— Аналогично, — пробубнил Клод с набитым ртом, пожимая протянутую руку. — Клод.

— Итак, раз уж мы теперь знакомы, не хочешь стать моим компаньоном?

Клод поднял на него вопросительный взгляд. Марк рассмеялся и отщипнул еще мяса.

— Это значит, что у меня есть отличная квартирка неподалеку по очень приятной цене, — пояснил он. — А тебе как приезжему куда милее было бы платить за комнату по два су в месяц, чем целый франк за ночь у скряги Лукаса.

— Ты кого это скрягой назвал? — спросил вдруг недовольный низкий голос над их головами. — Мало того, что питаешься тут бесплатно, так еще и хаешь мою добрую душу! — Гладкое лицо Лукаса под пшеничными усами побагровело. — А ну, пошел вон!

— Ты не можешь меня выгнать, — нагло заявил ему Марк, резко развернувшись лицом к лицу. — Я гость у стола этого почтенного господина, — кивнул он на Клода.

А Клод тем временем поспешил набить рот едой, чтобы уж точно не принимать участие в конфликте. Только кивнул на вопросительный взгляд Лукаса и довольный — Марка.

— Ладно, — нехотя обронил хозяин и ушел от стола.

— Ну, так как? — весело спросил Марк у Клода, едва Лукас скрылся в дверях кухни. — Согласен?

— Я уже заплатил за эту ночь. Разве что завтра.

— К чему тянуть? — не унимался Марк. — Я заберу твои деньги у Лукаса, дружище, — с этими словами он поднялся из-за стола и направился на кухню.

Клод замер в напряженном ожидании. Что-то внутри него настойчиво требовало залезть под стол и сделать вид, что его нет, но Клод пока сопротивлялся. Какое-то время было тихо, а потом раздался жуткий звон и грохот, будто сами черти решили сплясать среди кастрюль и половников. Послышался рев раненого зубра и из дверей, как ошпаренный, выскочил Марк.

— Ах ты, проходимец! — разорялся Лукас. — Мало того, что скрягой назвал, так еще и денег он захотел! И так ошиваешься тут каждый божий день! Прохвост! Пошел вон отсюда!

Пробегая мимо стола Клода, Марк улучил минутку и бросил ему:

— Извини, друг, но забрать деньги у этого скряги все равно что вылечить ипохондрика. Приходи завтра днем на площадь…

— Вон, я сказал! — оборвал его Лукас, швырнув кастрюлю для пущей убедительности.

— В полдень, — напомнил Марк и скрылся за дверью.

Солнце еще едва ли коснулось горизонта, когда Клод, обессилевший, но сытый и вполне довольный, упал на подготовленную постель. Сон мгновенно забрал его, хотя тревожное ощущение того, что он что-то забыл, никак не хотело оставлять его душу. Ему все еще слышались звуки погони, а местами казалось, что тогда, в сундуке, его все-таки увидели и теперь это лишь бредовые сны, преследующие его в тюрьме. Но постепенно дыхание выравнивалось, паника сходила на нет и вместо кошмаров приходило долгожданное забытье.

Утро застало Клода в бодрости и с непереносимой головной болью. Он проснулся еще глубокой ночью, но отчего-то не решался оставить свою комнату, пока естественный свет не станет ярче свечи, освещавшей его лицо. В мягком полумраке перед ним проплывали лица его друзей из Анриса, обязательно недовольное — отца, одутловатое — Берты и хитрое — Дика. Иногда мелькали удивленные физиономии жандармов под тяжелыми блестящими касками, иногда темными тенями проходили лица тех, кого он с радостью забыл бы, но не мог. Постепенно сумрак комнаты рассеивался, а вместе с ним и призраки становились все светлее, пока окончательно не растаяли в солнечном свете.

До полудня Клод решил прогуляться по городу. Пожелав хорошего дня Лукасу, он перекусил в таверне и вышел на мощеную улочку. Безоблачное небо вдохнуло в него надежду на новую жизнь, желание жить, не оглядываясь на прошлое. Теплый влажный воздух окутал его, заполнил легкие, обещая перемены, которых так жаждала душа. И Клод пошел вдоль узкой улочки, изучая новый город.

Заполненная зеленью Тремола казалась нарядной, даже праздничной. По двускатным крышам домов на брусчатку скатывалось солнце, на листьях деревьев еще немного блестела роса. Город будто дышал предчувствием большого события: на столбах и ветках деревьев развевались разноцветные ленточки, газоны и клумбы были тщательно вычищены от сорняков, а брусчатка под ботинками Клода была темной от воды, хотя ночью дождя не было. Ее вымыли накануне, то ли в стремлении придать аккуратности городу, то ли в попытках смыть что-то… Клод мотнул головой, прогоняя неприятную мысль, и стал изучать окна домов, которые были разной величины и с разным орнаментом, где-то со ставнями, а где-то без. Каждый дом был непохож на предыдущий, стремясь выделиться какой-то своей особенностью: будь то необычный флюгер, или небольшие колонны у парадного входа, или кованые решетки маленьких балконов, или резные ставни, походившие больше на кружево. Наконец, улочка закончилась, приведя путника под арку, за которой просматривалось большое открытое пространство. Цветочные магазины благоухали мимозами и лилиями, на небольшой площади перед церковью играл аккордеонист, а вокруг бегали босые дети с почерневшими от грязи ступнями. Рядом с ними бил фонтан практически вровень с мостовой, и дети периодически забегали в воду, но ноги их чище почему-то не становились. В самом центре площади возвышалась белая башня, кровля которой будто упиралась в небо. На самом верху разместились часы, которые будто бы поддерживали лиса, орел и рыба. Сами часы были большие и круглые, а на месте циферблата просвечивал весь часовой механизм.

Ленивые толстые голуби, стараясь не попадать детям под ноги, подбирали крошки за праздными людьми, сидящими на террасах. И все эти звуки — аккордеона, крики детей, хлопанье птичьих крыльев — сливались воедино, превращаясь для Клода в таинственную мелодию, которую ему вдруг ужасно захотелось нарисовать. И в этой идиллической картине он уже видел для себя место чуть поодаль, в тени деревьев, где удобно поставить мольберт и можно не щуриться от яркого солнца.

— Вот ты где, — чья-то рука опустилась ему на плечо, разрушив стройный ход мелодии. Клод даже не испугался, отчего-то пребывая в полной уверенности, что с ним ничего плохого просто не может произойти. — Опять маскируешься? Черный цвет явно не твой…

За спиной он обнаружил высокого молодого человека с тонкими чертами лица и светлыми волосами, собранными в хвост. Одет он был со вкусом, причем в одежде явно прослеживалась попытка подчеркнуть собственную состоятельность: перламутровые пуговицы явно дорогого темно-синего костюма переливались на солнце и сразу бросались в глаза, из кармана выглядывала золотая цепочка часов, а в левом ухе поблескивал бриллиант. При виде лица Клода, глаза его потемнели, а губы плотно сжались.

— Прошу извинить, — небрежно бросил он и поспешил скрыться в толпе. — Обознался.

Клод так и остался стоять в недоумении, напоследок отметив про себя простую черную ленточку в волосах незнакомца, не совсем уместную при таком дорогом наряде. Но от размышлений его быстро отвлек знакомый голос.

— Думал, ты не придешь. Извини, опоздал немного, — весело сказал Марк, радостно пожимая протянутую руку. Его рыжая шевелюра на солнце казалась и вовсе огненной. Теперь, без полумрака таверны, Клод с интересом изучал его лицо. В чем-то оно ему напомнило лицо незнакомца: острый подбородок, точеные скулы и тонкие губы. Но под рыжими волосами сияли удивительно зеленые глаза, которые искрились, переливались, будто драгоценные камни, и словно жили своей жизнью. Потрясенный Клод неожиданно для себя пробормотал:

— Я хочу тебя нарисовать.

— Что? — не понял Марк. — Друг, ты чего?

— Просто мне показалось, что получится неплохой портрет… — замялся Клод, почему-то ощущая неловкость. — Не пойми неправильно…

— Так ты художник? Рисуешь, да?

Клод кивнул.

— А это очень даже неплохо, знаешь, — протянул Марк, задумавшись о чем-то своем. — Я думаю, что смогу тебе помочь устроиться. Но сначала посмотришь на свой новый дом. Идем, это недалеко.

Не дожидаясь ответа, он пошел в противоположную сторону от той, откуда пришел. Клоду было жаль уходить и оставлять это чувство охватившей его на миг гармонии, но пересилить себя было проще, чем казалось. Стараясь не отставать, он то и дело заглядывался по сторонам, стараясь не упустить ничего важного из виду и запомнить дорогу. Но Марк шел какими-то улочками и переулками, постоянно петляя между домами, а потому Клод просто глазел на увитые плющем приземистые дома, соединявшиеся друг с другом арками и переходившие один в другой, образуя плотную стену. Вскоре дома закончились, и они оказались на широкой дороге, выходившей на мост.