Афен сделала один шаг и почти тут же почувствовала, как подворачивается ее нога. Ей едва удалось удержаться от падения.

Она снова села и долгое время оставалась в этом положении, собирая всю свою решимость. Эльфийка даже не думала сдаваться. Поднявшись второй раз с кровати, она осторожно дохромала до дальнего угла своей комнаты. Там у стены стоял ее посох, и она взяла его в руки. Имея такую опору, она добралась до двери и вышла из комнаты. Ее цель находилась в сотне футов по залу и через три этажа наверх, в самой высокой комнате самой высокой башни Паранора. Чтобы попасть туда, ей потребовались все ее силы, и в процессе ходьбы она перетерпела очень сильную боль. Поднявшись по всем шестидесяти ступенькам, она проковыляла по приемной до обитой железом деревянной двери, которая вела в холодную камеру.

Хотя Ард Рис так и не обнаружила никаких следов Бомбакса с помощью магических вод, Афенглу подумала, что может быть ей улыбнется удача. Ведь она была гораздо ближе к нему, чем Хайбер, сильнее связана с ним. Она могла увидеть то, чего другие не заметят или на что просто не обратят внимание. Чтение магических вод было искусством, и иногда успех достигался по непостижимым причинам. Лучше уж ей использовать свое время, пытаясь выяснить, что случилось, чем просто сидеть и ждать. Лучше делать хоть что–то, чем ничего.

Она открыла задвижку и толчком распахнула тяжелую дверь в холодную камеру. Перепад температур сразу же стал заметен, как только она вошла; на стенах образовались ледяные узоры, и она смогла видеть пар при своем дыхании. Камера занимала весь верхний этаж башни, примерно сорок футов в диаметре и пятнадцать в высоту. Она была пустой за исключением платформы, построенной из массивных блоков синего камня, на которой покоилась широкая чаша. Эта чаша была неглубокой и наполненной зеленоватыми водами, казавшимися чем-то более густым, напоминая масло. С едва различимым движением эти воды кружились по часовой стрелке.

Афенглу подошла и заглянула в чашу. По всему дну располагались географические объекты и странные символы, которые воспроизводили все Четыре Земли и некоторые места за их пределами. Тот, у кого не было знаний друидов, ни за что бы не узнал, на что он смотрит; только друид мог прочесть магические воды. Грайанна Омсфорд создала их, воспользовавшись своей невероятной магией, еще в самом начале своего правления, как Ард Рис, когда она была окружена со всех сторон врагами и неверующими и чувствовала острую необходимость следить издалека за тем, как они используют магию.

Если Бомбакс пользовался своей магией в любое время за прошедшие несколько дней, эти магические воды покажут где, когда и в какой мере он это сделал.

Магические воды слегка переливались, когда она провела руками над их поверхностью. Она старалась не прикасаться к водам, ощущая их закрученные узоры в воздухе над ними. Не было заметно никаких возмущений. Афенглу продолжала очень внимательно считывать их, сначала сфокусировавшись на Приграничье, а потом расширив свои поиски по другим землям. Она почувствовала слияние с движением этих вод, скользя вместе с ними, пересекая силовые линии, которые покрывали весь мир, исследуя каждую от начала до конца.

Лишь один раз она что–то ощутила. Далеко в пустыне за стеной Разлома, в стране, где почти никто не жил, она обнаружила возмущение, непохожее ни на что, с чем она сталкивалась прежде. Она задержалась на мгновение, но это возмущение было очень кратким и исчезло так же быстро, как и появилось. Эльфийка могла сказать, что это случилось ранее, но не могла определить, к каким последствиям оно привело.

В любом случае, это никак не было связано с Бомбаксом.

Она подняла руки и стояла, глядя на магические воды, как будто признавая свое поражение. Не было никаких следов Бомбакса; она не обнаружила ничего, что могло бы подсказать где он находится или что с ним случилось.

Афенглу отошла от чаши. Судя по всему, ее близкий друг не нашел повода воспользоваться своей магией с тех пор, как покинул Паранор, что было добрым знаком. Если бы ему что–то угрожало, он бы применил магию. Она должна была признать, где бы он ни находился и что бы ни делал, он не подвергался никакой опасности.

Именно это она говорила себе, однако сердцем чувствовала другое.

Поврежденная нога теперь постоянно болела, и, прихрамывая, она вышла из комнаты и проделала весь путь обратно вниз по лестницам до своей спальни. К тому времени, когда Арлингфант и Симриан вернулись из своего турне по крепости, она уже лежала в своей кровати и ничто не указывало на то, что она куда–то уходила.

В Аришейге Драст Чажал остановился в прихожей своих апартаментов и уставился на сложенный листок белой бумаги, лежащий на полу.

Еще один.

Он почувствовал и страх, и неуверенность, когда наклонился, чтобы поднять его, уже зная, что было внутри. Стараясь скрыть свои движения от охранников, которые стояли на страже с каждой стороны дверей позади него, и полагая, что они никогда не осмелятся подсматривать за ним, но все равно проявляя осторожность, он развернул бумагу и прочитал напечатанные на ней слова:

Его хватила бессильная злость. Кто посылал ему эти записки? Кто мог знать о том, что произошло в покоях Эдинжи две ночи назад? Никто не видел, как он пришел к ней и ушел; не было никого, кроме Эдинжи и ее кошки. И тем не менее, это уже третья записка менее чем за пару дней, и все еще неясно, кто их посылает.

Или зачем.

Именно этот вопрос больше всего беспокоил его. Зачем отправляли эти записки? Какой цели они служили? Если кому–то что–то понадобилось от него, и этот кто–то уверен, что знает, что он сделал с Эдинжей, почему же он не скажет ему, что именно ему нужно?

Он повернулся к охранникам:

— Кто–нибудь приходил ко мне, пока меня не было? — спросил он. — Этим утром, когда я был в Совете?

Охранники переглянулись:

— Никто, Премьер—Министр, — ответил один.

— Вы в этом уверены?

— Абсолютно. Мы вдвоем все утро были здесь. Никто даже не приближался к вашим покоям.

Драст Чажал развернулся и направился к себе, закрыв за собой дверь. Как и раньше. Записки появлялись внутри его апартаментов, но не было никаких свидетельств о том, как они туда попадали. Если бы он полностью не доверял Стуну или смог бы представить, какую пользу извлек бы тот, сделав это, он бы заподозрил именно его. В конце концов, Стун был единственным, у кого был доступ в его покои, единственным, кто мог приходить и уходить незамеченным.

Конечно, были еще и горничные, но чтобы выполнить свою работу, они должны были пройти мимо охранников. Кроме того он уже допросил их, провел тщательный и не очень приятный досмотр, который ничего не дал. Женщины оказались глупыми и напуганными, и он не смог найти никакой лжи в их ответах.

Нет, это был кто–то еще — у кого был такой же талант, как и у Эдинжи.

Но Эдинжа умерла, и он до сих пор понятия не имел, кто ее убил и почему. Кто бы это ни сделал и пытался скрыться, тот ошибался. Однако, он никак не мог передать тому эту информацию, не зная, кто это был.

Естественно, однажды он все выяснит, и не станет тратить свое время на выслушивание оправданий. У него просто есть Стун, который ликвидирует источник этой проблемы.

И именно возвращения этого своего сообщника он ждал сейчас с известиями о смерти Эдинжи. Никто еще о ней не сообщил, хотя она уже два дня отсутствовала на заседаниях Совета. Наверняка, слуги должны были обнаружить ее тело. Почему же они это скрывали? Были ли они как–то связаны с тем, кто посылал ему эти записки?

Драст Чажал почувствовал, как его паранойя готовится выйти из–под контроля, и быстро ее утихомирил. Он налил себе бокал вина из графина, начал пить, чтобы успокоиться, и остановился. Он внимательно посмотрел на вино, а затем поставил его на стол. Пока что он не был готов снова пить вино.

Он вновь задумался, почему яд подействовал на Эдинжу, а не на него. Был ли он уже в ее бокале, когда она наливала вино? Как убийца смог узнать, каким бокалом она воспользуется?