В его карих глазах я впервые видел не только растерянность, но и… нет, не страх, но первую его предвестницу - осторожность. А ещё мне показалось, что я подглядываю в замочную скважину чужой души - таким по-детски незащищённым показался мне в этот момент взгляд моего заместителя.

- Как ты себя чувствуешь? - спросил я смущённо.

- Не знаю, - сказал Серпилин. - Но что-то не так.

- Ну, пойдём тогда, перекусим, - предложил я. - Зверь, Гриня, давайте к столу.

Экипаж не говоря ни слова потянулся в закуток возле колонн, где стоял квадратный стол со скамьями.

Снова углубившись в недра меню, я нашел и купил тушенку. А обнаружив ещё и водку, одновременно удивился и как-то по-мрачному обрадовался. Внутреннее напряжение уже ощущалось физически и если бы хоть ненадолго удалось притушить гложущее чувство безысходности, возможно, мне бы удалось придумать какой-то новый план действий.

Приготовления к обеденному перерыву несколько разрядили, буквально разлитое в воздухе,  напряжение. Пока я заваривал чай, Зверев и Ложкин открывали тушёнку и чистили пепельницу, а Серпилин вытащил откуда-то чистую тряпицу, развернул её на столе, как скатерть, и аккуратно нарезал большими ломтями целую буханку чёрного, ещё горячего, точно только что из печи, хлеба. Дразнящий запах свежего хлеба кружил голову и требовал немедленно вцепиться в самый большой ломоть зубами. Экипаж мой сосредоточенно молчал, но заметно приободрился. Я тоже ничего не говорил, расставляя железные кружки и разливая в них сразу всю бутылку водки.

Рассевшись на широких скамьях вокруг квадратного стола, экипаж мой замер, уставившись на меня. Ну, понятно, я же командир, мне и начинать. И как объяснять программному экипажу, что больше мы не "зелёные", я не имел ни малейшего представления. Поэтому просто взял кружку, понюхал цифровое спиртное и залпом отправил обжигающую жидкость в глотку.

Водка ничем не отличалась от того, чем и должна была быть, но показалась неожиданно "мягкой" и даже приятной на вкус. Ощущая, как в желудке разливается приятное тепло, а голова немедленно начинает "плыть", я с мрачным юмором подумал, что если не смогу отсюда выбраться, то запросто сопьюсь.

Глядя на меня, выпили и остальные члены экипажа. Серпилин сморщился и вцепился зубами в кусок хлеба. Ложкин степенно поставил пустую кружку на стол, с лёгким превосходством, как мне показалось, косясь на моего заместителя, аккуратно положил кусок тушёного мяса на хлеб, и только поднеся закуску ко рту, едва заметно выдохнул. Зверев осторожно выпил водку как воду и замер, задумчиво глядя в опустевшую кружку.

Внутреннее напряжение начало отпускать, и, понимая, что наши мирные посиделки могут прерваться в любой момент, я нашёл изящный, как мне показалось, выход из положения.

- Спрашивайте, - сказал я, извлекая из пачки папиросу и жадно закуривая. - А то нельзя, чтобы в экипаже между своими какие-то неясности копились.

Мне казалось, что экипаж засыплет меня вопросами про Саурона и неожиданную смену статуса, из-за которого нас теперь обстреливают и "синие", и "зелёные", но Серпилин неожиданно спросил:

- Почему ты отказался убить механика-водителя Ложкина? Ведь ты же знал, что после боя он возродится, и значит, мог выполнить требование своего врага, ничего не теряя?

- Это нелегко будет объяснить, - сказал я после длинной паузы.

Серпилин потянулся за папиросами, а следом за ним закурили и Ложкин со Зверевым. Ни один из них не смотрел на меня прямо, но создавалось впечатление, что все трое с напряжением ждут моего ответа. И хотя умом я понимал, что в моих интересах говорить про боевое братство и жгучую ненависть к "синим", сказал вслух совершенно другое:

- А не было в этом никакого смысла. Он же ничего не предлагал взамен, над чем хотя бы подумать можно было. Просто предложил задушить Гриню - и всё.

- Но этим бы ты заслужил его хорошее отношение и смог бы продолжать переговоры, - настойчиво сказал Серпилин, глядя уже мне прямо в глаза. - И, возможно, потом что-то получить взамен. Ложкин просто пережил бы пару неприятных минут - и всё, а ты, получается, мог приобрести что-то важное для себя, но не приобрёл. Не хватило времени на анализ и потому принял неверное решение?

Я уже был достаточно пьян для того, чтобы не только сердиться на бота, но и доказывать ему, что его создатели ни черта не понимали в человеческих отношениях.

- Какая разница, что там говорил этот козёл? Он же просто склонял меня к предательству - всё остальное не имеет значения!

- Я не понимаю, - сказал Серпилин.

Ложкин и Зверев курили, зыркая взглядами то на меня, но на моего заместителя, но молчали.

- Что тут непонятного? - удивился я. - Тебя ставят перед очевидным выбором: висеть на кресте, с переломанными руками и ногами, или идти домой, с мешочком денег в кармане. Что должен выбрать человек?

- И что должен выбрать человек? - эхом повторил Серпилин.

- Быть живым, здоровым и богатым намного лучше, чем умирающим, - сказал я. - Разве это не очевидно?

- Тогда в чём тут выбор? - спросил Серпилин и вытащил из пачки новую папиросу, чтобы прикурить её от предыдущей.

- Я объясню, - сказал я, с наслаждением затягиваясь крепким папиросным дымом, - и постараюсь сделать это как можно проще. Представь себе, что ты сидишь в окопе, позади тебя страна, которую ты защищаешь, а со всех сторон подбираются враги.

- Я тоже представлю, - сказал Ложкин.

- В окопе вода стоит по пояс, с неба падает первый снег, от холода твои зубы стучат, словно хотят напугать своим стуком вражеские танки. Ты не ел нормальной еды уже много дней, ты забыл, что такое сухая одежда, у тебя осталось мало патронов и всего две гранаты. Ты понимаешь, что этот день для тебя - последний.

- Но ведь ничего такого в позапрошлом бою не было, - тихо сказал Серпилин.

- Ты давно не видел родных и понимаешь, что скорее всего никогда их не увидишь. И у тебя больше нет сил, ведь ты сделал всё, чего от тебя ждали, а потом ещё столько же. И ещё.

- Ну, тогда можно и на респаун, - сказал Ложкин.

- Никакого респауна, - ответил я. - В моём примере жизнь одна.

- Как? Без возрождений? - оторвался от кружки Зверев.

- И в этот момент враг через громкоговоритель предлагает тебе сдаться. Тебе гарантированы жизнь и медицинская помощь, хорошее содержание в плену и возвращение к родным после того, как враг победит. Стоит тебе поднять руки, как тебе выдадут сухую тёплую одежду и нальют полный котелок горячего супа. У тебя будет кров и курево, а главное - ничего больше делать не надо, только ждать. И в завершение, чтобы не мучила совесть, тебе объяснят, что отправлен ты в бой плохим командованием, которое давно тебя бросило, да и защищал ты не те идеалы, которые следовало. И все твои товарищи погибли зря. А твоя смерть, если вдруг ты ещё сидишь в своём ледяном и вонючем окопе, будет совершенно напрасной, поскольку никто с тобой воевать не станет - тебя просто закидают бомбами или сожгут напалмом.

Теперь все трое смотрели на меня не отрываясь.

- И знаете что? Я бы не стал винить того, кто в такой ситуации поднимет руки и побредёт сдаваться в плен. Но клеймо предателя с него уже не смыть никаким мылом.

- Но оставаться в окопе просто глупо, - растерянно сказал Серпилин.

- Да. Предатели всегда считают себя самыми умными.

- Я не понимаю, - с явным раздражением в голосе сказал Серпилин.

- Сделать шаг по дороге предательства очень легко, - сказал я, оглядывая свой экипаж. - И дело вовсе не в окопе, который ты оставишь без приказа. Просто, единожды предав, ты потом не сможешь остановиться. Саурон рассчитывал на один короткий удар, после чего я стал бы его добычей, сколько бы потом ни сопротивлялся. Ведь очевидный выбор сделать так легко.

- А я начинаю понимать, едрить, - вдруг сказал Зверев и расплылся в широкой улыбке.

- Я не понимаю, но чувствую, что командир прав, - сказал Ложкин. - Вот.