Что касается обещания Агранова о неприменимости высшей меры, то оно было заведомо невыполнимо в тех условиях, и это понимал, конечно, как он сам, так скорее и Таганцев. Тем более последний помнил, как действовала ЧК в прошедшие годы. Агранов заведомо лгал во имя достижения наиболее полных результатов следствия и считал это оперативной гибкостью.
Но все же Таганцев начал давать показания. Сначала о программе организации власти после падения диктатуры большевиков. Над программой работал по просьбе Таганцева его друг, профессор Лазаревский Николай Иванович, считавшийся авторитетным специалистом по государственному праву, в свое время написавший положение о выборах во Всероссийское учредительное собрание в 1917 году. В 1921 году Лазаревский – проректор Петроградского университета и профессор Института народного хозяйства, в июле был арестован по делу Таганцева.
Из показаний Таганцева в ЧК[62]:
«Я спросил его (Лазаревского. – Э.М.), считает ли он возможным сохранение советской системы при перемене строя? Он ответил, что несмотря на примитивность с точки зрения чистого парламентаризма этой формы народоправства, в данных условиях лучшего не изобретено».
«Кронштадт показал, что среди масс, при всей их левизне восстающих против порядка управления, в настоящее время нет особых стремлений к Учредительному собранию, как не было его среди значительной части петроградской интеллигенции и в других местах».
«Советский строй и почти весь аппарат остается и после ухода коммунистов… Необходимо проведение новых выборов при условии отстранения давления коммунистической партии на выборы или во всяком случае при полной контрагитации коммунистов без аппарата власти сначала, после переворота не будут страшны. Быстрая возможность установления не диктаторской, а правовой власти имеет большое значение. …Если мы говорили Советы, то подразумевали Советы не III Интернационала, а Советы земли русской. На ту же точку стал Кронштадт. …Мы признавали необходимым строить наше будущее на правовых основах. Мы считали необходимым не отменять декреты, а рассмотреть их с точки зрения логики и новых взаимоотношений. Именно для поддержки этих правовых устоев и нужно было сохранение советского строя».
Такая политическая программа была у «Петроградской боевой организации». Внешне она соответствовала желаниям трудящегося люда, для которого Советы уже стали чем-то привычным. Ну а, по сути, она соответствовала лозунгу кронштадтского мятежа «Советы без коммунистов!». И в этом была ее опасность, что сразу поняли большевики. Это была программа ликвидации политики диктатуры пролетариата. А сама организация Таганцева, явные и неявные ее агенты и члены вдохновлялись кадетскими идеями правого толка.
Организация взяла на себя помощь известным ученым, профессорам, страдающим от голода. Помощь эта была продуктами и деньгами, которые доставлялись из Финляндии, где русские эмигрантские группы и американский Красный Крест выступали организаторами этой помощи. Благодаря ей, например, выжили выдающиеся гуманитарии – Лев Карсавин и Николай Лосский, который в будущем напишет запоминающуюся монографию «Характер русского народа». Самостоятельным делом организации стала подготовка профессорами статей о ситуации в России: о состоянии промышленности, сырьевой базы, о выборах в Советы, об армии, о состоянии музейного дела и других сфер экономики, политики, культуры. Эти статьи доставлялись курьерами в эмигрантскую газету «Новая русская жизнь», выходящую в Хельсинки, которая их публиковала. Там же, в Хельсинки, печатали антисоветские листовки, которые переправляли в Петроград и расклеивали по городу. Была заготовлена и значительная партия листовок для Кронштадтского восстания. Но все же главная операция по захвату власти в Петрограде, к которой готовилась тайная офицерская группа во главе с бывшим подполковником П. Ивановым, должна была случиться одновременно с восстанием в крепости Кронштадт и на кораблях кронштадтской базы. В этой тайной офицерской группе был разработан план вооруженного восстания в Петрограде, к выполнению которого привлекались бывшие офицеры, ныне служившие большевикам, как, например, братья Шильдеры – Александр и Карл, слушатели Артиллерийской академии Рабоче-крестьянской Красной армии. Но, увы, не сошлось. Не хватило волевой организаторской руки, и Кронштадт рванул раньше. Вместо конца апреля – 1 марта. И уже как уходящие, негромкие дела, в апреле – мае 1921 года прозвучали две, по сути, символические акции от боевой группы организации, состоявшей из «неудачников»-кронштадтцев: поджог трибуны для руководителей города перед первомайской демонстрацией и взрыв памятника видному большевику Володарскому.
В мае же начались аресты членов организации Таганцева и сопричастных к ней. 25 мая был обыск в квартире Таганцева, он в это время был на своей Сапропелевой станции в Залучье. Там его и арестовали 31 мая 1921 года. А в Петрограде была арестована жена Таганцева – Надежда Феликсовна. Шведов скрывался, но 3 августа погиб в перестрелке с чекистами, когда его пытались арестовать. Герман был застрелен при переходе границы. В июне началось следствие. Таганцев хоть и признался, что участвовал в контрреволюционной деятельности, но заявил, что никаких показаний давать не будет и никаких имен называть тоже не будет. Потом из Москвы приехал Агранов, полномочный представитель Дзержинского и Ленина. И он тогда предложил Таганцеву сделку: Таганцев дает показания, помогает следствию, а Агранов дает гарантии, что расстрелов не будет, а не имеющие отношение к организации будут отпущены. После разговора с Аграновым Таганцев пытался повеситься в камере, но из петли его вытащили. На другой день он принял предложение о сделке.
Настал момент, когда он ездил с Аграновым в автомобиле по городу и указывал адреса людей, имевших отношение к организации. Арестовали тогда около 300 человек[63].
В эти же дни Ф. Дзержинский пишет записку начальнику Секретного отдела ВЧК Т. Самсонову:
«За делом Таганцева надо наблюдать. Имеет огромное значение. Можно разгромить все очаги правых белогвардейцев. Не стоит ли важнейших перевести в Москву в нашу одиночку?.. Это дело может нам раскрыть пружины Кронштадтского восстания»[64].
Действительно, это дело раскрыло пружины кронштадтского восстания, технологию его организации, где ведущая роль принадлежала людям, работавшим и служившим в советских учреждениях, военных частях, но думающих не по-советски. И организация Таганцева точно находила этих людей. Отголоски и тени дела таганцевской организации можно найти в политических процессах 1936–1937 годов, в частности в деле маршала М. Н. Тухачевского.
По «таганцевскому» делу расстреляли 96 человек. Не сдержал слова Яков Саулович. Хотя некоторым и пытался помочь. Инженеру Названову, например, который свел Таганцева с антисоветской группой, объединяющей представителей фабрик и заводов. За Названова, который был тогда консультантом Генплана, вступились Кржижановский и Красиков – видные большевики. И Ленин, ознакомившись с делом, пишет Молотову:
«Со своей стороны предлагаю (в отношении Названова. – Э.М.) отменить приговор Петрогубчека и применить приговор, предложенный Аграновым… т. е. 2 года с допущением условного освобождения»[65].
Русское физико-химическое общество тогда же ходатайствовало за члена Сапропелевого комитета Академии наук, профессора М. М. Тихвинского. И Ленин в связи с этим направил записку управляющему делами Совнаркома Н. П. Горбунову:
«Направьте запрос в ВЧК. Тихвинский не “случайно” арестован: химия и контрреволюция не исключают друг друга»[66].
О смягчении участи самого Владимира Таганцева ходатайствовал в письме к Ленину его отец – Николай Степанович Таганцев, как мы уже знаем, известный в России ученый-правовед. Неформальные основания у отца для этого были: он знал семью Ульяновых еще по Симбирску, оказывал помощь семье, когда брат Ленина Александр Ульянов был арестован по делу о покушении на царя Александра Третьего. Это письмо – интересный человеческий документ, в котором отцовские чувства соединились с политическими и нравственными взглядами.
