Выступление впечатлило Мартинеса. "Коктейли пошли на пользу", — подумал он.

Он уже начал жалеть, что не присоединился к ней. Если все так пойдет и дальше — со сравнением отпечатков пальцев, анализом волосков и волокон, то расследование займет прорву времени, которого у него не было.

Зато были обязанности капитана крейсера.

Наконец они закончили, Мартинес поднялся и осмотрел кабинет: изысканная плитка, изящные панели, статуи рыцарей в доспехах, стеклянные шкафчики с красивыми вещицами — и все это в отпечатках пальцев и порошке. Если бы он поставил перед собой задачу свести на нет то прекрасное и совершенное, чем Флетчер наполнял свою жизнь, вряд ли справился бы лучше.

— Лорд капитан, могу ли я получить доступ к базе отпечатков пальцев экипажа? — спросил Цзай.

— Да, как найду, перешлю вам.

— Я вернусь к себе, постараюсь продвинуться дальше, — сказал доктор.

Мартинес опять вспомнил о коктейлях Миши.

— Могу ли я сначала предложить вам пропустить стаканчик?

Цзай согласился. Мартинес позвонил Алихану и сказал налить доктору коктейль в своем старом кабинете.

— Я присоединюсь к вам через пару минут. Надо кое-что закончить, — объяснил он Цзаю.

Затем взял у Марсдена заверенную копию описи имущества капитана и убрал вещи в шкафчик, воспользовавшись собственным ключом и новым паролем. Слугам Флетчера он поручил незавидную уборку и вернулся в свою каюту, где на фоне амурчиков, бросив собранные улики на стол и попивая виски, уже расположился доктор Цзай.

Алихан предусмотрительно оставил на столе поднос с еще одним стаканом, графином виски и кувшином с охлажденной водой. На кувшине застыли блестящие капельки конденсата. Мартинес налил себе выпить и сел в кресло.

— У виски интересный привкус, милорд, — начал Цзай. — Дымный.

— Привезли из моих родных мест, с Ларедо, — сказал Мартинес. Отец присылал ему лучшие образцы в надежде на расширение рынка сбыта.

— Ему не хватает мягкости, но есть свой характер, — продолжил Цзай.

Мартинес с наслаждением посмаковал запах напитка и поднял стакан:

— За характер!

Горло словно обожгло огнем. Он посмотрел на темную жидкость сквозь хрустальные грани стакана и вспомнил, каким долгим и необычным оказался день.

— Что вы думаете обо всем случившемся, милорд? Есть какие-то мысли?

Кажется, Цзай понял, на что намекает капитан.

— Хотите знать, кто за этим стоит? Понятия не имею.

— А из-за чего все это?

— Тоже не знаю.

Мартинес поиграл с напитком в стакане.

— Вы знали капитана Флетчера много лет.

— Да, помню его еще мальчишкой.

Мартинес поставил виски и посмотрел на сидящего напротив седобородого человека.

— Расскажите мне о нем, — попросил он.

Цзай ответил не сразу. Его пальцы побелели, сжимая стакан. Потом ослабили хватку.

— Лорд Гомберг Флетчер был исключительно знатен и исключительно богат. Как правило, люди, рожденные в знатных и богатых семьях, не думают, что им просто повезло, а считают свое происхождение проявлением высшей мировой справедливости, иными словами, если человек красив и добродетелен, как они, он, естественно, родится в благородном семействе. — Доктор нахмурил брови. — Но, по-моему, капитан Флетчер полагал, что его высокое положение скорее обуза, чем награда.

Мартинес удивился:

— Мне… мне так не показалось.

— Жить в соответствии с ожиданиями других — тяжкий труд, и я думаю, что он старательно нес свою ношу, — сказал Цзай. — И весьма преуспел в этом. Но не был счастлив.

Мартинес посмотрел на порхающую на стене розовощекую крылатую ребятню.

— А его коллекция? Все это? — Он показал на летающих детишек. — Разве оно не приносило ему счастья?

— С его статусом выбор ролей невелик. Пожалуй, роль эстета самая интересная. — Между бровей Цзая пролегла крестообразная морщинка. — Любовь к прекрасному стала частью его жизни, поглотив все, что не поглотило военное дело. Разрываясь между двумя этими предназначениями, он не задумывался о счастье, у него вообще не оставалось времени на раздумья. — Доктор посмотрел на Мартинеса. — Вас удивляли все эти проверки, постоянная муштра? Соблюдение традиций — парадная форма во время приемов пищи, письма вместо простого вызова по коммуникатору? Причиной тому, если хотите знать мое мнение, была боязнь остаться наедине со своими мыслями.

" Тупой, как ржавый нож", — слова Чандры звучали в ушах Мартинеса.

Он глотнул виски, размышляя над словами Цзая.

— Вот вы говорите, — осторожно начал он, — он не жил, а играл роль.

— Человек познает себя, попадая в трудности, или сталкиваясь с сопротивлением, или пожиная плоды неверно принятых решений. У Флетчера не было ни трудностей, ни сопротивления, ни удручающих последствий. Ему дали роль, и он старался более или менее убедительно играть ее, не отступая ни на шаг. А жаль. — Доктор наклонил голову и погрузился в созерцание стакана, стоящего у него на круглом животике.

Мартинес опустил свой стакан на стол. Получилось чуть громче, чем надо, и Цзай вздрогнул.

— Без последствий, пока он не убил инженера Тука, — сказал капитан.

Цзай промолчал.

— Он заполнил свою пустоту этим? — спросил Мартинес. — Перерезав человеку глотку?

Цзай бросил взгляд на Мартинеса из-под опущенных седых бровей, сверкнув темными глазами.

— Знаете, я спрашивал его. В тот же день, по просьбе леди Миши. Кажется, она надеялась, что я признаю Флетчера невменяемым и она сможет отстранить его от командования. — Он скривил рот. — Боюсь, я ее разочаровал. Капитан Флетчер был в абсолютно здравом уме.

Мартинес почти сорвался на крик:

— Так почему же он убил Тука?

Цзай быстро облизал губы.

— Сказал, что убил, потому что того требовала честь "Прославленного".

Мартинес уставился на врача. Слова замерли на языке. Он глотнул виски.

— Что он имел в виду? — наконец выговорил капитан.

Цзай пожал плечами.

— Вы дружили?

Цзай покачал головой.

— На корабле у Гомберга не было друзей. Он полностью погрузился в свое дело и ожидал того же от остальных.

— Но вы же отправились за ним на "Прославленный".

Цзай чуть улыбнулся и потер ногу.

— У этой работы свои преимущества. Моя практика на Сандаме процветала, но было скучно, так скучно, что моя жена ушла к другому. Дети почти взрослые. Когда молодой Гомберг получил корабль и предложил мне место, я понял, что не видел ни Заншаа, ни Пасти, ни Торговых рядов Харзапиды. И я посетил все это и даже больше.

Мартинес неожиданно разозлился. Ответы доктора не приблизили к разгадке смерти Флетчера, запутывая всё сильнее, а ведь единственное, что он действительно хотел узнать о капитане, было имя его убийцы. Даже плевать на мотивы. Он просто хотел найти преступника и забыть об этом деле.

— А что там висит у Флетчера в спальне? — спросил Мартинес. — Что за человек привязан к дереву?

На губах доктора заиграла легкая улыбка.

— Часть коллекции, которую нельзя показывать чужим. У капитана Флетчера было специальное разрешение от Управления цензуры, позволявшее собирать религиозное искусство.

Мартинес онемел. Религии давно запретили — во благо общества. Праксис гласил, что верования приводят к иррациональным и бездоказательным умозаключениям по поводу устройства вселенной. Под запрет попали и произведения искусства, вдохновленные такой верой. Обычно их можно было увидеть только в музеях предрассудков, построенных в главных мегаполисах империи.

Конечно, всегда существовали коллекционеры и ученые, которым доверялось иметь дело со столь опасным материалом. Но то, что на борту "Прославленного" оказался не только один из них, но и с частью такой коллекции, в голове не укладывалось.

— Его интересовали какие-то определенные культы? — наконец спросил Мартинес.

— Те, после которых остались замечательные образчики живописи и скульптуры, — ответил Цзай. — Не знаю, знакомы ли вы с искусством древней Терры…