Ее руки и глаза ласкали мою грудь и плечи, как будто я был куском мяса, когда она придерживала нас на алюминиевой стороне одного из прицепов другого актера. Я никогда не чувствовал себя объектом, и что-то говорило об этом, исходящее от меня. Все, чего я хотел от нее, чтобы она смотрела мне в глаза — хотела меня. Вместо того чтобы сбежать, мое тело отдалось ей. Это было почти грязно — и все же, когда она наклонилась ко мне, я был беспомощен.

Я хотел ее... Каждую часть, и я возьму любую, которую смогу получить.

Я крепко дернул Эдли и нащупал ее шелковистые губы своими, приподнимая за талию. Она была самой маленькой девушкой, с которой я когда-либо сталкивался.

— Подожди, — я отступил с диким дыханием, пытаясь избавиться от внезапного опьянения.

Я был пьян от нее. Было что-то, чего мне не хватало, что-то важное. Как только воспоминание промелькнуло в моем сознании, боясь потерять его снова, я выпалил слова:

— Твой брат, Томас, он здесь.

Очень кстати. Я съежился, когда весь мой «осторожный» и «деликатный» план эпически провалился.

Эдли напряглась и прервала все физические контакты между нами.

— О чем ты говоришь?

— Здесь парень, который хочет видеть тебя и утверждает, что он Томас Эдер... Высокий и худой, с волосами на тон или два светлее твоих, — мягко объяснил я, пытаясь не напугать ее. На ее лице появился взгляд дикой лошади.

— Чего он хочет?

— Не думаю, что еще что-то, кроме как увидеть тебя.

Она казалась потерянной, совершенно сбитой с толку, а затем сменила позу и, как поднимающийся пар, выпрямила спину. Ее чувства, начиная с губ, медленно просачивались к глазам.

Мне было известно, что это значило. Я понимал ее так же ясно, как, если бы она произнесла это вслух. Хотя и не желал этого слышать.

— Я пойду с тобой, — предложил я, уже предчувствуя отказ.

— Нет, — все, что сказала Эдли.

— Слушай, я не собираюсь притворяться, что знаю или понимаю твои отношения с семьей, но если он пытается тебя увидеть, тогда это хорошо, верно? Тебе ничего не стоит его выслушать. Он твоя семья.

Девушка уже отвела от меня глаза.

— Нет.

Все, что я мог сделать — это смотреть, как она уходила.

И хотя все длилось несколько секунд, мне казалось, что прошла вечность. Каждый сустав и мышцы кричали на меня, чтобы я сделал что-нибудь — что угодно — чтобы удержать ее рядом со мной. Я не двигался, замер и разрывался между тем, что она хотела, и тем, что я считал нужным.

Я уверен, что мог заставить ее остановиться. До этого момента я всегда находил способ. Но что-то пришло мне в голову, когда я стоял там в первый раз.

Просто потому, что я нашел способ заставить ее возвращаться раз за разом, не означало, что мне всегда будет достаточно просто это сделать.

Как только Эдли пропала из виду, предчувствие, что что-то должно произойти, стало более ощутимо.

Я не имела ни малейшего представления, как буду выживать в ближайшие две недели. Мой билет на самолет не позволял мне убежать отсюда еще шестнадцать дней после окончания съемочного процесса. Это мне за то, что позволила Кэму организовать мою поездку. Каждая секунда каждого дня была наполнена борьбой с моим всепоглощающим желанием бежать – бежать отсюда так быстро, насколько это возможно — не говоря уже о том, что стоимость обратного билета будет внесена в оплату за мою работу.

В доме Кэма стало тихо после его возвращения; даже тише, чем когда только я одна бродила по залам. Мы жили в самом скучном безмолвном фильме, когда-либо созданном, проводя повседневную жизнь в вежливом презрении, никогда не осмеливаясь войти в крещендо нашего последнего противостояния. Я ничего не могла поделать с тем, что мое прошлое, настоящее и будущее давили на меня со всех сторон.

Такое чувство, что Томас был послан мне вселенной, чтобы удостовериться, что ни одна толика боли не прошла незамечено, ни один удар сердца не прошел безболезненно. Зачем он приехал? Он не должен был оказаться внутри. Разве он не знал, что я давно лишилась прав на эту часть своей жизни? Я сдалась — выброшенная в мусор — что касается моей семьи, знала лучше кого бы то ни было: они не признавали права на ошибку — по сути своей никогда.

Игнорировать прошлое было проще, чем настоящее. Я никогда особо не вникала в то, каков тот мужчина, о котором Деклан рассказывал. Я уже знала настоящего его. Я могла ощущать это внутри себя, и это было вполне в стиле моего старшего брата. Раз он пришел увидеться со мной один раз — я сомневаюсь, что он будет последним — мне нужно быть более бдительной, чем обычно.

Мое настоящее было еще сложнее. Я выработала для себя схему действий на съемочной площадке, которая для меня прекрасно работала. Я строго по часам избегала всех мест, где могла образоваться толпа. Так же я изловчилась применять слабости Кэма и Деклана против них самих же. Легкая неловкость в пребывании подле Кэма, стоила того, что Деклан держался от нас на почтительном расстоянии.

Но даже тень Кэма не была мне нужна, когда я была с Маделин, так как почти все избегали ее присутствия.

Было всего одно слабое место в системе, это трехминутная уверенная ходьба до трейлера Маделин каждое утро, но оно было совсем незаметно — ну, пока Деклан не преградил мне путь в последний день съемок.

— Не сейчас, Деклан. — Я попыталась избежать прикосновения, игнорируя собственное учащенное сердцебиение — вполне обычный для меня побочный эффект общения с ним.

Он заблокировал мне дорогу.

— Если не сейчас, то когда именно? Сегодня, вроде как, завершение, так когда ты думаешь — даже не знаю — никогда? Извини, подружка, но мне это не подходит.

Я именно так и собиралась поступить. Возможность просто исчезнуть из жизни Деклана представлялась мне одновременно притягательной и отталкивающей. Меня разрывало на части от внутренней борьбы из-за того, что я хотела и должна была сделать.

Скрывая все признаки внутреннего смятения, я бросила на него притворно отрешенный взгляд.

— О чем ты хочешь поговорить?

— Джозеф Хоффман предложил мне роль в «Унесенных ветром», — его глаза светились от радости, когда он говорил. — Мы пообедали, и это было потрясающе. Он совсем не такой, каким я его себе представлял.

— Это отлично ... Просто действительно, действительно — что это за слово ты используешь? Ах да — крутяк! Это просто очень, очень крутяк!

Мои излияния слов были мертвыми, неутомимыми, заставляя меня погрузиться глубже в бессвязность, надеясь, что количество заменит качество. Я хотела быть счастлива за него. Я знала, как много это значило для него. Это было написано на его лице. Мой эгоизм заразил мою доброжелательность, почти оставив ее неузнаваемой.

Деклан закатил глаза, не впечатлившись моей реакцией.

— Ой, да ладно.

Только что я стояла и пыталась собраться с мыслями, чтобы выдать подобие правдоподобного ответа, как вдруг оказалась сметена в охапку, словно тряпичная кукла. Руки Деклана надежно обхватили меня, уютно прижимая мое тело.

Господи, он пах восхитительно. Кларк Гейбл, должно быть, не мог бы пахнуть лучше.

— Я сказал тебе это не затем, чтобы ты погладила меня по головке. Поздравления не обязательны. Я их не приму.

— Что? — от удивления я открыла рот. — Почему?

Он прижался своими губами к моим на манер старого доброго голливудского поцелуя, больше подходящего для черно-белой кинокартины, чем ярчайшим краскам, что взрывались за моими опущенными веками. Ощущение поцелуя, сладостные касания его языка и настойчивость губ обескуражили меня, но даже ощущения, в которые он меня погрузил, ничего не значили в сравнении тем, что он сказал своим молчанием.

В обращении со мной, Деклан неизменно обладал способностью говорить больше, не произнося ни слова, и этот поцелуй говорил о многом. Он вписывал любовные истории и эротические фантазии в реальность.