И здесь самое время привести суждения Бухарина, изложенные им в статье «Заметки экономиста», что появилась в газете «Правда» 30 сентября 1928 года. У него тот же взгляд на модернизацию, что и у Кондратьева. Бухарин пишет о необходимости пропорционального, «более или менее бескризисного развития» и плана, который бы определил и обеспечил «условия подвижного экономического равновесия» между промышленностью и сельским хозяйством и внутри самой промышленности. Он говорит об «авантюризме» в этом вопросе. В следующей статье, тоже в «Правде», Бухарин утверждает, что «мы победим при научном хозяйственном руководстве или же мы не победим вовсе»27. А потом газеты печатают его речь, посвященную пятой годовщине смерти Ленина, где он пишет, что накопление капитала и индустриализация должны происходить на «здоровой основе» рыночных отношений, при которых зажиточные крестьяне вступили бы в потребительские кооперативы, что были своего рода альтернативой колхозам. Суть выступления Бухарина — НЭП по Ленину в новых условиях. Другие выступления Бухарина показывают, что он со своей аграрной программой встал в контрпозицию Сталину, движимому идеей супериндустриализации, экстенсивного развития тяжелой промышленности за счет выжимания средств из колхозов и крестьян.

Получается, что экономическую философию Бухарина и его группы, которая основывалась на эволюционном развитии и социальном реформировании, на сдержанности и сбалансированном развитии, на экономическом равновесии в планировании, обосновали взгляды тех профессоров, которых Агранов зачислил в несуществующую «Трудовую крестьянскую партию» и «Союзное бюро меньшевиков». И участь их была предрешена, тем более что они шли в своих суждениях дальше Бухарина. Кондратьев в своей речи в суде так представлял будущее страны, согласно стенографическому отчету:

«В области промышленности была известная общность взглядов (на «чаепитиях». — Авт.), но и известное различие. Я бы так сказал, что та и другая организация считали, что мелкая промышленность должна быть денационализирована, значительная часть крупной промышленности построена на началах смешанного акционирования, а известная доля государственной промышленности — крупнейшая — должна оставаться в руках государства… Предполагалось, что область торговли будет в значительной мере сосредоточена в руках кооперации, частью в руках частного капитала…

Та и другая организации стояли на позиции признания демократической республики. Форма ее мыслилась различно, могла быть принята советская форма, но во всяком случае, без сохранения диктатуры, могла быть какая-нибудь другая форма…

Крыленко (государственный обвинитель. — Авт.): Одной общей формулировкой можно сказать: “Реставрация капиталистических отношений?”

Кондратьев: Я должен сказать, что предполагалась реставрация капиталистических отношений, хотя со следующей оговоркой. Разумеется, не шло речи о реставрации довоенного капитализма на 100 %, так как его нет и на Западе».

Сталин одержал полную победу над Бухариным и его группой в определении политики модернизации страны. Но еще раньше поверженными оказались «заговорщики»-профессора.

Сталин понимал, что Бухарин и его интеллектуальные «консультанты» к 1930 году придерживались той позиции, которую очень ясно выразил человек из их же компании — Георгий Сокольников, бывший нарком финансов: «Советская экономика — это часть мирового хозяйства, поэтому экономический и финансовый подъем советской России в короткий срок возможен, если она сумеет хозяйственно примкнуть к мировому рынку и опереться на широкую базу сравнительно примитивного товарного хозяйства в России».

Но Сталин видел будущее страны, ее развитие совсем по-иному. Надеяться на Запад? Опасная затея. Не лучше ли строить самобытную цивилизацию? Хотя и Запад, и внутренняя оппозиция будут этому сопротивляться. Но Западу есть что предложить — зерно, лес, нефть, пушнину, золото в конце концов. А вот внутреннее сопротивление надо подавить. Жестоко подавить. Так ставился вопрос в своей обнаженной сути.

Возвращаясь к тому письму Сталина, где он говорит о прямой связи «господ» из ТКП с «правыми», отметим многозначность контекста этого письма, на фоне которого звучит обвинение профессоров. Вот о чем далее пишет Сталин28:

«4) Нужно обязательно расстрелять всю группу вредителей по мясопродукту, опубликовав об этом в печати.

5) Верно ли, что вы решили теперь же выпустить мелкую никелевую монету? Если это верно, это ошибка. Нужно подождать с этим делом.

6) Верно ли, что ввезли из Англии ботинки (на несколько мил[лионов] руб[лей])? Если это верно, это ошибка.

7) Хорошо, что САСШ (США. — Э.М.) разрешил ввоз нашего леса. Наша выдержка дала свои результаты. С Богдановым пока подождите.

8) Договор с Италией — плюс. За ней потянется Германия. Кстати, как дело с германскими кредитами?

9) Форсируйте вывоз хлеба вовсю. В этом теперь гвоздь. Если хлеб вывезем, кредиты будут.

10) Обратите внимание на Сталинградский и Питерский тракторные заводы. Там дело плохо.

Ну, жму руку. Сталин».

А если посмотреть, что делается в стране, то контекст еще более драматичен. Идет сплошная коллективизация крестьянства и переселение кулаков, что встречает ожесточенное сопротивление. ОГПУ констатирует: в 1929 г. зарегистрировано 1190 случаев массовых выступлений по стране (в 1926—1927 гг. зарегистрировано 63 выступления, в 1928 г. — 709); в том же 1929 г. были ликвидированы 7305 контрреволюционных образований, арестованы 95 208 человек, закончено следствие по 6221 контрреволюционному образованию, арестовано 81 205 человек. Отмечаются факты покупки оружия или его захвата. В 1929 г. в армии ликвидировано 240 группировок, включавших 1482 человека, выявлены и уволены из частей Красной армии 9182 человека. В феврале 1930 г. началась высылка кулаков, в первую очередь 14 тысяч человек на Урал, в Казахстан, Сибирь, Северный Край; во вторую очередь в Северный Край — 6 тысяч человек из Ленинградской области, 4 тысячи из Татарской Республики, 5 тысяч из Башкирии, 3 тысячи из Крыма; на Урал — 15 тысяч человек из Московской области, 7 тысяч человек из Западного края; в Казахстан — 10 тысяч человек из Ивановской и Нижегородской областей29.

Из показаний Н.Д. Кондратьева:

«В связи с вопросом о коллективизации, стоит вопрос о ликвидации кулачества как класса. Теодорович говорил мне, что он в ужасе от проводимых мероприятий, в ужасе от того, что эти мероприятия вносят войну почти в каждый крестьянский двор»30.

Михаил Шолохов в 1930 году уже работает над романом «Поднятая целина», где один из персонажей — кулацкий сын Тимофей Рваный, отец которого — кулак ростовщического типа, как его бы определил профессор Кондратьев, «приписанный» к ТКП. И говорит Тимоха Рваный: «Я зараз на бирючином положении. Вот отдохну трошки, приду ночью в хутор, вырою винтовку… Она у меня зарытая соблюдалась на гумне… И зачну промышлять! Мне одна направления дадена. Раз меня казнят, и я буду казнить. Кое-кому влеплю гостинцу… кое-кто почухается! Ну, в дуброве перелетую до осени, а с заморозками подамся на Кубань либо ишо куда. Белый свет-то просторный, и нас, таких вот, найдется, гляди, не одна сотняга».

Спустя годы жена главного обвиняемого по делу «Трудовой крестьянской партии» А.В. Чаянова — Ольга Эммануиловна в письме в прокуратуру в связи с реабилитацией своего супруга недобро помянет следователя Агранова и его методы: «Мужа забрали 21 июля 1930 г. на работе… О том, что происходило в тюрьме, я могу рассказать только с его слов. Ему было предъявлено обвинение в принадлежности к “трудовой крестьянской партии”, о которой он не имел ни малейшего понятия. Так он и говорил, пока за допросы не принялся Агранов. Допросы сначала были очень “дружественные”, иезуитские. Агранов приносил книги из своей библиотеки, потом просил меня передать ему книги из дома, говоря мне, что Чаянов не может жить без книг, разрешил продовольственные передачи и свидания, а потом, когда я уходила, он, пользуясь душевным потрясением Чаянова, тут же ему устраивал очередной допрос. Искренне принимая “расположение” Агранова, Чаянов дружески объяснил ему, что ни к какой партии он не принадлежал, никаких контрреволюционных действий не предпринимал. Тогда Агранов начал ему показывать одно за другим тринадцать показаний его товарищей против него. Показания, переданные ему Аграновым, повергли Чаянова в полное отчаяние — ведь на него клеветали люди, которые его знали и которых он знал близко много лет. Но все же он еще сопротивлялся. Тогда Агранов его спросил: «Александр Васильевич, есть ли у вас кто-нибудь из товарищей, который, по вашему мнению, не способен оболгать?». Чаянов ответил, что есть, и указал на профессора экономической географии А.А. Рыбникова. Тогда Агранов вынул из ящика показания Рыбникова и дал прочесть Чаянову. Это окончательно сломило сопротивление Чаянова. Он начал, как и все другие, подписывать то, что сочинял Агранов. Так, он, в свою очередь, оговорил и себя».