксин увидал перед собою генерала Румянцева и поручика Пассека.
— Вы здесь, граф Румянцев?! — с удивлением воскликнул он, причём его голос звучал как будто благодарностью и ликованием.
— Его посылает Небо, — подхватил Милютин. — Кажется Господь и Его святые хотят сотворить чудо над Россией.
— Где неприятель? Где битва? — спрашивал между тем Румянцев. — Куда мне повернуть?
— Наши линии прорваны, — ответил полковник Милютин вместо фельдмаршала, — неприятель проник до Норкиттенского леса; он, должно быть, дерётся повсюду врукопашную с нашим рассеянным корпусом. Сколько у вас здесь войска?
— Два полка кирасир, — ответил граф Румянцев, — с которыми я поспешил вперёд; но не больше как на четверть часа отстали от них десять батальонов пехоты, идущие лесом. Артиллерия ещё ближе. Через каких-нибудь пятнадцать минут весь мой корпус будет в сборе.
— Слава Богу, мы спасены! — воскликнул Милютин.
— Весь ваш корпус? — спросил Апраксин. — Разве вы дали своим людям крылья? Как могли вы явиться сюда, когда начался бой, если даже грохот орудий и донёсся до вас?
— Я шёл всю ночь напролёт, — ответил граф Румянцев, — я посадил свою пехоту на кавалерийских лошадей; я занял все повозки, какие мог добыть, чтобы быстрее двинуть их вперёд. Люди совершили невозможное, и вот мы перед вами.
— Вы шли со вчерашнего вечера? — спросил Апраксин, с неудовольствием сдвигая брови. — А кто передал вам приказ выступать?
— Я, — сказал поручик Пассек, подходя и отдавая честь. — Производя рекогносцировку вчера вечером, когда мне попался в плен поручик фон Борниц, я заключил по расположению неприятеля, что сегодня утром мы должны быть атакованы им, и потому счёл нужным стянуть сюда резервы. Нельзя было терять время, чтобы получить приказ вашего превосходительства, и, таким образом, я, минуя главную квартиру, поскакал назад, чтобы уведомить генерала Румянцева.
Фельдмаршал молчал и мрачно смотрел перед собой: то было неслыханное своевольство со стороны молодого офицера, непростительное нарушение военной дисциплины; однако прибытие генерала Румянцева спасало, может быть, уже проигранную битву, и Апраксин не смел привлечь к ответственности доверенного императрицы, посланного с её личным поручением, за такой поступок, успех которого спасал ему же самому висевшую на волоске честь, а пожалуй, и жизнь.
— Поручик Пассек, — вмешался граф Румянцев, — не передавал мне приказа вашего превосходительства, он представил мне только настоящее положение дел, и я двинулся вперёд на свой собственный страх. Вы, ваше высокопревосходительство, имеете право привлечь меня к ответственности, но теперь важнее всего разбить неприятеля и спасти честь русского оружия.
— Вы поступили правильно, — сказал фельдмаршал по кратком размышлении, — и я не забуду похвалить ваше усердие перед всемилостивейшей императрицей. Вот тут позади меня, пожалуй четверть часа спустя, наткнётесь вы на корпус прусской пехоты; вышлите вперёд ваших кирасир, чтобы рассеять его, а сами дожидайтесь здесь своих батальонов. С ними двинетесь вы по опушке леса наперерез через равнину. Каждую часть русских войск, встреченную вами, берите с собою, каждый неприятельский корпус отбрасывайте назад к Егерсдорфу. Ваши батареи должны оставаться на опушке леса и уничтожать одиночные неприятельские отряды, которые попадут в область их обстрела. Это даст возможность восстановить связь нашей армии и раздавить врага или отбросить его к Егерсдорфу.
— Вы правы, ваше высокопревосходительство, — сказал Румянцев, — хотя мне было бы приятнее поскакать вперёд с моими кирасирами.
— Поручик Пассек останется при них, — продолжал Апраксин, а затем прибавил, поворачиваясь к командиру стоявшего непосредственно за ним полка: — И вслед за тем сообщить в Петербург, что ваши кирасиры первые отразили неприятеля.
Пассек поклонился, изъявляя благодарность, после чего поехал возле полковника, который тотчас скомандовал двинуться дальше, тогда как граф Румянцев остался возле фельдмаршала.
Кирасиры потонули в тумане. Долго ещё доносились издали топот конских копыт и лязг оружия; затем в том направлении, где фельдмаршал встретил раньше неприятельские войска, поднялись адский шум битвы, дикий гул яростных криков; трещали оглушительные залпы, но вскоре огонь ослабел и одиночные выстрелы, казалось, доносились из большого далека.
— Пруссаки опрокинуты и рассеяны, — воскликнул Румянцев, который чутко прислушивался, — мои кирасиры исполнили свой долг, как я и ожидал. Они отправятся дальше, чтобы произвести полезную предварительную работу, сметя в одну кучу неприятельские войска.
Не успел ещё он договорить, как с другой стороны послышалась барабанная дробь.
— Что это значит? — воскликнул испуганный Апраксин. — Неужели неприятель пробрался и в ту сторону?
— Это, должно быть, мои батальоны, — ответил Румянцев и поскакал туда, откуда доносился барабанный бой, тогда как Апраксин со своим штабом несколько нерешительно следовал за ним.
Вскоре действительно показалась русская пехота румянцевского корпуса, шедшая развёрнутым фронтом.
— Теперь всё спасено, — крикнул генерал издали фельдмаршалу, — оставайтесь при моём корпусе здесь, ваше высокопревосходительство, и позвольте мне двинуться с ним развёрнутым фронтом по опушке леса через поле битвы. Тогда равнина будет вскоре очищена от неприятеля.
Штабные офицеры огласили воздух кликами одобрения. Фельдмаршал увидел правильность предложенного плана. Он лично стал во главе батальонов, и они двинулись по полю, ружья наперевес, между Норкиттеном и Даупелькеном, опираясь левым флангом на опушку леса. Вскоре они встретили одиночные, полурассеянные русские батальоны, которые при виде неожиданного подкрепления строились вновь и следовали за войсками Румянцева.
Через некоторое время эти войска наткнулись на полк прусской пехоты, который шёл к лесу в средину русского расположения. Завязался жаркий бой. Фельдмаршал отъехал в сторону, но граф Румянцев спрыгнул с лошади и повёл сам своих воинов против неприятеля. После храброго сопротивления пруссаки были отброшены и отступили в сторону по направлению к Гросс-Егерсдорфу. Граф Румянцев двигался всё дальше вперёд, атакуя и оттесняя назад то одиночные батальоны, то более сильные прусские корпуса, то принося помощь и победу русским войскам, которые он находил в схватке с врагом. Темнота всё усиливалась, густые чёрные тучи надвигались справа. То были облака дыма, деревню Даупелькен охватил пожар; яркое пламя выбивалось на минуту кверху, но висевшая в воздухе мгла не давала рассеяться как пожарному, так и пороховому дыму, и, хотя солнце должно было стоять в зените, было темно, почти как в сумерки.