— Всё готово, — сказал тот, пока Екатерина Алексеевна снова закутывала своё лицо.

   — Проведи этих дам через мою спальню, — сказал Бестужев, — и сделай всё, как я тебе приказал.

Великая княгиня пожала руку графа и со своей спутницей последовала за камердинером.

   — Я не хочу упрекать вас, граф Понятовский, — сказал канцлер, — так как ваша неосторожность дала мне случай отразить с достаточной поучительностью удар моих лучших друзей — графов Шуваловых. Вернитесь в тот проход; вам там будет немного скучно, и это будет вашим наказанием; четверть часа прошло, теперь я подвергнусь гневу его императорского высочества и буду утешаться только тем, что я переносил ещё сильнейшие бури.

Канцлер надавил незаметную кнопку в стене; маленькая, скрытая обоями дверь отворилась, граф Понятовский исчез за ней, и тотчас же за этим в передней раздались резкие голоса и громкие шаги. Кабинетная дверь с шумом раскрылась; со сверкающими от гнева глазами, с дрожащими губами, с вытянутой рукой, сжатой в кулак, Пётр Фёдорович стремительно ворвался в комнату.

   — Где они? — грозно крикнул он. — Выдай их, Алексей Петрович, или и тебя также я буду считать негодным изменником, так как защищающий изменников так же виновен, как они сами... Если же ты обманываешь меня — своего будущего государя, ты совершаешь высшее государственное преступление.

Закутанный в свою широкую шубу, совершенно сгорбившись, граф Бестужев ответил спокойно, с таким покорным и смиренным видом, которого он ещё никогда не принимал в присутствии великого князя:

   — Я прошу вас, ваше императорское высочество, простить мне, что я принимаю вас в костюме, не подходящем для столь высокого посещения; я рано уже лёг в постель, так как нуждаюсь в физическом отдыхе, чтобы сохранить свои силы на служение государству, от чего наша всемилостивейшая императрица, несмотря на мои просьбы, не пожелала освободить меня, и я намеревался, по крайней мере, одеться, чтобы достойным образом встретить высокого гостя, но вы, ваше императорское высочество, не дали мне на это время.

   — К чёрту все церемонии! — воскликнул великий князь. — Принимай меня хоть голым, если хочешь, меня не напугает твоё тощее, костлявое тело. Но скажи мне, где изменники? Выдай их мне, или, клянусь Богом, я задушу тебя вместо них!

Граф Бестужев отступил на шаг и, вполне естественно, гордо выпрямился как человек, глубоко оскорблённый в своём достоинстве.

   — Ваше императорское высочество, соблаговолите выразиться точнее! Мне сдаётся, что я обязан совершенно исключительному обстоятельству честью этого посещения и этого обращения ко мне, причём мне ясно только одно, что последнее не согласуется с уважением, которое первый слуга её величества государыни императрицы вправе ждать даже от наследника престола.

Самоуверенная сдержанность и строгий взгляд графа не преминули произвести желаемое впечатление на великого князя, всегда чувствительного к решительному проявлению чужой воли. Он опустил с угрозой поднятую руку и заговорил, усиленно стараясь сдержать себя:

   — Я действительно едва могу верить тому, что вы, граф Алексей Петрович, виновны в постыдной измене, которую осмелились замыслить против меня; это было бы столько же преступлением против государства, сколько и против меня лично. Если же вы открыли графу Понятовскому путь, чтобы незаметно проходить к вам, то он один будет виновен в том, что воспользовался им для сокрытия своего личного преступления. Вы, граф Алексей Петрович, поможете мне обличить его.

   — Без сомнения, — ответил граф Бестужев, — я всегда буду стоять за ваше императорское высочество в борьбе с вашими врагами, стараясь обезвредить их. Но всё же я убедительно должен просить вас выразиться яснее. Я не понимаю, в каком преступлении вы обвиняете графа Понятовского, которого вы сами всегда считали своим другом и о назначении которого сюда я хлопотал в угоду вашему высочеству!

   — Да, — воскликнул Пётр Фёдорович, — я считал его своим другом, и всё же он осрамил меня и изменил мне; однажды я уже напал на его след, но они лукаво провели меня; на этот же раз я видел собственными глазами, что он пришёл вместе с моей женой, что он увёл её переодетой из Зимнего дворца. Я последовал за ними и почти настиг их; тогда они исчезли в вашем доме, граф Алексей Петрович.

Канцлер покачал головой с почти наивной улыбкой недоверия и изумления.

   — Здесь, в моём доме? — сказал он. — Так как вы, ваше императорское высочество, вошли ко мне, то могли убедиться, что вовсе не легко проникнуть незаметно в мой дом; для сохранения своих сил на служение государыне императрице я вынужден прибегать к мерам чрезвычайной охраны против непрошеных и бесполезных нарушителей моего покоя.

   — И всё же граф Понятовский с моей женой вошёл к вам через маленькую дверь с улицы, в соседнем доме, ключ от которой он имел при себе и в которую он исчез у меня на глазах. Я поставил у этой двери ваших людей; по крайней мере, они уже не выйдут через неё обратно: значит, они здесь, у вас в доме, и я требую, чтобы вы выдали мне их.

   — Невозможно, ваше императорское высочество, невозможно!.. Я не знаю в моём доме такой двери, через которую можно выйти незаметно. Сейчас вы убедитесь в этом. — Канцлер позвонил; вошёл его камердинер. — Не приходил ли кто-нибудь сюда от его императорского высочества через парадный вход или через какую-нибудь другую боковую дверь? — спросил граф Бестужев.

   — Нет, ваше высокопревосходительство, — ответил камердинер с низким поклоном, — ведь вы изволили раз навсегда приказать, что, как только вы ложитесь на покой, все входы должны быть крепко замкнуты.

   — Нет ли входа через маленькую дверь в боковом флигеле, со стороны Невского проспекта? — спросил граф Бестужев.

   — Его императорское высочество уже изволили поставить стражу у одной маленькой двери, — сказал камердинер. — Дворецкий расспрашивал всех лакеев, по никто из них ничего не знает об этой двери; она уже много лет закрыта, ключ нигде не могли отыскать; весь тот флигель необитаем, и его подвалы служат только складочным местом для дров, причём туда проникают лишь с внутреннего двора. Невозможно, чтобы оттуда был проход ко дворцу; неизбежно пришлось бы идти через помещения для прислуг.

   — Вы слышите, ваше императорское высочество? — сказал граф Бестужев, делая камердинеру знак удалиться. — Если бы не было препятствия в виде ночного времени, я велел бы привести слесаря и сейчас же открыть дверь, что я непременно сделаю завтра утром, причём не замедлю доложить вам о том, что там будет найдено.

Ярость великого князя снова разгорелась, и он закричал:

   — Значит, меня хотят сделать слепым? Я уже больше не смею верить собственным глазам? К счастью, у меня есть свидетель!.. Я не один видел то, о чём я говорил вам.

Он поспешно вернулся в прихожую и притащил оттуда за руку графиню Елизавету Воронцову в кабинет канцлера.

   — А-а! — воскликнул Бестужев с насмешливой улыбкой. — Графиня Елизавета Романовна в костюме пажа, который ей прекрасно идёт! Кажется, эта ночь становится всё богаче сюрпризами.

   — Скажи, что ты видела, Романовна, — воскликнул Пётр Фёдорович, — он хочет меня обмануть.

Графиня Воронцова мрачно посмотрела на канцлера; ей был крайне неприятен тот оборот, который приняла вся история и которого она вовсе не ожидала; но, казалось, она решилась всё беспощаднее вести раз начатую борьбу; в коротких словах она рассказала, что проследила тайный выход графа и великой княгини до той двери в доме канцлера, за которой они оба скрылись.

   — Вам, графиня Елизавета Романовна, — сказал граф Бестужев, — надлежало бы иметь более достоверные сведения, прежде чем решиться на тяжкое обвинение своей повелительницы и первой особы в государстве. Как я уже доказал его императорскому высочеству расспросами своих слуг, здесь произошло недоразумение, так как никто не входил в мой дом; и я должен откровенно признаться, что едва верю всей этой истории да к тому же не могу себе представить, что она покажется правдоподобной государыне императрице.