Она начала рассказ, и Айлэмэ слушала, затаив дыхание, – настолько удивительный, новый мир открывался пред ней! Существа, умевшие видеть другие миры. Помнившие свои предыдущие жизни. Вспоминавшие друг друга. Встречавшие прежних знакомых, друзей, врагов… Существа, которые не просто читали про Арду, про мир Ведьмака, а видели их. Были там. Существа, не имевшие тел – приходящие «на погостить». Существа, от которых приходилось отбиваться. Существа, которых приходилось спасать… И – «Я помню. Я вижу», – когда знаешь и осознаешь себя – себя другого…

– А ты научишь меня? – робко спросила Айлэмэ, когда Лави сделала передышку. – У меня получится – вот так, как у тебя? Может, и правда – я тоже?..»

Яна Тимкова, «Повесть о каменном хлебе»

А если я настоящий и не сумасшедший?

Если я такой, то могут быть и другие такие же? Настоящие. Не сумасшедшие.

С ума сойти. Мир взрывается.

Я как-то разговаривал с одним человеком. Это было давно, я тогда совсем немножко стал соображать про себя. Заметил про яблоки и книжки, перестал класть сахар в чай… То есть я уже сообразил, что я – не она. Но кто я – понятия не имел, вообще. Успокаивал себя тем, что если бы было надо – я знал бы. А так мое дело – быть мной и делать то, что считаю важным и нужным. И какая разница, кем я был и что делал раньше?

Тогда мне не приходила в голову простая мысль…

Что я делал раньше? Наверное, то же самое. Что еще я мог делать? То, что любил. А старая любовь не умирает, правильно? Значит, я и сейчас люблю делать то же самое, а я люблю говорить – вслух и в письменном виде, рассказывать истории, сообщать, излагать, выбирать и правильно составлять слова, сочинять образы и метафоры, убеждать, делиться знаниями и чувствами, увлекать и предостерегать, очаровывать, воодушевлять, заставлять задуматься, подкидывать идеи…

Тогда я не понимал, что, если люблю и умею, – значит, любил и умел. Могу продолжать этим заниматься – чего же мне еще? Что еще я хочу знать о себе?

Это кажется очевидным теперь, когда я – знаю (насколько возможно назвать это знание знанием). Одно сложилось с другим, как ладонь с ладонью. Не идентичны, но явно одна пара рук. Тогда я не знал.

Делай свое дело, говорил я себе, а остальное приложится, а не приложится – так и обойдешься, лишь бы дело делалось, лишь бы справиться, а ты справишься, ты уже…

А с тем человеком мы познакомились в интернете, оба писатели, оба фантасты, было о чем поговорить. Потом я останавливался у него, когда приезжал в тот город по делам. И мы разговаривали вполне доверительно. Я рассказал о том, что чувствую себя не совсем здешним, как будто я проснулся – и не помню, где был раньше, как был. Человек мне сказал: я тебя знаю. Я тебя видел. Ты высокий, синеглазый, с длинными волосами, развевавшимися на ветру, то ли воин, то ли маг, то ли бард… И таким голосом, что понятно – эльф, не иначе. Впрочем, они там все были эльфы.

Я ничего против эльфов не имею, ей же ей. Да и почем я знаю, эльфы они или кто? И мне ли решать, кто тут настоящий, а кто «заигрался»? Мне бы с собой разобраться.

Только я-то не эльф. Точно не эльф. Это я всегда знал. Я вообще человек обычный, обыкновенный. Может, неглупый и довольно симпатичный, но никаких пронзительных взглядов и полетов среди звезд… или что там положено?

Че-ло-век.

Обычный.

Я знаю.

Потом я еще встречал таких – которые были кем-то раньше. Несколько экземпляров Гарри Поттера, например. Пару-тройку Феаноров. И еще кое-кого.

Просто так уж не везло: если встречу кого, так оказывается или эльф какой непростой-могучий, или владыка другого мира, или Гарри.

И мне от этого делалось так неуютно, что хоть всё бросай и… И что? Считать себя обратно ею? Не выйдет. Этот шалтай-болтай уже не соберется в скорлупу, и вся королевская рать его туда не затолкает. Совсем отказаться от того, что я есть, я уже не мог. Но и всерьез утверждать, что я есть, в такой компании – невозможно. Как в том стареньком анекдоте про психбольницу: «…а главврач и говорит: не верьте им, не верьте, Наполеон – это я!»

Оставалось только замереть в неудобной позе: я вроде бы есть, и вроде бы меня же и нет. Потому что если я есть – то я какой-то гарепотер, извините, а я же не гарепотер, я же просто человек. Не д'Артаньян, не Люк Скайуокер, не Джек Воробей… Я – просто я, человек обыкновенный, не пират, не мушкетер, не герой. Не нуждаюсь в поклонниках и обожателях, так что и загадочность мне ни к чему. Никого не хочу очаровать – кроме как своими текстами, а текстам не нужно притворяться кем-то другим, тексты – вот они: есть как есть или нет как нет. Я про себя не сочинял, никакого сходства себе с кем-то замечательным не приписывал, я пытался понять только одно: я есть? И второе, если можно, хотел бы знать: кто я?

А что повесть написали… Кто ж мог знать, что Катерина меня не забудет? Я на это не рассчитывал, да и не мечтал об этом. И незабудки мои не про нее.

Есть еще анекдот такой. Там так: в дверь звонят, хозяин открывает, а там стоит такой – в сером плаще, в шляпе и в темных очках, я, говорит, вас видел на Луне. А хозяин ему в ответ: а я вас видел на… В общем, там, куда обычно с таким предлогом посылают. И когда мне говорили, что меня видели в прошлой жизни, и я там был кем-то таким и эдаким, мне всегда этот анекдот вспоминался: а я вас видел на Луне. Ну-ну.

Но в том и беда. Или я есть – и тогда как я могу отрицать возможность встречи с Гарри Поттером? Или Гарри – литературный герой, его не существует, и тогда я должен признать, что меня тоже нет.

Так я себя и отрицал, для собственного спокойствия.

Сессия №4, 30 ноября 2012

После предыдущей сессии, когда он то и дело пытался упасть со стула, М. предложила ему сидеть на диване. «Если что, я тебя удержу, но лучше не отвлекаться на это». Он сказал, что вряд ли упадет на самом деле: он в сознании и контролирует себя, но…

И согласился пересесть на диван.

Едва он сел, накатил ужас.

Он сказал об этом, и М. предложила оставаться с ужасом.

У него почти сразу начала кружиться голова, повело вправо – быстро и неодолимо, как в обморок.

И ощущение близкой «отключки», знакомое ему по предыдущим сессиям, тоже навалилось – пустотой, ватой в колодце.

Они снова и снова возвращались в эту пустоту, и когда М. спрашивала, как ему, он отвечал: хорошо. Это действительно было облегчением по сравнению с ужасом, который охватил его в начале. Он собирался и готовился к погружению в кошмар – а тут всего лишь голова тяжелеет, кружится, и падаешь вбок. Куда как хорошо.

Он собирался в этот раз взглянуть попристальнее на то, что называл про себя «креслом стоматолога», убедиться, что это оно и есть. Но было только головокружение, только падение вправо, по спирали. Два, три, четыре…

М. спросила: как на карусели?

Ком в груди, примерно там, где захватывает дух, когда летишь на качелях, и вдруг отчаянная зевота. Мозгу понадобился дополнительный кислород? Он вспомнил старую карусель с длинными цепями в парке возле её дома, и как её вдруг стало укачивать на каруселях и пароходах, когда ей было немного больше десяти, а до того такого не было… Он стал думать, чем еще можно объяснить это неуправляемое падание головы, может быть, это память о самых первых месяцах жизни, когда она еще не могла держать голову? Это были очень разумные мысли, и одновременно ему стало грустно. На всё что угодно может найтись такая карусель, которая объяснит всё непонятное; младенчество, в котором не было слов и понимания происходящего, и потому та память теперь аукается всякими загадочными выкрутасами, и ты, как дурак, громоздишь рационализации одну на другую, и содержание может быть насквозь фальшивкой, есть только процесс. Реальны ощущения тела, любая трактовка сомнительна. Есть только психологическая защита. Его самого – нет.