Желудок предательски заурчал, возвращая Клода к действительности. На этюднике лежал портрет Нины, который так и не забрали, а ветер катил по мостовой упавшие кисти. Клод бросился подбирать добро, рискуя снова угодить под чьи-то колеса, но его уже не окрикивали сердитые возницы. Его старались аккуратно объехать или затормозить. Когда все в зоне видимости было собрано, Клод решил, что можно устроить перерыв и пойти пообедать к Лукасу. Но только этюдник был собран, перед художником выросла знакомая приземистая фигура вчерашнего офицера с моноклем.

— Я пришел обсудить с Вами заказ, — начал он.

— Вы уже поговорили с Абрамом? — удивился Клод, пытаясь его обойти, но тот ловко перекрывал все попытки сбежать.

— Нет, но я не думаю, что старик мне откажет, — настаивал господин. — Я пришел договориться о цене.

— Это Вам тоже следует обсуждать не со мной, — Клоду отчего-то был малоприятен этот человек равно как и его манера слышать только самого себя. Не теряя надежды уйти пообедать, Клод решил обойти торговый ряд, но и заказчик не отставал.

— Вы должны быть польщены, — с укоризной продолжал он. — Вместо того, чтобы послать за Вами, я сам, лично пришел сюда…

— Дяденька! — прервал его высокий детский голос. — Дяденька, подождите!

Клод оглянулся, но никого не увидел.

— Дяденька! — раздалось где-то совсем рядом. Клод ступил пару шагов назад и едва не налетел на маленькую девочку.

Она была очень мала и очень худа, судя по всему, от недоедания. Большие глаза выделялись на остроскулом лице, отчего Клоду она напомнила стрекозу. Темные волосы собраны в два хвоста, платье старое, застиранное, но опрятное и без дыр, а на ногах грубые ботинки на пару размеров больше. В тонкой руке девочка сжимала кисть с зазубринами на гладкой черной рукоятке — самую любимую кисточку Клода, которую он всегда носил при себе.

— Дяденька, Вы уронили, — сказала девочка и протянула Клоду свою находку.

— И вообще, что Вы себе позволяете! — все еще не унимался господин с моноклем, преследовавший Клода. — Вы хоть знаете…

И тут он наткнулся на девочку и замер, как ищейка, учуявшая дичь. Клод с удивлением смотрел, как меняется его лицо: вместо покровительственного выражение сменилось брезгливым и презрительным, будто он увидел что-то крайне неприятное. Смерив взглядом щуплое тельце и потрепанную одежду, он протянул:

— А разве такой замарашке можно ходить по центру города в разгар дня?

Девочка вздрогнула, как от удара, и покраснела.

— Нет, месье, я… Я увидела кисть и хотела вернуть…

— Она просто вернула мне мою кисточку, — сказал Клод куда резче, чем ему бы хотелось. — Разве это преступление?

— Нет, что Вы! — замахал руками господин, возвращая на лицо улыбку. — Разумеется, нет.

Девочка молчала и смотрела на Клода глазами, полными слез. Он присел перед ней на корточки и постарался искренне улыбнуться, глядя ей в глаза.

— Спасибо тебе большое, — сказал он и положил руку ей на плечо. Под ладонью чувствовалась грубая ткань и тонкая хрупкая кость, обтянутая кожей. — Это самая дорогая мне вещь, поэтому в благодарность я выполню любую твою просьбу. Чего ты хочешь?

Девочка, казалось, не верила своим ушам. Она переводила удивленный взгляд с Клода на офицера и молчала.

— Ну же, не бойся, — приободрил ее Клод. — Я могу тебя нарисовать, если ты захочешь.

— Но… — протянула она. — Господин мэр же…

Клод обернулся к своему преследователю.

— Так Вы — мэр?!

— Имею честь, — он приосанился и выпятил грудь. На солнце монокль поблескивал и пускал солнечных зайчиков. — Я Фернан де Монтрев, полковник в отставке и мэр этого славного города.

Клод вытаращил на него глаза и на время забыл о девочке.

— Как Вы сказали? Де Монтрев?

— Именно, — кивнул тот.

Где-то с минуту Клод раздумывал. В нем боролись неприязнь к человеку и отчаянное желание узнать тайны заброшенного особняка. Наконец, он ответил:

— Знаете, я согласен на Ваш заказ. Завтра утром я приду рисовать Ваш портрет.

— Чудно! — довольно ухмыльнулся мэр. — Я пришлю за Вами.

— Но я… — начал было Клод, но мэр уже его не слушал. Получив согласие, он тотчас развернулся и стремительным чеканным шагом отправился прочь.

Клод снова повернулся к девочке. С уходом мэра она посветлела и перестала дрожать, но все также смотрела на художника глазами, полными восхищения. Облизнув пересохшие губы, она робко произнесла:

— Дяденька художник… А Вы правда нарисуете меня?

— Правда, — Клод торжественно кивнул, ободряюще улыбаясь ей. — Как тебя зовут, милая?

— Люси, — девочка потупилась, уставившись на свои тонкие ноги в безобразных ботинках. — А Вы можете нарисовать не меня, а мою сестру?

— У тебя есть сестра? Младшая?

— Нет, — Люси отрицательно помотала головой. — Она на четыре года старше меня, ее зовут Мари. Но… Она не может к Вам прийти, — последние слова Люси постаралась сказать как можно тише, буквально выдыхая их.

— И что же не так с Мари?

— Она больна, — призналась Люси и заплакала. — Я так боюсь, что это лихорадка, очень боюсь! У меня никого нет, кроме Мари. Дяденька, Вы же нарисуете ее, правда?

— Конечно, — Клод легонько сжал худенькое плечико девочки. Он хотел было сказать, что портрет не вылечит ее сестру, что если лихорадка на самом деле пришла в их дом, то никакие слезы не могут им помочь, но ком подкатил к его горлу, и он промолчал.

— Правда? — Люси подняла на него сияющие глаза. — Честное слово?

— Самое честное, — ответил Клод, и девочка со всех ног помчалась домой, рассказывать сестре такую замечательную весть.

Клод смотрел вслед убегающей Люси, когда его желудок снова дал о себе знать. Больше не обращая ни на что внимания, с этюдником под мышкой художник в два шага оказался рядом с таверной. Сворачивая в нужный переулок, Клод удивился, обнаружив толпу людей, буквально ломившихся в двери. Постояв немного на улице, он решил, что конца собрания не дождется и, расталкивая людей, стал пробираться внутрь здания.

Отовсюду доносились возмущенные выкрики:

— Да этого не может быть! — кричали женщины.

— Откуда ему знать? — мужчины недоуменно переглядывались, пытаясь найти отражение своим сомнениям.

— Разве это вообще возможно?

— Вранье!

Пробираясь через толпу, Клод втиснулся в забитый до отказа зал таверны и замер. В самом центре на импровизированном постаменте из сдвинутых столов стоял невысокий человек с деревяшкой вместо одной ноги. Волосы у него были белые, как снег, правый глаз перечеркнул тонкий шрам, зубов не хватало, а челюсть была как-то неестественно вывернута, из-за чего оратор был немного косноязычен.

«Челюсть не мешало бы вставить, — подумал Клод. — Наверняка в драке вывихнул». И сам испугался своих мыслей, почувствовав в них присутствие чужой воли. А человек кричал, размахивая руками:

— Скоко нам еще терпеть? Едва мы избавиись от Лиса, как к нам приезжает какой-то художник, и все повтояется снова! Разве мы заслужили такое? Разве мы можем позвоить, чтобы наши дети снова умиали?

— Но у тебя нет детей, Винс!

— Да, откуда у тебя дети, Винс?

— Я про вашх детей, идиоты, — отмахнулся Винсент.

— Да замолчите вы! — осадили насмехающихся женщины, стоящие где-то рядом с кухней. Они нервно вытирали руки передниками и постоянно переглядывались. — Дайте послушать!

— И вот, стоило Тъемоле опраиться от лихорадки, — продолжил Винс, — как приезжает человек — и все начинается заново! Тъое, заказавшх у него портъеты, заболели на следущий день! Сегодня днем умерла Нина, и все видели, как этот художник колдовал над ней! Она все твердила, что Лис заберет ее, но бояться надо было Клода! У лихоадки появилось имя!

Узловатый палец Винса метнулся в сторону Клода, безуспешно пытавшегося вжаться в косяк двери. Вся таверна мигом откликнулась на его призыв и уставилась на незадачливого художника. В Клоде мгновенно поднялась буря чувств — страх, стыд, сожаление, будто он и впрямь был причастен к смерти и прямо сейчас согласен понести наказание. Что-то знакомое шевельнулось в нем, но тут же затихло.