Тикает бритва в свирепой ванной… Тикает бритва в свирепой ванной, а ты одна, как ферзь, точёный в пене вариантов, запутана, и раскалённый лен сушильных полотенец, когда слетает с плеч, ты мнишь себя подругой тех изменниц, которым некого развлечь. На холоду, где коробчатый наст, и где толпа разнообразней, чем падающий с лестницы, там нас единый заручает час и глаз. Львы М. б., ты и рисуешь что-то серьёзное, но не сейчас, увы. Решётка и за нею – львы. Львы. Их жизнь – дипломата, их лапы – левы, у них две головы. Со скоростью шахматного автомата всеми клетками клетки овладевают львы. Глядят – в упор, но никогда – с укором, и растягиваются, словно капрон. Они привязаны к корму, но и к колокольням дальним, колеблющимся за Днепром. Львы делают: ам! – озирая закаты. Для них нету капусты или травы. Вспененные ванны, где уснули Мараты, — о, львы! Мы в городе спрячемся, словно в капусте. В выпуклом зеркале он рос без углов, и по Андреевскому спуску мы улизнём от львов. Львы нарисованные сельв и чащоб! Их гривы можно грифелем заштриховать. Я же хочу с тобой пить, пить, а ещё я хочу с тобой спать, спать, спать. Еж Еж извлекает из неба корень – тёмный пророк. Тело Себастиана на себя взволок. Еж прошёл через сито – так разобщена его множественная спина. Шикни на него – погаснет, будто проколот. Из-под ног укатится – ожидай: за ворот. Еж – слесарная штука, твистующий недотёп. Урны на остановке, которые скрыл сугроб. К женщинам иглы его тихи, как в коробке, а мужчинам сонным вытаптывает подбородки. Исчезновение ежа – сухой выхлоп. Кто воскрес – отряхнись! – ты весь в иглах! Из наблюдений за твоей семейной жизнью Ты – мангуст в поединке с мужчинами, нервный мангуст. И твоя феодальная ярость – взлохмаченный ток. Смольным ядом твой глаз окрылённый густ. Отдышись и сделай ещё глоток. Игра не спасает, но смывает позор. Ты любишь побоища и обморок обществ. Там, где кровь популярна, зло таить не резон, не сплетать же в психушке без зеркальца косы наощупь! Твой адамоподобный, прости, обезьян, убежал на море, говорят, оно может рассасывать желчь однолюбого мира. Бульки в волнах, словно банки на сельском заборе, — это девицы на шпильках рванули в гаремы Каира. Мне непонятен твой выбор Мне непонятен твой выбор. Кого? Ревнителя науки, что отличает звон дерева от мухи за счёт того, что выпал снег? Нет, здесь, я бы сказал, какая-нибудь тундра ада, и блёклые провидцы с бесноватой причёской, как у пьющих балетоманов, тебя поймают в круг протянутых стаканов. Здесь нет разницы в паденье самолёта, спички, есть пустота, где люди не болят, и тысячи сияльных умываний твой профиль по привычке задерживает на себе, как слайд. Ты можешь дуть в любую сторону и – в обе. А время – только по нарошке. Учебником ты чертишь пантеру на сугробе. Такая же – спит на обложке. Удоды и актрисы В саду оказались удоды, как в лампе торчат электроды, и сразу ответила ты: – Их два, но условно удобно их равными принять пяти. Два видят себя и другого, их четверо для птицелова, но слева садится ещё, и кроме плюмажа и клюва он воздухом весь замещён. Как строится самолёт, с учётом фигурки пилота, так строится небосвод с учётом фигурки удода, и это наш пятый удод. И в нос говоря бесподобно: – Нас трое, что, в общем, угодно, ты – Гамлет, и Я и Оно. Быть или… потом – как угодно… Я вспомнил иное кино. Экспресс. В коридоре актриса глядится в немое окно, вся трейнинг она и аскеза, а мне это всё равно, а ей это до зарезу. За окнами ныло болото, бурея, как злая банкнота, златых испарение стрел, сновало подобье удода, пульсировал дальний предел. Трясина – провисшая сетка. Был виден, как через ракетку, удода летящий волан, нацеленный на соседку и отражённый в туман. Туда и сюда. И оттуда. Пример бадминтона. Финты. По мере летанья удода актриса меняла черты: как будто в трёх разных кабинках, кобета в трёх разных ботинках — неостановимый портрет — босая, в ботфортах, с бутылкой и без, существует и – нет, гола и с хвостом на заколку, «под нуль» и в овце наизнанку, лицо, как лассо на мираж, навстречу летит и вдогонку. Совпала и вышла в тираж. Так множился облик актрисин и был во весь дух независим, как от телескопа – звезда, удод, он сказал мне тогда: Так схожи и ваши порывы, как эти актрисы, когда вы пытаетесь правильно счесть удодов, срывающих сливы. – Их пятеро или..? – Бог весть! |
