Марк оказался прав — тут отбоя от клиентов не было. Люди чаще всего сидели, не шевелясь, напоминая, скорее, изваяния, чем живых людей, но Клоду было это только на руку. Редко кто стремился поболтать, а про лихорадку и вовсе старались не упоминать, мельком говоря, что один какой-то знакомый слег с простудой.

К вечеру кружка уже была переполнена монетами да так, что они сыпались через край, и Клод воспринял это как знак к завершению работы. Про себя он прикинул, что вполне мог заработать на половину франка. Быстро свернув этюдник, он пошел в таверну к Лукасу, где они условились встретиться с Марком.

Темнело. Опускавшиеся сумерки быстро сгущались, превращаясь в синеватый кисель, разлитый по мощеным улицам. Дома, похожие на утесы посреди моря, еще днем теснились рядом друг с другом, но теперь словно были разделены на несколько метров. Клод смотрел на темные окна, спящие фонари и пустеющую площадь, пытаясь вдохнуть, уловить душу города, которую все никак не мог понять. С востока потянул холодный ветер, и Клод повернулся, чтобы идти на площадь, а потом к таверне. Но не прошел он и несколько метров, как столкнулся нос к носу с Клаудией — она явно спешила и была чем-то обеспокоена.

— Привет, — первым нашелся Клод, невольно перегородив ей дорогу. Краем глаза он заметил на ее темном платье маленькие белые лепестки: то ли от осыпавшегося небольшого цветка, то ли остатки более крупных. Из кармана фартука, надетого поверх, торчали садовые ножницы, испачканные землей, как и грубые туфли. Сама девушка была растрепана и тяжело дышала, будто бежала всю дорогу. — Извини, ты…

— Дай… пройти, — тяжело выдохнула она.

— Ты не видела Абрама? У меня для него выручка, — начал Клод, доставая кружку, почему-то импульсивно оглянувшись по сторонам, будто боясь, что их кто-то заметит.

— Нет! — резко ответила она, быстрым движением отряхивая фартук и платье от остатков земли и лепестков. — Я никого не видела.

Она попыталась пройти мимо Клода, но тот загородил ей путь, на этот раз осознанно.

— Постой, я просто хочу спросить…

— Так спроси.

Клаудия резко выпрямилась, скрестила на груди руки и посмотрела прямо в глаза Клоду. Лицо ее было бесстрастным, но во взгляде читалось раздражение вместе со злобой. По спине побежали мурашки, но Клод чувствовал, что должен спросить.

— Послушай… — протянул он. — А мы с тобой раньше нигде не встречались? Твое лицо…

— Нет, — отрезала Клаудия. — Это все?

Она настолько отличалась от самой себя утром, что Клод был немного обескуражен. Он понял, что диалога не получится, поэтому поклонился и пробормотал:

— Извини, — и собрался идти к таверне, но она вдруг крепко схватила его за рукав и слегка притянула к себе.

— Зачем ты здесь? — прошептала она так, что у Клода мурашки поползли по спине. — Что ты знаешь о Тремоле?

Клод снова ощутил ту силу, подобную гипнозу, которая захватывала его мозг, и открыл было рот, чтобы пересказать истории Марка и Дика, но в последний момент спохватился.

— Это мое дело, — тоже шепотом ответил он и попытался высвободиться.

Пальцы Клаудии внезапно разжались, а взгляд будто бы прояснился.

— Мне надо идти, — произнесла она каким-то механическим голосом.

Клод, немало удивленный ее поведением, не нашелся, что ответить. Да и Клаудия не стала его ждать — мгновенно она повернулась и скрылась за поворотом, откуда уже показался мягкий свет — это фонарщики зажигали фонари вдоль по смежной улице. Свободной рукой он вернул стакан с выручкой в этюдник, и монеты весело звякнули, опускаясь на дно чемоданчика.

Клод повернулся и пошел в сторону таверны. По дороге он не встретил ни души, будто в городе был комендантский час, запрещающий покидать дома после заката. Даже стайки мальчишек куда-то пропали. Без людей город и впрямь выглядел мертвым, как внезапно опустевший дом. Все вокруг выглядело пугающе, но почему-то романтично. Клод опустился на маленькую скамейку у фонтана и достал небольшой лист, который все равно был негоден для портретов, и несколько лучин, найденных в поместье. Немного обуглив их в ближайшем фонаре, он провел кончиком по листу — получилась прекрасная черная линия. Через несколько минут набросок площади был готов: почему-то единственным детализированным зданием оказалась часовая башня: стрелки на ней показывали пять часов, хотя было уже намного позже. Когда последняя линия была проведена, Клод будто бы очнулся от сновидения.

— Марк! — спохватился он, запихивая в этюдник набросок, лучины и рассыпавшиеся кисти. Перебегая через площадь к таверне, он запнулся о табурет аккордеониста, но сумел устоять на ногах. Табурет вернулся на место, а Клод поспешил к заветному повороту.

Дверь приветливо скрипнула, впуская его в ворох ароматов и разговоров. Видимо, все люди, которых не хватало на площади, собирались по вечерам у Лукаса — такое здесь было столпотворение. Клод вдохнул, впуская в себя запахи еды, обрывки фраз и будто бы саму жизнь, так разительно контрастирующую с пустым городом, что он на какое-то мгновение почувствовал себя дома.

В таверне «Три лилии» было не продохнуть. Клод помнил, как в первый его визит тоже почти все столы были заняты, а зал полнился смехом и разговорами. Но пару минут спустя, он понял, что смеха в зале нет и в помине, атмосфера гнетущая и тревожная. Все люди будто оккупировали три стола в самом центре, за которым шло какое-то обсуждение, а сам Лукас имел вид озабоченный и осунувшийся, и казался еще более тощим, чем обычно. Свет был приглушен: только несколько свечей слабо мерцали в самых темных углах. От грубых каменных стен тянуло сыростью, окна закрывали кое-как сбитые доски, будто внутрь мог кто-то заглянуть. Клод осмотрелся и увидел за одним из центральных столов ярко-рыжую голову в окружении трех человек. Марк что-то рассказывал и активно жестикулировал.

— Когда я пришел туда, дом почти весь выгорел, осталась одна крыша да пара стен. Всех детей спрятали в сарае, а на пепелище сидел Эмиль с ружьем в руках и почти без сознания…

— Это все он сделал? — ужаснулся один из слушателей.

— Кто он?

— Ну, Лис!

— Никто не знает, — вкрадчиво сказал Марк и понизил голос. — Когда я спросил у Манон, видела ли она хоть что-нибудь, она ответила, что ночью по улице пробегал Белый Лис и останавливался у домов Фортебло, Ликарде и их собственного.

— Неужели он вернулся? — всплеснула руками кухарка, тихонько ускользнувшая из кухни, чтобы послушать.

— У Фортебло трое детей! — сказал невысокий мужичок с длинной седой бородой. — Что если Лис заберет их всех?

— А коли пожар? — подхватил низким голосом человек покрупнее с повязкой на одном глазу. Клод видел его днем на рынке — он продавал детям леденцы и булочки. — Дома там ветхие, если огонь разгорится, сожрет всю улицу.

Марк, прищурившись, немного откинулся на спинку стула и смотрел на собравшихся людей. Люди теснились вокруг его стола, активно обсуждая новости и стараясь получше расслышать, что говорит Марк и остальные.

— Быть не может, что это снова лихорадка! — скептически заявил высокий господин с тростью, сидевший у окна.

— Но говорят, что трое уже заразились, — возразила кухарка. — Все симптомы такие же: волдыри, рвота и помутнение рассудка. Это точно черная лихорадка! Как только начнут темнеть руки — все, болезнь придет в каждый дом!

— Угомонись, женщина! — осадил ее торговец сладостями. — Все знают, что Лис и квартал зараженных сгорели. Откуда взяться заразе?

— А если не все сгорели? — буркнул проходящий мимо Лукас. Он в беседе старался не участвовать и выглядел мрачнее тучи.

За столом ненадолго повисла тишина. Клод всматривался в напряженные лица людей — все они были озабочены тем, как не пустить смерть на порог собственного дома.

— А кто эти трое больных? — хрипло спросил Марк, сверля взглядом кухарку. — Почему ты так уверена, что это лихорадка?

— Я слышала про Ирэн с Пятой улицы, — ответила та, тщательно вытирая руки о передник и косясь на мрачное лицо хозяина. — Еще Альберт из Слепого переулка и какая-то девчушка, не помню уже ее имени. Люсьен рассказывала мне, что еще вчера они вполне хорошо себя чувствовали, а потом…