— Т-ты войдешь, н-но лошадь останется, — заключил он. — Запомни, что никто больше не покидает Тремолу.

Ворота распахнулись настежь, будто и не были никогда заперты.

Клод в нерешительности посмотрел на открытый путь. Расставаться с лошадью было жаль да и глупо отправляться в город пешком, но сама Бусинка вдруг разделила мнение привратника: лошадь встала на дыбы, вырывая поводья и отчаянно выбивая копытами ямы в пыльной старой дороге. И вдобавок ржала так, будто ее вели на скотобойню.

— Прощай, Бусинка, — ласково сказал ей Клод, безуспешно пытаясь успокоить. Наконец, рука его разжалась, выпуская поводья. — Не бойся, — добавил он то ли ей, то ли себе. Но Бусинка не стала его дослушивать. Освободившись от всадника, она тут же умчалась обратно по дороге и скоро вовсе пропала в тумане.

— Зачем мертвому городу привратник? — спросил он, проходя мимо стража.

— Не задавай вопросов, — бросил тот, опускаясь на пыльную дорогу и снова погружаясь в сон.

Поежившись от сырости, Клод осторожно, будто на ощупь, прошел под тяжелыми сводами врат и сразу же оказался в разгаре буднего дня. Он представлял себе маленький тихий городок, но даже в Анрисе не встречал такой суеты: люди то и дело бегали взад-вперед, таская всевозможные горшки, обрезы тканей, подгоняя телеги, груженые снедью, бочками с вином и пивом. Ураган из повозок, людей и крика закружил Клода, увлекая в сторону от кутерьмы, пока ему, наконец, не удалось облокотиться на ближайший фонарный столб, чтобы удержаться на ногах. Здесь можно было отдышаться и осмотреться. Все люди будто бы въезжали в ворота, но оглянувшись, Клод не увидел ни ворот, ни крепостной стены: за его спиной раскинулся базар, от шума которого закладывало уши. В недоумении Клод было замер на секунду, а потом обратился к первому попавшемуся торговцу, маленькому и круглому как круги сыра, которые он тащил с собой:

— А где же выход из города? Городские ворота только что были здесь, — он указал куда-то позади себя.

— Ворота? В своем ли ты уме, парень? — хриплым прерывистым голосом каркнул торговец. — Это же самое сердце Тремолы, до окраины ты доедешь только к первой свече.

— Какой свече? — не понял Клод, но торговец уже освободился из его хватки и поспешил со своими сырами в самую гущу торгов.

В поисках нового собеседника путник снова стал озираться по сторонам, на этот раз замечая двухэтажные дома с резными фронтонами на фасадах и стенами, увитыми плющом, широкую площадь, вместившую рынок, вымощенную брусчаткой и дающую начало всем дорогам, разбегавшимся по городу. Если присмотреться еще внимательнее, то можно было бы заметить в самом ее центре памятник и небольшой фонтан, но Клод не был любителем достопримечательностей. На этот раз выбор его пал на одного из мальчишек, снующих в пестрой рыночной толпе.

— Эй, малец, что такое первая свеча? — спросил он, держась за грязную и местами рваную рубашку. Но мальчишка только потер чумазую щеку.

— Не знаю я, отпусти.

— А если так? — не сдавался Клод, доставая из кармана несколько су. Глаза мальчика загорелись, он перестал дергаться и посмотрел в лицо путника.

— Свечи в фонарях зажигают каждый вечер. Только в Тремоле их начинают зажигать с окраины города, а первая свеча на закате загорается в самом далеком фонаре, почти у кладбища, — за ответ он тут же получил монетку и спрятал в необъятных просторах своих не менее грязных и рваных штанов.

— Странно, повсюду ведь уже газовые фонари, — задумчиво протянул парень. — Свечами лет десять никто не пользуется.

Мальчишка пожал плечами и снова попытался вырваться, но без особого успеха.

— А почему я вошел в ворота и оказался на площади, в самом центре? — спросил Клод, но мальчик насупился и скрестил на груди руки.

— Один вопрос — одна монетка.

К попрошайке отправился еще один су. Клод поймал себя на мысли, что будто кормит голубя.

— Я не знаю, — пожал тот плечами, спрятав монету в карман. — Еще вопросы?

— Твои ответы слишком дорого мне обходятся, — заметил Клод, отпуская его. В животе вдруг пронзительно заворчало, и Клод вспомнил, что в последний раз ел только у Берты.

Мальчик посмотрел на него со смесью жалости и разочарования.

— Поесть можешь в таверне «Три лилии», тут недалеко. Вот за тем поворотом, — он махнул рукой через весь рынок в сторону темно-зеленого здания с огромными узкими окнами. — Спроси там жареного в яблоках гуся и всего за пять су получишь похлебку из картошки, хлеб, кусок мяса, если повезет, и, может, даже комнату на ночь. Ну, бывай, — махнул он рукой на прощание и поспешил слиться с толпой.

— Спасибо! — крикнул Клод ему в след. — А как тебя зовут?

Но тот уже не ответил: грязная рубашка и необъятные шаровары быстро растворились в толпе. Клод усмехнулся и запустил руку в карман, обнаружив, что пожертвовал улицам Тремолы далеко не три монетки. В другом кармане деньги, к счастью, оказались, но насчиталось только пять монет — ровно столько, сколько стоил обед, по словам мальчика. Надеясь, что удастся выпросить у хозяина комнату для ночлега, Клод отправился в указанном направлении. Зеленое здание оказалось приютом для обездоленных детей, откуда, возможно, и был проводник Клода, а сразу за его углом начиналась узкая кривая улочка, в которую даже не поместился ни один фонарь. Но днем тут было достаточно светло, чтобы найти таверну под вывеской, на которой мелом были нарисованы лилии. Клод очень удивился, заметив, что рисунок, скорее, осыпается, чем смывается — неужели тут так редко идут дожди?

В самой таверне было уютно, но темновато, несмотря на свет, льющий из пары окон. Потолок тяжело нависал почти над самой головой, толстые стены кое-где немного выступали, образуя небольшие альковы, но большая часть помещения была открыта и сплошь уставлена грубыми деревянными столами, за которыми теснились люди. Старый колокольчик на входе даже не звонил, когда Клод вошел внутрь, но взгляды всех посетителей тут же оказались прикованы к нему. Не понимая, в чем причина такой чести, он поспешил сесть за стол недалеко от входа, но внимания меньше не стало. К нему подошел хозяин — высокий и высохший, с богатыми пшеничными усами, но абсолютно лысой головой.

— Добро пожаловать! — его бархатистый голос эхом раскатился по умолкшему залу. — Чего изволите?

— Гуся в яблоках, — отчеканил Клод. — А у вас есть комнаты?

— Вот это номер! — отозвалась компания из-за столика неподалеку. — Эй, Лукас, а почему мы ни разу гусятины у тебя не ели?

— Вы приезжий? — прищурился хозяин, внимательно изучая гостя и игнорируя комментарии. — Давненько у нас не было таких.

— Да уже лет десять! — подал голос кто-то от соседнего стола, но в полумраке таверны рассмотреть было сложно.

— Каких десять, двадцать не хочешь? — ответили ему откуда-то справа.

— Давненько, — тихо, но с нажимом повторил хозяин, и голоса смолкли. — Комнаты есть, но стоят дороговато.

— Мне только на одну ночь, — пролепетал Клод, протягивая горсть монет и надеясь, что мальчишка его не обманул.

— Зови меня Лукас, — широко улыбнулся хозяин, и Клоду показалось, что зубы у него какие-то треугольные, как звериные клыки.

Принесенная похлебка оказалась наваристой и сытной, хлеб мягким, а баранья нога даже вполне сносно прожаренной, хотя Клод подозревал, что после целого дня дороги и голодовки ему любая снедь покажется пищей богов. Но долго ею наслаждаться ему не дали. Не прошло и десяти минут трапезы, как к нему подсел парень с ярко-рыжими волосами и нагловатой улыбкой. Клоду он сразу не понравился.

— Надолго к нам? — тут же спросил он, принимаясь за баранью ногу. Клод хотел было одернуть незваного гостя, но потом подумал, что все равно бы не осилил такое количество мяса, и промолчал. Только кивнул в ответ.

— Очень странный выбор, — не унимался сотрапезник. — А где ты остановился? Уж не у старого ли скряги Лукаса?

Клод снова не ответил и лишь кивнул, не отрываясь от своей похлебки.

— Меня зовут Марк, — вытерев об себя ладонь от жира, он протянул ее Клоду для пожатия. — А ты один из самых молчаливых людей, которых мне доводилось встречать.