Я стал думать – а как я?

Пытаюсь разобраться, как устроен мой двухслойный опыт.

Я помню всё про нее, этот «архив» мне полностью доступен: события, отношение к ним (тут проступает вторым слоем еще и мое отношение), эмоции – я всё это могу вспомнить, пережить заново. О себе же долгое время я вообще ничего не знал, кроме мужского рода. Я пытался жить, ограничившись её опытом, не заглядывая «за край». Да у меня и оптики такой не было – заглянуть. У меня был только её опыт и беспамятный я.

Тогда мне было проще всего решить, что раз я не знаю, значит, так и надо.

Она не хотела жить. Она потеряла любимого мужа, потеряла страну, в которой родилась и выросла. Нет, географически она оставалась на том же месте, в том же городе. Но всё слишком изменилось, до своей противоположности, – и пугало не только новизной, но и само по себе. Она думала об избавлении от страданий, но обязательства перед родственниками, которые остались бы в совершенно беспомощном и беззащитном положении в случае её смерти, были для нее священны. И в то же время она сама чувствовала себя беспомощной и беззащитной перед жизнью, где уж ей было позаботиться о родных? И вот: она нашла способ уйти без физического самоубийства, а её обязательства перешли ко мне как к её наследнику.

Сейчас я думаю: если бы мне открыты были мои воспоминания с самого начала – те воспоминания, через которые приходится продираться, чтобы увидеть что-нибудь мирное и радостное, – я бы просто не справился с тем, что мне предстояло здесь. Я и так был едва жив и очень слаб, хотя и не осознавал своего состояния, не помнил его причин. И я был один, в этом смысле – совершенно один. Я ни с кем не смог бы поделиться тем, что мне открывается сейчас, мне не у кого было бы просить помощи и поддержки в тяжелые минуты, когда горе и страх набрасываются и рвут меня на части. Кто мог бы поверить? Даже гендерное «переключение» было сложно объяснить и отстаивать, даже с самыми близкими людьми. Кому и как я смог бы объяснить такое?

Даже себе не мог.

И я стал собирать себя заново из такой позиции: я – это она же, только мужского рода.

Знаете, как это забавно выглядит постфактум: много лет пытаться буквально на ощупь определить подходящее количество ложек сахара в чае, каждый раз докладывая по одной, по пол-ложечки, пробуя и оставаясь недовольным; покупать книги, о которых она мечтала, потому что читала взахлеб одолженные у друзей, пролистывать эти книги – и оставлять нетронутыми на книжной полке на годы, потому что совершенно неинтересно и вообще по-дурацки написано; рассказывать о своей любви к яблокам – и не есть их совсем. Но человек способен многого не замечать о себе. Вот я и не замечал. Я даже красил в рыжий её русые волосы, потому что она так носила. Я делал это, пока однажды не почувствовал, что если сейчас же не стану светловолосым – умру или сойду с ума. Но это было гораздо позже, когда я почти вспомнил, кто я (там же, близко, меня подкарауливали боль и отчаяние). По крайней мере, на тот момент я уже целый один раз сказал вслух, что я не здешний, не отсюда, не родился здесь в том году, который записан у меня в паспорте.

До того я делал вид, что ничего особенного не произошло, что все остались на своих местах, вот только почему-то стал писать прозу, на которую она никогда не посягала и даже считала это для себя невозможным и неприемлемым, причем начал с романа… И крестился у католиков.

Всякое бывает, и сами по себе эти действия ни о чем не говорят. И то же самое я могу сказать о любом из событий, или признаков, или проявлений того, на что я опираюсь, утверждая свою отличность от нее и свою личность – как ту самую, вполне конкретную. Каждое из событий само по себе значит очень мало или вообще ничего. Но все вместе они удивляют и успокаивают меня: я есть, я – это я.

Сейчас, когда я это пишу, я собрал уже много таких примет. И мне весело думать, что любой охотник на привидений или на НЛО может похвастаться гораздо более обширной коллекцией доказательств. Что ж, я начал совсем недавно, сам себе НЛО, сам себе привидение… Сам себе охотник.

Здесь всё так туманно, неопределенно и практически недоказуемо.

Но что я могу сказать совершенно точно, так это вот: пока я делал вид, что я не я, и всячески отказывался помнить себя, я был довольно беспомощен в жизни, кое-как справляясь со своими обязательствами и проживая день за днем наугад, без надежд и без надежной опоры. Сейчас, когда я трачу огромное количество сил и энергии на восстановление моей памяти, а она такая, что я очень хорошо понимаю свое прежнее нежелание к ней прикасаться, сейчас, когда кошмары приходят ко мне во сне и наяву – едва уловимой тоской или яростными флешбэками, – я становлюсь всё сильнее и увереннее, всё ловчее и удачливее, всё крепче и… счастливее. И по тому отклику, который приходит извне, по результатам моих действий из новой позиции, из нового понимания, из признания себя тогдашнего – я вижу, что это не иллюзия. Что я действительно становлюсь крепче и сильнее, возвращая себе потерянную память.

Таким образом, мне становятся доступны уже два «архива». В одном все документы сохранны и содержатся в порядке. Второй пострадал от пожара и наводнения, был неаккуратно перевезен в новое помещение, перепутан, неполон, многие документы невосстановимы, а то, что сохранилось, нуждается в тщательной и трудоемкой реставрации и упорядочивании. Поскольку с первым всё в порядке, а второй имеет для меня огромное значение, немудрено, что я больше времени и сил уделяю ему. Для равновесия в «сейчас» я больше опираюсь на «тогда». Посмотрим, как оно будет, когда я с ним разберусь, какое установится равновесие. Но пока, конечно, для меня драгоценна в том архиве каждая размытая или выцветшая строчка, каждый крохотный обрывочек, любой обгорелый листок.

На них записаны страшные вещи, и я ужасаюсь и плачу над ними. Но порой я нахожу между страниц высушенные травинки – белые, выгоревшие на солнце, и лепестки роз, так похожие на хрупкие пыльно-розовые сердца, и поблекшие, но всё еще целые незабудки.

Здесь важно, я полагаю, внести ясность. В тех отрывках, которые называются «Записки сумасшедшего» и «Неокончательный диагноз», содержатся разнообразные суждения, доводы, умозаключения, предположения, домыслы и выводы, гадания на кофейной гуще, мысли по поводу и прочее в том же духе – Лу и мои.

В отрывках под общим заголовком «Харонавтика» – только и исключительно то, что Лу видел, слышал, чувствовал и понимал во время сессий с М. Без толкований и умозаключений.

Сессия №3, 18 ноября 2012

На следующую встречу Лу ехал с готовностью, полный интереса, желания разобраться. Он уже верил. Он еще очень скептически относился к тому, что происходит. Это было одновременно: вера, скепсис. Непонятно. Ему был интересен сам процесс: как из ничего, из рассеянных мыслей, из старания ничего не придумывать, из опасения, что все-таки придумаешь, – вдруг обнаруживаешь себя разглядывающим картинку… совсем другую, чем старался не придумать. Неожиданную. И в голову не пришло бы! Как та пишущая машинка.

Еще удивительнее, когда проявляется едва заметное, но настойчивое ощущение в теле: дергаются губы, немеют ноги, тяжелеет и каменеет лицо. Неожиданно. Непонятно.

Как будто внутри тебя есть какой-то склад, где всё это скрыто и замуровано, и ты представления не имеешь, что оттуда вынесут на дневной свет. Невозможно предугадать. Удивительно. Интересно.

Но перед самым началом вдруг всё перевернулось. Страх. «Ни за что туда не пойду».

Однако он не изменил решения, и М. начала работу.

Нежелание идти туда росло и крепло. Но он оставался на своем месте на стуле и следил за «отверткой». И в нем поднималась ненависть – много ненависти, много упорства и гордости.

Он очень осторожно рассказывал М. о своих ощущениях. Он стеснялся говорить даже о ненависти, хотя дышал ею. Там, в этих ощущениях, он знал точно и определенно, кого ненавидит, но здесь, сейчас – знал, что всего этого не могло быть на самом деле. Но в том-то вся и штука, что когда он чувствовал свою ненависть, это была именно она. Не мысли о ненависти, не рассуждения, не догадки – чистое чувство в полную силу. Так же и гордость. Так же и упорство: он знал, что ничего они от него не получат, нет, никогда. Но ведь этого не было на самом деле? Кто они? Что хотят получить? От кого?