Несомненно, своими взглядами он обогатил политическую философию того времени, увлек чешскую и словацкую интеллигенцию национальной идеей. Отдадим должное – он один выполнил работу целого института: определил понятие суверенитета, территорию и границы будущего государства, характеристику населения, принципы будущей конституции, пирамиду государственной власти.

Когда грянула Первая мировая война, ему спешно пришлось покинуть Прагу. В политической полиции он рассматривался в условиях войны как враг – его идея о независимой Чехословакии предвосхищала распад Австро-Венгерской империи.

Но в эмиграции он продолжал работать на идею суверенной Чехословакии. По крайней мере его статья «Будущее положение Чехии» в февральском номере 1917 года лондонского журнала «The New Europe» говорила о грядущей смерти Австро-Венгрии, потому что это была одна из целей мировой войны. Какое же послевоенное устройство Европы он предполагал? Его программа подразумевала устранение сильного немецкого влияния и одновременно союз славянской солидарности с интересами западных держав.

В сентябре 1917 года в Петрограде, еще при власти Временного правительства Керенского, Масарик говорил: «Что будет значить для нас слабая Россия, если мы получим независимость и не будем иметь достаточной опоры. То, что относится к нам, относится и к полякам, и к южным славянам… Мы должны желать, и каждый из нас должен работать на то, чтобы Россия была сильной, а Германия и Австрия – слабыми»[14].

В декабре 1918 года в обращении к Революционному национальному собранию Масарик уже вполне определенно изложил свое видение будущего устройства Центральной Европы:

«Если будут улажены разногласия между южными славянами и итальянцами, то, стоит надеяться, пангерманская Mitteleuropa будет замещена сближением государств от Балтийского моря до самой Адриатики и далее через Швейцарию до самой Франции. Это было бы мощным заграждением от немцев, пока они не откажутся от своего агрессивного натиска на восток, и в то же время защитой для России, таким образом отделенной от Пруссии. А сильная Россия, объединенная федеративно, нужна всем нам в Европе»[15].

Масарик предъявил миру концепцию пояса малых народов, противостоящих пангерманской опасности посредством славянской взаимности, – по выражению современного чешского политолога Оскара Крейчи.

Об этом О. Крейчи пишет в книге «Новая Европа». Концепция Масарика восходит к понятиям ненациональных и антинациональных государств. Масарик предполагал, что первейшей задачей войны является политическое переустройство Восточной Европы на национальной основе. Он утверждал, что «если бы чехословацкий народ остался в подчинении немцев и связанных с немцами азиатов (венгров, турок) или даже исчез», пангерманские планы были бы осуществлены. Поэтому, по его мнению, «чехословацкий вопрос является вопросом мировым и вопросом именно этой войны». Понимание чешского вопроса как вопроса мирового Масарик обосновывал заинтересованностью западных держав в борьбе с пангерманизмом[16].

Что из сего следует? А то, что Масарик понимал: без славянской взаимности, а главное, без опоры на сильного, новорожденное государство чехов и словаков сомнут. Оно должно к кому-то примкнуть. Но не к Германии, к России! Потому что с Россией этническая близость, потому что «святое славянское братство». Российская империя не даст Германии поглотить Чехию со Словакией. В чем же еще сила славянского братства? Чехия – страна малорелигиозная. Чем сплотить ее народ? Конечно, идеей славянства.

Здесь небольшое отступление. Идея эта вдохновила талантливейшего чешского художника Альфонса Муху. Сейчас его имя в числе известнейших имен художников мира. Писать цикл картин, объединенных идеей славянского братства, он взялся в 1911 году. После долгих раздумий. Назвал этот цикл «Славянская эпопея». В течение пятнадцати лет им написано двадцать сюжетов. Уже сами названия полотен впечатляют: «Славянский свод законов», «Восславим господа на родном языке», «Язык нам ниспослан богом», «Между уральским кнутом и готским мечом», «Пакты будут соблюдаться», «Свободный труд – основа государства», «Убежище старообрядцев. Сокровищница литературы», «Проблеск надежды». И другие назывались не менее занятно. Все они масштабны по духу и по объему. Все – одного стиля. Ясный, отточенный передний план, где люди и предметы выведены темперой тонко, даже изящно. Видны подробности, детали – это реальность дня. А задний план всегда отдан либо прошлому, либо будущему. Но изображение там всегда размыто, проступают лишь общие контуры. И неясно, во что это прошлое или будущее в конце концов трансформируется. Русскую тему Муха решил событием, судьбоносным для России, – отменой крепостного права. Картина называлась «Свободный труд – основа государства». Передний план ясен, четок, живописна толпа на Красной площади, ощущается сила человеческой массы, но и отчетлив каждый персонаж. Люди слушают царский Указ об освобождении. А все же держит картину второй план – неясные в дымке и тумане очертания собора Василия Блаженного. Глыбой он нависает над людской массой, источая загадочную силу. Вокруг него слабое сияние, поглощаемое тьмой, отступающей к краям. Образ России? Что ее ждет, какая судьба?

В галерее Масарик подолгу стоял у «славянских» картин Мухи. Увлекала философия – история народов, опрокинутая в прошлое и одновременно в будущее, реальность и аллегория, предки, боги, храмы и верования, ниспосланные людям. Миру была явлена идеология славянства, рожденная языком живописи. Пожалуй, «славянские» картины Мухи более всего убедили профессора в идее славянского единства при могущественной России. И особенно та из них, что называлась «Между уральским кнутом и готским мечом». Готский меч им был отвергнут.

Но что видит Масарик с течением времени? Российская империя после Октябрьской революции стремительно уходила от имперскости, от демократии, от ценностей Запада. Надо остановить Ленина, считал он. И Масарик начинает действовать, чтобы дать волю своей теории интеграции славянского братства с интересами западных держав. Он борется за доктрину, за политические смыслы. Борется изобретательно, страстно, увлеченно, со всей энергией профессорского ума.

Он ведет переговоры от имени Чешского национального комитета с представителями Англии и Франции об образовании независимого чехословацкого государства, убеждает в выгодности этого. Ему говорят: помоги преодолеть революцию в России – поддержим.

Дальнейшее мы знаем. Он едет в Петроград, оттуда в Москву, встречается с Савинковым, надеется на устранение Ленина. Надежда не сбывается. И тогда он использует последний шанс – мятеж Чехословацкого корпуса, который вполне удается.

Но все это шаги во имя главной цели – рождения новой страны, его страны – Чехословакии. Судьба поистине благосклонна к нему. В декабре 1918 года на развалинах Австро-Венгрии образуется новое государство – Чехословакия. И он становится законным первым президентом его. Англия и Франция не обманули, действительно признали и поддержали новую страну, даже не испытывая особого восторга по поводу идеи славянского братства.

И здесь чрезвычайно интересно замечание давнего соратника Масарика Карела Стлоукала: «После разрушения России большевиками, конечно, восприятие Масариком отношений с Россией принимает другое направление. Он уже не полагается на русскую помощь и ищет для нее замены в великих идеях демократии»[17].

В Гражданскую войну Россию не удалось разлучить с большевиками. Но война породила мощную волну эмиграции. Масарик предвидел эту ситуацию. И при этом он оставался верен идее славянской солидарности с опорой на Россию. Когда Гражданская война катилась к закату, он, уже президент республики, думал, как сделать Чехословакию наиболее привлекательной для русских эмигрантов среди других европейских стран.