Но и этот метод споткнулся о стену восстаний, сначала матросов в Кронштадте, потом крестьян в Тамбовской губернии против советской власти. И это после победы большевиков в Гражданской войне и успокоения Польши. Эти восстания большевики подавили жестоко. Но Ленин вызов принял. И чтобы спасти Советскую власть, он отказывается от коммунизма и вводит новую экономическую политику.

В марте 1921 года как новый выстрел «Авроры» бабахнуло ленинское «Коммунисты, назад!». Вперед пошли умеющие торговать, умеющие организовать частное хозяйство, способные заниматься бизнесом. Но умеющие и способные под контролем большевиков. Разврата керенского и колчаковского капитализма в республике Советов не будет.

И в июне того же года в Праге, в центре русской профессорской эмиграции, выходит сборник публикаций под названием «Смена вех». Ибо новая экономическая политика Ленина — это действительно была смена вех в экономике и идеологии. Сборник открывается статьей эмигранта, осевшего в Париже, коллеги Устрялова по колчаковской эпопее Юрия Ключникова — «Смена вех». А следом идет «Patriotica» Устрялова, которую составители сборника собрали из текстов его книги «В борьбе за Россию», вышедшей в 1920 году в Харбине, и его статей 1921 года в харбинских «Новостях жизни». А следом выступают — Бобрищев-Пушкин, Лукьянов, Чахотин, Потехин. Каждый интересен по-своему, каждый свои вехи метит. Но Устрялов при этом слушает и шелест знамен национал-большевизма, поэтому более радикален. Но и диалектичен: его статья завораживает выражениями типа «оживляющий яд», «благотворные плоды яда». И Ленин сразу его выделяет из числа авторов.

Для Устрялова «смена вех» — это национал-большевизм, представляющий созидательную силу большевистской революции. Это значит имперскую централизацию, возвращение имперских границ, сильную, непродажную власть, восстановление внутреннего рынка и выход на мировой благодаря новой экономической политике большевиков.

То есть новая экономическая политика при большевистском управлении — это способ сделать Россию сильной экономически. Не может быть сильной державой страна, слабая экономически и индустриально. А капитализм может двинуть экономику разом, наладить нормальную жизнь. Разве не Ленин говорил: «Капитализм прогрессивен, ибо развивает производительные силы… организует и дисциплинирует рабочих…»17

А вот это уже говорит Устрялов:

«Мир с мировой буржуазией», «концессии иностранным капиталистам», «отказ от позиций “немедленного” коммунизма внутри страны» — вот нынешние лозунги Ленина. Невольно напрашивается лапидарное обозначение этих лозунгов: — мы имеем в них экономический Брест большевизма.

Ленин, конечно, остается самим собой, идя на все эти уступки. Но оставаясь самим собой, он вместе с тем, несомненно, «эволюционирует», т.е. по тактическим соображениям совершает шаги, которые неизбежно совершила бы власть, враждебная большевизму. Чтобы спасти Советы, Москва жертвует коммунизмом. Жертвует со своей точки зрения, лишь на время, лишь «тактически», но факт остается фактом18.

Но Советы — это большевизм, а в перспективе — национал-большевизм. Поэтому, чтобы спасти большевизм, Москва жертвует коммунизмом. Так думает Устрялов.

«Сменовеховство» поразило думающую публику признанием того, что с появлением в советской России новой экономической политики открывается возможность для возвращения капитализма, объединения интеллигенции с возрождающейся буржуазией и для сотрудничества с советской властью во имя единой национал-большевистской России.

Но «сменовеховство» вызвало интерес и ожесточенные дискуссии в самой Коммунистической партии России. На двух ее съездах, одиннадцатом и двенадцатом, обсуждались эти идеи в связи с новой экономической политикой, жестко продвигаемой Лениным.

Зацепился он тогда за Устрялова. Как только прочитал его статью из «Смены вех», распорядился, чтобы ему доставляли новые публикации профессора. Отсюда понятен оперативный интерес советской разведки к изданиям, дискуссиям и съездам русской профессорской эмиграции за рубежом, особо к «устряловским» статьям. Потом Ленин не раз публично выскажется об Устрялове как о самом умном из противников советской власти.

Но почему противнике? Может, оппоненте в роли теоретика-партнера?

Сформулировав лозунг «Коммунисты, назад!», Ленин в планах политического отчета ЦК к XI съезду российской партии большевиков приводит фразу: «Устрялов из “Смены вех” как прекрасное противоядие против “сладенького комвранья”»19. И эту фразу в иных вариациях он использует и в планах к отчету, и в самом политическом отчете ЦК съезду партии20. Но в какой связи? А в той, что большевики, провозгласив новую экономическую политику, не могут управлять, вести хозяйство, а прикрываясь сладеньким враньем, идут якобы к обычному буржуазному государству.

Ленин высказывается определенно: «Я хотел… коснуться вопроса о том, что такое новая экономическая политика большевиков — эволюция или тактика? Так поставили вопрос сменовеховцы, которые, как вы знаете, представляют течение, привившееся в эмигрантской России, течение общественно-политическое, во главе которого стоят… люди, пришедшие к убеждению, что Советская власть строит русское государство и надо поэтому идти за ней»21.

И он жестко уточняет: «Сменовеховцы выражают настроение тысяч и десятков тысяч всяких буржуев или советских служащих, участников нашей новой экономической политики. Это — основная и действительная опасность»22.

Может, потому Устрялов противник и опасен потому, что считает новую экономическую политику не тактикой большевиков, а эволюцией большевиков?

Но Устрялов глубже. Когда окончательно стало понятно, что мировая революция не состоялась, а доктрина «военного» коммунизма потерпела крах, отмеченный восстаниями после Гражданской войны, Устрялов пишет в январском номере уже журнала «Смена вех» в статье «Эволюция и тактика»: «Факел (революции. — Э.М.) догорел, а мир не загорелся. [Но] нужно сделать Россию сильной, иначе погаснет и [и этот] единственный очаг мировой революции… Именно поэтому пролетарская власть начинает принимать меры, необходимые для хозяйственного возрождения страны, не считаясь с тем, что эти меры — “буржуазной” природы. Вот что такое перерождение большевизма»23. Перерождение как развитие большевизма, но не возвращение старых порядков, прежнего капитализма. Он это особо подчеркивает: «Но революционный облик страны все же останется, и глубоко заблуждаются те, кто еще мечтает о контрреволюции старого, “белого” или “зеленого” типа. Мы вступили на “путь термидора”, который у нас, в отличие от Франции, будет, по-видимому, длиться годами и проходить под знаком революционной советской власти»24.

При этом он подчеркивает: «Мы не отрываем себя от России».

Высказывается и Сталин, выступая через год на XII съезде партии: «Не случайность и то, что господа сменовеховцы похваливают коммунистов-большевиков, как бы говоря: вы о большевизме сколько угодно говорите, о ваших интернационалистских тенденциях сколько угодно болтайте, а мы-то знаем, что то, что не удалось устроить Деникину, вы это устроите, что идею великой России вы, большевики, восстановили или вы ее, во всяком случае, восстановите»25. Сталин говорит это, осуждая сменовеховцев. А ведь через десять лет он придет к этой же идее. И будет называться она идеей построения социализма в одной, отдельно взятой стране.

Но брюзжит Троцкий: «Стремление сменовеховцев породниться с революцией весьма похвально, но те идеологические костыли, которые им для этого понадобились (славянофильство. — Э.М.), выглядят довольно-таки неуклюже»26. С позиции Троцкого, конечно, это неуклюже.

Тогда, в начале 20-х, большевистская руководящая элита раскололась по отношению к идеям сменовеховства. Ленин, Сталин, Луначарский, Крестинский и шедшие за ними воспринимали идеи сменовеховцев, а их тогдашние оппоненты — Троцкий, Зиновьев, Бухарин, Бубнов, Покровский и их последователи — нет.

Но раскололось и профессорское сообщество как внутри страны, так и в эмиграции. Когда российская власть решила выслать из страны часть интеллигенции, несогласной с этой властью, агитирующей против нее, то неспроста всех кандидатов на высылку просили ответить на вопросы социологической анкеты, подготовленной в ОГПУ.