Я еще постояла в дверях, глядя на спящего, пока все не отошло само собой: жжение в груди успокоилось, боль стихла. Остался безотчетный страх, да и тот постепенно уходил, превратившись предварительно в обычную, хорошо знакомую тягучую тоску... Определить природу этого чувства мне пока не удается. Оно не похоже на то, что я испытывала, когда видела волну, или труп на площади, или зло, которое когда-то насылала на меня Зинаида. И вовсе уж отличалось от тех ощущений, когда идет хорошее настоящее гадание. Для него, для этого чувства, я не смогла отыскать словесного эквивалента в моем лексиконе, а может, в моем мозгу нет четкого понимания, которое помогло бы выразить его словами. Во всяком случае, ни изобразить, ни хотя бы предсказать наступление этого ощущения у меня пока еще не получалось, зато я хорошо знала грядущий результат: тяжелую тошноту с головной маятой и сильным желанием заснуть, чтобы уже никогда не проснуться.

Клиент явился точно в десять, длинный, веснушчатый, с козлиной бородой. Он первым долгом шумно втянул носом воздух, пожевал губами, будто пробуя что-то на вкус, а затем безапелляционно сообщил: - Черная магия к добру не приводит.

- Откуда ты знаешь про черную магию? - быстро спросила я.

Крис горько усмехнулся, но не ответил.

Тогда я пробормотала примирительно: - Просто сожгла ненужную бумагу...

Но клиент, по-моему, не поверил. Он смотрел на меня долго, с подозрением во взгляде, как будто не мог сразу решиться, сесть передо мной за стол или лучше не искушать судьбу

- Я вообще о черной магии ничего не знаю...

Глупо в таких случаях оправдываться, даже если по какой-то причине считаешь своим долгом. Я в самом деле не знала ритуалов черной магии. Я не желала ничего плохого!

Он все стоял, ел меня глазами.

- Лучше не начинать, если ты мне не доверяешь, - посоветовала я, отчаявшись.

Тогда клиент, как будто вспомнив нечто свое, отчего взгляд его сделался обреченно безразличным, пожал плечами и решился. Но только лучше бы он ушел.

Карты с готовностью разлеглись на любовные неприятности, слезы, сердечные удары, болезни, и уж если хлопоты, то пустые: вышла вся пика, от шестерки до туза наконечником вниз, только так называемый благородный король, который мог бы все плохое пусть не аннулировать, так хоть немного смягчить, - мой любимый пиковый король упорно не показывался...

Следуя совету Деби да кое-какому своему опыту, я довольно давно вывела для себя правило ни при каких обстоятельствах не пугать клиента. В конце концов, любую карточную ситуацию можно изобразить по-разному... Но тут получился такой расклад... Тут следовало хорошенько обдумать каждое слово.

- Что это означает?

Крис резво замотал головой во все стороны, выказывая интерес, граничивший с восхищением. Но его энтузиазм улетучивался с каждым моим заявлением, несмотря на все мои старания соблюдать свои правила.

Я еще не встречала человека, настроение которого с такой яркостью отражалось бы в его взгляде: по лицу сидевшего передо мной парня можно было читать еще лучше, чем по картам.

Внимательно изучив это лицо, взгляд мой случайно, безусловно, не нарочно соскользнул повыше к макушке. То, что я увидела, хоть кого заставило бы застонать от изумления: чуть повыше головы небольшой короной стоял легкий, еле различимый, но все же очевидный туман. Оторвать взгляд от этого тумана было невозможно. Чем больше всматривалась я в него, тем больше он облекался плотью, тем более ясно вырисовывались очертания, повторяя контуры видимого тела. Постепенно туман сконденсировался в облако, а оно, это облако, обволокло всего Криса густой черно-серой волной.

Мамочки мои, что ж это происходит со мной?

Говорят, ко всему можно притерпеться. Даже к разбиравшей меня чертовщине я, наверно, уже начала привыкать. Увидев подобное когда-нибудь, раньше, я тут же, на месте скончалась бы от разрыва сердца. Теперь же, после всего случившегося за последние три дня, даже легкого обморока не случилось со мной: я только слегка замерла, разглядывая ядовитую черную тень, окутавшую клиента, но давившую почему-то на меня.

Встрепенувшись через некоторое время, я заметила: Крис смотрел на меня с ужасом. Мне самой было жутко. Всю подноготную клиента я уже знала наизусть.

- У тебя медицинская страховка есть? - уверенно спросила я.

- Да.

- К врачу давно обращался?

- Нет.

- Диагноз?

Этого можно было бы не спрашивать. Диагноз ритмично стучал в моем воспаленном мозгу, будто забивал гвозди.

Крис опустил голову и вымученно улыбнулся, с трудом выговорив: - Ты чувствительна.

Он облизнул пересохшие губы и, наконец, выплюнул свой короткий приговор.

После того, как он произнес это односложное, самое главное, самое позорное слово, говорить ему стало чуть легче, он прибавил: - Обращаться к врачам не имеет смысла.

- Каким образом это случилось?

- Мой друг. Мы жили вместе... Кто из нас первый схватил проклятый вирус, не знаю... Да только он уже умер... Три месяца назад.

Голос клиента сорвался. Я поняла, он пытался сдержать рыдание.

- Он не смотрел на меня с той минуты, как понял своий диагноз... Ненавидел.

В горле у него всхлипнуло. - Он меня ненавидел! Только перед самой смертью... Мой любимый, - так и сказал: "Май билавд уан". - Мой любимый взглянул на меня. И сказал: "Уходи". И все.

Бедный Крис заплакал, тоненько взвизгивая. - Что мне делать? Страшно вспомнить как мучился он, а проклятые врачи... Как я с ним ТАМ встречусь? Боюсь умирать. Не хочу умирать. Ненавижу всю эту канитель. Должны быть другие формы лечения... Говорят, белая магия может помочь. Я потому и научился отличать запахи черной... Но нужна мне белая...

- Ясно. Я-то только гадалка...

- Я понимаю, вылечить ты меня не можешь... Но если б хоть знать, сколько мне осталось. Можешь ли ты сказать, сколько мне еще осталось?

Я отрицательно покачала головой.

- Жаль. Моему другу было немного легче: он вообще ничего не знал заранее, думал, всего-навсего простудился... А посоветовать кого-нибудь можешь?

Я никого не знала, кроме Кашпировского, да и то понаслышке. Но я рассказала о нем Крису, и тот ушел на поиски нового советского Месмера, здорово обнадеженный.

Серж появился в дверях, когда я, не жалея ни хлорки, ни собственных рук, мыла все, к чему мог прикоснуться несчастный больной.

- Ни с места! - с пафосом повелела я.

Во все еще сонном взгляде Сержа обозначилось изумление.

- Представляешь? - сказал он позже, когда, закончив уборку, я поделилась впечатлениями. - Вот так проснуться утром: "добрый день", - и думать, что, может быть, этот день последний. А может, предпоследний... Каждое утро.

- Ужас.

- Ужас - это наши с тобой ночные кошмары, а тут все ясно. Это не просто ужас. Это уже нечто поужаснее ужаса.

- Может, это нарочно он появился здесь в тяжелое для нас время. Показать, что бывает хуже.

- Всегда может быть хуже... Наверно, даже этому, как его, Крису, кажется, что может быть хуже... А почему, собственно, ты считаешь это время тяжелым? По-моему, оно просто интересное.

Серж надолго задумался. Он молча сидел некоторое время, сгорбившись, будто на спину ему давили пудовые гири, а потом, допив свой кофе, сказал: - Случалось с тобой раньше что-нибудь подобное? Только хорошенько подумай прежде, чем отвечать.

Тут и думать было нечего: самым первым звеном в этой сумасшедшей цепи была волна, которую я видела из окна бара, и которой на самом деле не существовало, кроме как в моем взбесившемся воображении.

- А до этого? Интересные сны? Или гадание?

Гадание. Я рассказала о тех редких случаях, когда гадание, по-моему, получалось.

- А еще до этого? В детстве?

Глаза Сержа округлились. - Говорят, в детстве все начинается...

Я содрогнулась. ТОГДА? С Зинаидой.

Серж, внимательно наблюдавший мои мытарства, пришел на помощь: - Я, например, в детстве ужасно боялся кошек. До сих пор, честно говоря, боюсь их немного.