— Нет.

— Множество произведений, особенно относящихся к ранней эпохе, было связано с той или иной религией. Конечно, сегодня многие из тех культов позабылись и связанные с ними предметы выставляются в обычных музеях.

— Вот как. — Мартинес побарабанил пальцами по столу. — А почему капитан Флетчер повесил это… этот предмет… на стену, ведь каждый раз, засыпая, он видел именно его?

Цзай казался искренним.

— Не знаю. Но хотел бы знать, лорд капитан.

— Ведь это никак не связано с эротикой, нет?

Вопрос развеселил доктора.

— Вряд ли Гомберг увлекался гомосексуальным бичеванием. — Он пожал плечами. — Но люди такие разные, вы меня понимаете?

Ещё одно разочарование. Мартинес рассердился.

— Кажется, да.

Цзай поставил пустой стакан на поднос.

— Благодарю, лорд капитан. Жаль, что почти не помог вам.

Мартинес многозначительно посмотрел на вещественные доказательства:

— Зато нам поможет это.

— Надеюсь. — Цзай встал и собрал коробочки. — Пойду делать анализы. С вашего разрешения.

Мартинес вздохнул:

— Удачи, лорд доктор.

Цзай поплелся к двери, даже не пытаясь салютовать. Мартинес проводил его взглядом и вызвал Алихана.

— Передай Перри, что можно подавать ужин, если все готово. До завтрашнего дня я останусь в своей каюте, распакуй вещи, которые понадобятся мне до завтрака.

— Хорошо, милорд. — Алихан наклонился и наполнил стакан Мартинеса. — Будут еще указания, милорд?

Мартинес посмотрел на него.

— Что слышно?

Алихан ответил извиняющимся тоном:

— Я весь день провел здесь, милорд, упаковка и так далее. У меня просто не было возможности поговорить с кем-либо на корабле.

— Ясно, — пробормотал Мартинес. — Спасибо.

Алихан ушел. Гарет просмотрел файлы, доступные с его капитанского ключа, и послал Цзаю разрешение для базы отпечатков пальцев экипажа. Через несколько минут Перри принес ужин. Мартинес ел левой рукой, а правой держал стило, перелистывая документы на столе.

Он просмотрел все необходимое для командования кораблем.

После того как Перри убрал посуду, Мартинес разослал сообщения всем старшинам и главам отделов с приказом отчитаться о действиях подчиненных этим утром. Лучше сделать это сразу, пока свежи воспоминания. Потом он вызвал первого лейтенанта Фульвию Казакову.

— Вы на вахте, лейтенант?

— Нет, милорд. — Она явно удивилась вопросу.

— Буду признателен, если вы зайдете в мой кабинет.

— Будет сделано, милорд. — Она помешкала. — В который из них, милорд?

Мартинес улыбнулся.

— В прежний. В ваш.

Когда он попал на корабль третьим по старшинству офицером, ему предоставили третью по роскоши каюту, которую до него занимала первый лейтенант. Казакову переселили в каюту другого лейтенанта, того — в другую и так далее, пока самый младший лейтенант не был перемещен к кадетам. "Завтра, — подумал Гарет, — все вздохнут с облегчением, получив свои места обратно."

Кроме, конечно, капитана Флетчера, чье тело медленно кристаллизовалось в морге "Прославленного".

Казакова пришла, наполнив воздух резким ароматом духов. Она была при полном параде, высокий воротник подчеркивал длину шеи. Лицо по форме напоминало сердечко. Перламутровая инкрустация, украшавшая палочки в пучке волос на затылке, переливалась.

— Присаживайтесь, миледи, — сказал Мартинес в ответ на приветствие. — Вина? Может, чего покрепче?

— Что нальете, милорд, спасибо.

Он налил вина из бутылки, открытой Перри к ужину. Она взяла бокал, сделала небольшой глоток и поставила вино на стол.

— Я не такой, как капитан Флетчер, — начал Мартинес.

Казакову это высказывание не удивило.

— Да, милорд.

— Но я постараюсь быть похожим на него, по крайней мере, в первое время, — продолжил Мартинес.

Казакова задумчиво кивнула.

— Понимаю, милорд.

Преемственность была необходима. Флетчер много лет командовал "Прославленным", и его привычки и причуды стали неотъемлемой частью корабельного распорядка. Неожиданные перемены могли нарушить баланс огромного организма, каким стал экипаж судна, а его и так после событий последних дней постигли потрясения.

— Я продолжу строгие проверки, которые проводил капитан Флетчер, — сказал Мартинес. — Не подскажете, была ли в его обходах система или он выбирал спонтанно?

— Кажется, спонтанно. Я не видела какого-либо плана. Но каждый раз перед самым выходом он сообщал старшине о том, что идет. Хотел, чтобы проверка была внезапной, но не неожиданной, предпочитая не прерывать проведение важных работ.

— Понятно. Спасибо.

Он глотнул вина. Оно показалось ему кисловатым. Терза отправила ему лучшие сорта из погребов клана Чен в Верхнем городе, но он все равно не понимал, что в этом вине особенного.

— Не сообщите о состоянии корабля? — спросил Мартинес. — Неофициально, без всех этих цифр.

Казакова улыбнулась и настроила нарукавный дисплей.

— Я и с цифрами могу, если надо, — сказала она.

— Не сейчас. Просто устный отчет, пожалуйста.

Состояние "Прославленного" оказалось хорошим, в чем не было ничего удивительного. Он не пострадал ни во время мятежа на Харзапиде, ни в сражении на Протипане. Еды, воды и топлива имелось в количестве более чем достаточном для предполагаемой продолжительности полета. Хотя ракет оказалось маловато: во время битвы и рейда они опустошили арсеналы на две пятых.

Это может стать проблемой, если они столкнутся с более многочисленными силами или наксидские корабли будут не в столь плотном строю, как при Протипане.

— Спасибо, леди Фульвия, — поблагодарил Мартинес. — А что насчет офицеров? Я с ними просто знаком, но не по работе.

Казакова улыбнулась:

— Счастлива сообщить, что на борту замечательный офицерский коллектив. Все, за малым исключением, отобраны капитаном Флетчером. Многие из нас дружили задолго до этого назначения. Мы очень хорошо сработались.

По мнению Мартинеса, то, что команду выбирал Флетчер, не являлось рекомендацией, но он кивнул.

— А кто исключение? — спросил он.

Казакова чуть задумалась, но ответила:

— С этим офицером тоже никаких проблем. Она очень компетентна.

Мартинес не подал вида, что понял, что это одобрение не вполне искренне. Ему понравилось, что Казакова достаточно преданна команде, чтобы не воткнуть нож в спину Чандре при первой возможности.

— Расскажите о каждом офицере, — попросил капитан.

Из слов Казаковой стало ясно, что три лейтенанта принадлежали к кланам-клиентам Флетчеров или Гомбергов и делали карьеру с их помощью. Двое, Хусейн и сама Казакова, попали в команду в результате сложной системы взаимных услуг и обменов, принятой среди пэров: они становились офицерами на "Прославленном", а в обмен их кланы продвигали друзей и клиентов Флетчеров.

Мартинес осознал, что скорее всего Казакова считает семейные отношения и обязательства чем-то особо важным или, заглядывая в будущее, намекает на готовность ее родни помочь друзьям Мартинеса в обмен на те же услуги, какие им оказывал Флетчер. Он был благодарен, но спросил, насколько хорошо офицеры справляются со своими обязанностями.

Казакова заверила, что очень хорошо. Самые младшие, лорд Филлипс и Корбиньи, неопытны, но подают большие надежды, а остальные выше всяких похвал. У Мартинеса не было основания не верить ей.

— Живете дружно? — спросил капитан.

— Удивительно дружно, — очень уверенно сказала Казакова.

— Как отношения с адъютантами леди Миши? С Коэном и Ли?

— Очень приятные люди.

— А Козинич? Как он вписывался в коллектив?

Казакова моргнула.

— Козинич? Он был новичком на корабле, но, по-моему, он хорошо ладил с остальными, учитывая обстоятельства.

Мартинес вскинул брови:

— Обстоятельства?

— Ну, он простолюдин. В этом нет ничего плохого, — быстро исправилась лейтенант, возможно, поняв, что сболтнула лишнее, — лично я ничего против не имею, но его семья была бедна, а сам он жил на жалование. Козиничу приходилось брать аванс, чтобы платить взносы в кают-компанию, и на деликатесы, выпивку и прочее денег у него не хватало. Да мы бы за него заплатили сами, но было видно, он слишком щепетильно относится к этому: отказывался от бокала вина или другого алкоголя, не заказывал самые дорогие блюда. И никогда не играл в азартные игры… хотя и ставки-то у нас не очень велики, — вновь поправила она себя, — просто играем по-дружески на карманные деньги, но даже этого Козинич позволить себе не мог. — Казакова потянулась за бокалом и глотнула вина. — А потом, конечно, был мятеж, и Козинича ранили. Ранение что-то изменило в нем, он стал угрюмым и каким-то озлобленным. Иногда сидит на стуле, а сам весь кипит — желваки играют, жилы на шее вздулись, глаза горят. Даже страшно становилось… Очень хорошее вино, милорд.