Не обращая внимания на художника, Абрам медленно пошел к лавке, поднялся на крыльцо и только у самой двери, наконец, посмотрел Клоду в глаза.

— Ступай на рынок. Сегодня там много народа, — сухо бросил он и скрылся за дверью.

Оседлав лошадь, Клод пустил ее шагом через площадь. Большие причудливые часы на башне в центре отбивали полдень: из едва заметного окошка над самым циферблатом вылетала маленькая птичка, а лиса, рыба и орел с раскрытыми ртами поднимались друг за другом, будто пытаясь эту птичку поймать. Однако было в часах что-то странное: часовая и минутная стрелки мирно замерли в самой верхней точке, а секундная странно дергалась у цифры два, издавая едва различимый, но малоприятный скрип. Мальчишки плескались в фонтане, какая-то дородная женщина ругалась со стариком-аккордеонистом. Присмотревшись, Клод различил розовое платье с бисером, что было на одной из его клиенток. В одной руке она держала кружевной зонт, а в другой — непоседливого сына. Клод не отказался бы снова рисовать мальчугана — он был уверен, что сегодня любая работа получилась бы лучше, но путь к рынку лежал через арку и еще два поворота в кварталах.

На рынке Клод встретил уже привычную суету. Со вчерашнего дня практически ничего не изменилось: все будто заняли свои места и разыгрывали заученные роли. Телеги с провизией едва не наехали на одинокого всадника. Лошадь Клода метнулась в сторону и едва не угодила под колеса другой телеги, везущей сыр и бочки.

— Смотри, куда едешь! — крикнул круглолицый человек на козлах, показавшийся Клоду знакомым. — Из-за тебя чуть молоко не разлил.

— И-извините, — пробормотал Клод, отъезжая к краю дороги. Телеги, скрипя и покачиваясь, поехали дальше.

Клод посмотрел туда, откуда должны были ехать эти телеги, но видел лишь скопище кривых переулков и дорогу, уходящую к мосту через Морилам. Никаких деревенских домов и ферм вдоль до самой реки Клод не мог припомнить, а за мостом начиналось пепелище. Откуда же каждый день везли сыр, молоко, зерно и овощи?

— Эй, не стой на пути! — окрикнул его жандарм в высокой каске, неестественно прямо восседающий на пегой кобыле. От одного его вида Клода передернуло, а в животе замутило. — Ты кто таков?

— К-клод, — промямлил он. — Художник.

— Это тот, что от Абрама? — прищурился жандарм. Его седые окладистые усы, переходящие в бакенбарды были испачканы яичницей и застрявшими хлебными крошками. Утерев рот рукавом, жандарм махнул рукой. — Ну, давай, езжай уже. Старик предупреждал меня о тебе.

— Спасибо, — Клод поклонился и поспешил к своему месту под фонарем. Сердце его все еще бешено колотилось, по спине пробежал холодок. Ночь побега из таверны на перекрестке живо нарисовалась перед глазами. Какое счастье, что Тремола — забытый всеми уголок!

Стоило Клоду привязать жеребца, которого он уже всерьез думал назвать Бусинкой в память о верной подруге его побега и разложить этюдник, как к нему тотчас засеменили люди, будто ждавшие его прихода. В основном это были пожилые люди, желавшие оставить о себе память детям и внукам. Из них образовалась целая очередь, и Клод очень торопился нарисовать всех, пока солнце не войдет в зенит, и не наступит солнцепек.

К обеду людей значительно поубавилось: кто отправился бродить по рынку, кто решил прийти на следующий день, а кто уже получил небольшие портреты и отправился восвояси. Перед Клодом осталась сидеть немолодая женщина с лучистыми морщинками в уголках глаз и доброй улыбкой. Она какое-то время сидела молча, а потом внезапно произнесла.

— Вы такой бледный, похожи на призрака. Словно у Вас в жизни случилось что-то страшное, и Вы теперь носите это за собой.

Клод вздрогнул и едва не выронил кисть. Он оторвался от работы и поднял удивленный взгляд на клиентку. Она улыбалась так, будто могла принять и простить любое преступление. Яркий солнечный свет подсвечивал ее волосы, превращая их в подобие нимба, и на короткое мгновение впечатлительному Клоду показалось, что он видит ангела.

— И эти длинные волосы, которые будто специально закрывают лицо, — продолжала женщина. — От кого же Вы прячетесь?

Клод внимательно смотрел на нее, взвешивая: стоит ли сказать или нет? Что-то внутри него отчаянно рвалось наружу, больше не в силах держать свои тайны при себе, но другая его часть заходилась в панике от ужаса быть раскрытым. А женщина будто и не замечала его метания и продолжала, глядя куда-то в сторону.

— Любая судьба тяжела, — она немного растягивала слова, будто читала их в книге. — Но не будет дано нам той ноши, которую мы не сможем вынести, — здесь она ненадолго замолчала, но потом продолжила. — Лис увел за собой моего мужа, и у меня не осталось никого на этом свете. Я бы очень хотела отправиться за ним, но пока небо не зовет меня, я останусь на своем месте.

— А Вы верите? — спросил, наконец, Клод. — Верите, что эпидемия вернулась?

— Не все ли равно? Мы все рано или поздно уйдем, — она опустила голову и будто задумалась.

Рисовать ее было легко — Клод давно уже не чувствовал такой уверенности в руках. Они словно сами знали, куда и как должны ложиться мазки, где тень, а где полутень, каким цветом выделить глаза, а каким — волосы. С головой уйдя в работу, он не сразу заметил, что женщина очень долго сидит в одной позе, не шевелясь. Вдруг ее лицо исказилось, и она тяжело упала с табурета на мостовую.

— Что с Вами? — подскочил Клод. На камни полетели кисти и краски. — Вы меня слышите?

Женщина только хрипела, запрокинув голову.

— Помогите! — закричал Клод мимо проходящим людям. — Кто-нибудь, помогите!

Но люди вокруг спешили по своим делам, бросая на них косые взгляды. «Думают, что она заражена», — понял Клод.

Вдруг в голове его вспыхнуло воспоминание: ему шесть и отец впервые показывает на одном из слуг как делать искусственное дыхание.

— Уложи его на пол и положи ладонь на нижнюю часть грудины, — он уложил дворецкого и надавил чуть выше живота. — Затем вторую руку сверху и прямыми руками дави всем телом, — он сложил прямые руки и надавил всем телом. — Считай до десяти: раз — толчок, два — толчок, — с этими словами на каждый счет он надавливал на грудь дворецкого, а тот глубоко задышал в такт его действиям. — Затем запрокинь голову, — голова слуги была откинута назад. — Одну руку под шею, второй зажми нос и дуй ему в рот изо всех сил, — отец достал свой батистовый платок, положил на рот дворецкому, зажал ему нос и что есть силы дунул в рот.

— Ну и мерзость! — поморщился маленький Клод от отвращения, за что получил подзатыльник от отца и вечер без ужина.

Но сейчас он словно наяву видел четкие отцовские движения и повторял за ними. Нащупав место, где грудина переходит в живот, он положил руку на руку и надавил всем телом.

— Раз! Два! Три! — считал он в такт движениям. Изо рта женщины вырвался хрип. — Четыре! Пять! — продолжал Клод, вспоминая, есть ли у него платок, чтобы сделать дыхание рот-в-рот. Но тут женщина издала протяжный стон, открыла глаза и закашлялась.

— Что тут происходит?

Клод поднял глаза и увидел перед собой доктора Мернье, растрепанного и в домашних туфлях. Видимо, кто-то все-таки позвал на помощь. Чуть поодаль, старательно разглаживая усы, стоял жандарм. Вокруг уже успели столпиться зеваки.

— Ей стало плохо, — Клод помог женщине сесть. — Она вдруг упала и…

Доктор склонился над женщиной, прикоснулся к шее, считая пульс, посмотрел в глаза.

— Помогите мне, — попросил он жандарма. — Ее нужно поднять и отвести домой. Как Вы, дорогая Нина?

— Спасибо, доктор, — едва слышно прошелестела она. — Все хорошо. Я почти увидела Пьера… Почти… Ах, зачем Вы спасли меня…

— Не волнуйтесь, милая, — сказал ей Мернье. — Он Вас обязательно дождется, обязательно.

— Я знаю, — выдохнула Нина.

Доктор обернулся к Клоду:

— Ее «спасибо» принадлежит Вам, коллега, — улыбнулся он и слегка поклонился.

Клод стоял ошарашенный и онемевший. Призраки прошлого отступили от осознания, что он едва не соприкоснулся со смертью. Краем глаза он видел перешептывающихся людей и любопытные взгляды, но не замечал. Он смотрел вслед удаляющейся Нине в сопровождении доктора и жандарма и впервые в жизни был немного благодарен отцу.