А будущее государственное устройство, согласно евразийскому взгляду, должно было быть однопартийным, ибо многопартийность — достижение европейской цивилизации. Федеративное устройство должно быть под управлением «ведущей» власти, так называемого «правящего отбора», выдвигаемого непосредственно народом.

Провозглашая идею самобытной цивилизации, евразийцы понимали, что она войдет в явное противоречие с европейской цивилизацией. Они тут ориентировались на концепцию Н. Данилевского о культурно-исторических типах и критически оценивали попытки европейцев абсолютизировать свои ценности, представить свою культуру как общечеловеческую. Порой они рассматривали ее как зло, потому что считали, что именно европеизация России, положенная Петром первым, привела к социальному расслоению народа, отрыву власти и правящего класса от народа, что обернулось революциями 1917 года.

Заблуждение? Возможно. Но несомненно, что профессорские умы тогда, в начале 20-х годов двадцатого века, породили евразийскую теорию. Первым закоперщиком был Николай Трубецкой. Его метод культурцентризма отлично держал всю концепцию. Ум был по рангу. Из аристократического рода Трубецких, сын князя Сергея Трубецкого, ректора Московского университета и философа, — Николай Трубецкой закончил отделение сравнительного языковедения и преподавал в нем. Грянувшей социалистической революции 1917 года он ответил бегством на юг, где нашел себя в университете Ростова-на-Дону. С приходом красных бежал в Болгарию. Там Софийский университет стал его научным пристанищем. Там же он издал книгу «Европа и человечество», на страницах которой уже проступили контуры будущей евразийской теории. Начиналась новая жизнь, связанная с созданием этой теоретической концепции. Он обретает научных сподвижников — Петра Сувчинского, Георгия Флоровского, Петра Савицкого. С ними выпускает сборник «Исход к Востоку. Предчувствия и свершения. Утверждения евразийцев». Но был еще Венский университет, где Трубецкой продолжает «евразийские» поиски. Он станет его последней научной пристанью. Там он разработал фонологическую теорию, создал школу славянского структурализма, заявил о необходимости «открытия» древнерусской литературы (по типу открытия русской иконы). Но ведущей звездой его научного небосклона до конца дней оставалась евразийская теория.

Евразийство — единственно новаторская (несмотря на свой синкретизм) историко-философская доктрина, возникшая в русском зарубежье, — считает Марк Раев. Разве он не прав? Учение евразийцев подчеркивало культурную уникальность территории, лежащей между Центральной Европой и Тихим океаном, — уникальность, коренящуюся в общих структурных чертах климата, географии, языков и того, что сейчас называется менталитетом населявших эти земли народов. Евразийцы отстаивали примат духовных скреп в историческом процессе36.

Тем не менее Бердяев и большинство авторов «Пути» были настроены по отношению к евразийскому учению резко критически, если не сказать негативно, причем прежде всего по философским соображениям. Они не могли принять натурализм и исторический детерминизм, основанный на климатических и географических факторах, которые составляли ядро евразийской концепции исторического развития России. Бердяев верил, «что только свободная личность может быть полноценным участником создания культуры народа». «Индивидуализм, основанный на свободе воли» не сочетался с детерминизмом евразийцев, привязанным к естественным физическим факторам37.

Трубецкой, обосновывая соборность как один из принципов евразийства, терпеть не мог русских религиозных философов, старших по возрасту, запечатлевших себя откровениями в «Вехах», — Бердяева, Булгакова, Струве. Он звал их «старыми грымзами» и выступал категорически против их публикаций в евразийских изданиях. Их научный дух, возвеличивающий индивидуализм как свободу воли, претил ему.

Соратниками Трубецкого по евразийскому делу были не философы бердяевского круга, а мыслители совсем другие. Это профессор Савицкий, выразитель «натурализма», который обосновал в евразийстве устройство хозяйственной и экономической жизни, государственного и федеративного устройства; это профессор Флоровский со своим «христоцентризмом», обосновавший роль православия и соборности в развитии России как самобытной цивилизации. И конечно, музыковед Сувчинский, издатель литературно-художественного журнала «Версты», женатый на дочери русского промышленника Гучкова, принимавшего отречение царя. Вот откуда и деньги на издание. Сувчинский смотрит на евразийскую теорию с позиции эстетики. Красота, соразмерность для него — критерий теории. Он считает, что лучше всего эту теорию можно представить научному сообществу, да и публике тоже, посредством искусства авангарда. И дело идет к конфликту: традиционалисты Трубецкой и Савицкий против авангардиста Сувчинского.

Советский поэт Владимир Маяковский, ярчайшая фигура авангарда, предмет интереса Сувчинского. Это сближает его с Устряловым. Последний пишет ему: «Дорогой Петр Петрович. Посылаю Вам еще одну свою статью о Маяковском. Получили ли первую? От Вас ничего нет. Обе статьи можете использовать по усмотрению»38.

Неужели Трубецкого и Савицкого так озаботил авангард, когда они занимались «серьезным» делом — теорией евразийства? Оказывается, да!

Потому что это касалось воплощения евразийской концепции. Но воплощения какого? Движимого традиционными ценностями или «сомнительными» ценностями авангарда?

Трубецкой резко выступил против публикаций журнала «Версты», редактируемого Сувчинским и отличавшимся явным авангардистским содержанием. По сути, за выступлением Трубецкого, поддержанным Савицким, стояла не столько политика, сколько призыв к почитанию ценностей.

Логика Трубецкого была математически прямолинейна и прозрачна. То есть, популяризируя авангард, вы, Сувчинский, наносите удар по традиционным ценностям, что в фундаменте евразийства. А ценности эти этической кладки, несущей сакральность государственной власти, уставную строгость языка, быта, нравов, поведения, ориентирующих искусство и культуру не столько на развитие, изменение, сколько на традиционные ценности, на веру в бога. Вы выступаете за свободу личности, ища ее в индивидуализме, а евразийство выступает за веру в православие, в народ, в соборность. И здесь вы смыкаетесь не только с философами бердяевского круга, но и с авангардом советским.

А чья же эта фигура угадывается за сенью советского авангарда?

Да это Лев Давидович Троцкий, один из лидеров большевиков! Этот убийца православной России высказывается в пользу авангарда, имея в виду такое его течение, как футуризм: «Главные моменты футуристского мироощущения: неуважение к старым нормам и динамичность — чрезвычайно облегчили соприкосновение и сближение с революцией»39. «Футуризм против мистики, — декларирует Троцкий, — против пассивного обоготворения природы, против аристократической и всякой иной лени, мечтательства, плаксивости, за технику, научную организацию, машину, план, волю, мужество, быстроту, точность, за вооруженного всеми этими качествами нового человека. Связь эстетического “восстания” с морально-бытовым дана непосредственно: и то и другое целиком и полностью входят в жизненный опыт активной, молодой, еще не прирученной части интеллигенции, левой творческой богемы»40.

А за Троцким — Маяковский. Троцкий отдает дань ЛЕФу (Левому фронту искусств — организации авангардистов, созданной под водительством поэта Маяковского). Троцкий говорит: «Вопросы, поставленные теоретиками ЛЕФа: о взаимоотношении между искусством и машинной индустрией; об искусстве, которое не украшает жизнь, а формирует ее; о сознательном воздействии на развитие языка и систематическом словотворчестве; о биомеханике, как воспитании движений человека в духе высшей целесообразности и тем самым — красоты, — все эти вопросы крайне значительны и интересны в перспективе строительства социалистической культуры…»41 «Между тем, — продолжает Троцкий, — существует некая линия стыка между вопросами искусства, политики, техники и экономики. Проработка этих вопросов в их внутренней взаимосвязи необходима. Именно этой проработкой занимается группа ЛЕФ»42.