Елизавета Петровна от души смеялась над прекрасно изображёнными комическими типами великого мирового художника, но она почти единственная слушала представление со вниманием, так как словоохотливые языки и чуткие уши придворного общества с молниеносной быстротой распространили новость о приказе фельдмаршалу Апраксину отправиться в пограничную армию. В партере, за креслом императрицы, все головы склонялись одна к другой, чтобы в тихом шёпоте обменяться мыслями и опасениями по поводу этого великого события.

Мадемуазель де Бомон, подавшая повод к поразившей всех катастрофе, как бы желая избежать любопытных взоров, уселась в стороне, на одном из последних мест, где ряды соприкасались с рощицей, замыкавшей площадь, отведённую для театра. Пока молодая девушка, сидя позади по внешности спокойного, но внутренне возбуждённого общества, в раздумье смотрела на сцену, она почувствовала лёгкое прикосновение к своей руке. Она удивлённо взглянула и увидела за собой полускрытого зеленью графа Ивана Ивановича Шувалова, который знаками просил её следовать за ним. Без всякого колебания она бесшумно поднялась и скрылась за кустарником, откуда узкая дорожка вела к полукруглой тенистой беседке, расположенной поблизости театра и освещённой лишь одной тёмно-красной лампочкой.

   — Я должен был воспользоваться этим случаем, чтобы поговорить с вами наедине, — сказал граф, предлагая ей руку, чтобы довести её до беседки, — очень трудно не быть подслушанным под взорами тысячи глаз, наблюдающих за каждым вашим действием. Прежде всего позвольте поздравить вас с сегодняшним успехом, да, именно успехом; иначе нельзя назвать то, что вы сделали сегодня, убедив государыню согласиться на решительный шаг. Я сам уже почти потерял на это всякую надежду. Выражаю вам моё восхищение за такое искусство, — продолжал он с большим жаром, чем этого требовала бы простая любезность, прижимая к губам руку молодой девушки. — Впрочем, мои друзья в Париже уже предупредили меня, что вы невозможное сделаете возможным. Теперь скажите мне, могу ли я каким-либо образом содействовать вам в этом деле? Мы должны наконец избавить русскую политику от гибельного английского влияния и сообща наказать прусского короля за ту зловредную игру, которую он позволяет себе при нашем и при вашем дворе.

Граф подвёл молодую девушку к дерновой скамейке в слабо освещённой беседке, а сам остался стоять пред ней, страстным, восхищенным взором любуясь её фигурой, залитой красноватым светом.

   — Предоставьте мне действовать одной, граф, — спокойно сказала француженка. — В настоящее время я не нуждаюсь в поддержке. Напротив, чем более государыня будет думать, что поступает, только сообразуясь со своей волей, со своими убеждениями, тем легче будет склонить её к решительному шагу. Так как её величество делает мне честь часто оставаться со мной без свидетелей, я воспользовалась этим обстоятельством, чтобы обострить её неприязнь к прусскому королю. В то же время я дала понять государыне, что граф Сен-Жермен, быть может, не захочет приехать в Петербург или даже пополнить мой запас его эликсира, если повелительница России будет сохранять такое положение, словно она состоит в союзе с врагами Франции. Настроение её величества было так подготовлено, что сегодня я отважилась на этот решительный шаг, когда появление Апраксина дало мне к этому повод. Вы видите, — улыбаясь, добавила она, — что мои расчёты оказались верными и что, несмотря на мой пол, я могла бы претендовать на место в рядах дипломатов.

   — О, — воскликнул граф, — вы всюду займёте первое место, куда бы ни явились, а меня вы всегда найдёте в первом ряду ваших поклонников, — добавил он, приблизясь к ней и устремляя на неё свой пламенный взор. — Мы — союзники, — продолжал он более глухим голосом, наклоняясь к ней, — ваш разум точно так же, как и мой, преследует одинаковую великую цель. Неужели вы найдёте неестественным, что моё сердце следует за моим разумом?

Француженка посмотрела на него удивлёнными глазами; тонкая, ироническая улыбка играла на её губах, когда она промолвила:

   — Сердце должно всегда быть в союзе с разумом, если хочешь совершить что-нибудь великое на этом свете.

   — Какое счастье! — воскликнул граф, схватив её руку. — Вы понимаете меня, ваше сердце идёт навстречу моим чувствам, вы разрешите мне надежду разделить радость достижения великой цели с другом, который пожелал бы быть для меня более чем дипломатической союзницей?

Он прижал её руку к своим губам и с мольбой вопросительно посмотрел ей в глаза.

Фрейлина отрицательно покачала головой.

   — В настоящее время, граф, — серьёзно сказала она, — я — только дипломат. Не смею разбрасывать ни свои мысли, ни чувства, отвлекая их от единственной цели, в которую я должна вложить все мои силы. Никакое чувство, в особенности самое могучее и нежное из всех, не должно селиться в моём сердце, посвятившем себя одной высокой задаче. Вспомните Жанну д'Арк: её могущество пришло к концу, успех покинул её, как только она позволила другому чувству, кроме любви к родине, проникнуть в свою душу.

Француженка произнесла эти слова с улыбкой на устах, но таким искренним и серьёзным тоном, что граф Шувалов печально отступил и, скрестив руки, потупил свой взор.

   — Быть может, — сказал он, — чувство слишком глубоко проникло в мою грудь, так как я почти готов был бы пренебречь всеми политическими целями, если бы вы оттолкнули мою дружбу.

Одно мгновение оба молчали. Затем с открытым, приветливым взором, протянув ему руку, молодая девушка сказал:

   — Вашей дружбы я не отталкиваю; я знаю, что вы — искренний друг Франции, и этого одного достаточно, чтобы я считала вас также и своим.

   — О, благодарю вас, — воскликнул граф, прижимая её руку к своей груди. — Вы делаете меня бесконечно счастливым, вы возвращаете мне надежду...

Мадемуазель де Бомон серьёзно покачала головой.

   — Не будем смешивать дружбы с чувствами, которые явились бы невозможностью.

   — Невозможностью? — воскликнул граф. — Но почему же? Неужели для вас было бы так немыслимо немного подогреть то чувство дружбы, которое вы питаете ко мне? Я же готов для вас на все; всё, что существует на свете прекрасного и драгоценного, я готов положить к вашим ногам.

   — Не кладите ничего к моим ногам, граф, — заметила молодая девушка, снова весело смеясь, — предоставьте нам в благородном союзе достигнуть великой цели: дать возможность Франции и России сообща заставить всю Европу уважать нашу волю.

   — А потом? — спросил граф.

   — Потом, — вздохнув, произнесла молодая девушка, — нет, всё-таки потом я обращусь к вам с просьбой, с серьёзной, убедительной просьбой. Мне хотелось бы ещё сегодня добиться от вас обещания, что вы без всякого колебания исполните её.

   — Даю вам своё слово, — сказал граф. — Всё, что вы потребуете, будет исполнено. В России существует мало вещей, которые можно было бы тщетно требовать от графа Ивана Шувалова.

   — Прекрасно, — заметила француженка, — вы дали мне слово, и я напомню вам об этом. А теперь вернёмтесь к остальному обществу; маленькое действие, вероятно, уже кончилось, и наше отсутствие будет замечено.

Она направилась к выходу из беседки и пошла в сторону театра, граф медленно следовал за ней; но едва они сделали несколько шагов по дорожке, ведшей к освещённой площади вокруг открытой сцены, как увидели императрицу, в сопровождении графа Разумовского и ещё нескольких высокопоставленных лиц.

   — Ах, граф Иван Иванович! — воскликнула Елизавета Петровна, побледнев и сдвинув брови. — Кажется, вы оставили все заботы о спектакле? А вы, мадемуазель де Бомон, неужели вас так мало интересуют произведения вашего соотечественника?

   — Простите, ваше величество, — ответил граф Шувалов, оправившийся от мгновенного замешательства. — Я воспользовался случаем переговорить с мадемуазель де Бомон о том, как нам поступить относительно желательного приезда графа Сен-Жермена в Петербург. Нам обоим хотелось бы, чтобы вы, ваше величество, лично удостоверились в тех чудесных явлениях, которые связывают с именем этого необыкновенного человека. Сегодня ещё я хотел послать курьера, чтобы убедить графа, объявляющего себя современником Александра Великого и Цезаря, предпринять путешествие в Россию.