Я не слишком хорошо подкована в вопросах правильного поведения с партнером, после того как произошло соитие. Я к тому, что после утраты моей невинности с Кэмом, я юркнула в самолет до дома, прежде чем успела посмотреть в лицо ему или последствиям от содеянного. Наша следующая встреча в то лето произошла уже когда смятение-на-утро-после полностью испарилось, и этим мой опыт исчерпан. Кэм стал единственной записью в списке моих контактов. Беременность сделала меня полностью безучастной к подобным развлечениям в колледже. Поэтому я представления не имела, по какой схеме люди обычно действовали после случайного секса.

Деклан же казался еще спокойнее, чем обычно, вольготно устроившись, справа от меня внутри дорогого автосалона. Его абсолютная невозмутимость только усиливала мою нервозность, вызывая жгучее желание вывести из себя этого наглеца.

— А зачем тебе вообще сегодня приезжать? Я думала, что большая сцена удочерения в агентстве — единственная на повестке дня, — поинтересовалась я с подозрением. Из того, что мне известно, отсутствие рядом со мной Кэма в тот день, когда я отправилась в город Роли, было аутентично передано в сценарии.

И эта сцена даже не была исключительно важной. Я сказала «большая» исходя только из габаритов. Декорации, что для нее отстраивались, отличались впечатляющими размерами и красотой. Да и съемки обещали стать затяжными: судя по планам Джорджии, нас ожидал длинный день с множеством дублей и сменами ракурсов.

— Тебя даже нет в этой сцене, — заявила я.

Деклан в ответ лишь пожал плечами, что я восприняла как знак согласия.

— О да, ты — истинный экоманьяк, — не удержалась я от издевки. — И какова же истинная причина твоего стремления сегодня на работу? Неужели, ты настолько наслаждаешься, мучая меня?

— Не льсти себе, — его челюсть застыла, будто высеченная из мрамора талантливой рукой знаменитого скульптора. Его подбородку можно посвящать сонеты. Уверена, миллионы девушек на моем месте сейчас бы именно этим и занялись.

Деклан отвернулся, лишая меня возможности прочесть то, что написано у него на лице, и не стал дальше продолжать беседу. Честно говоря, я шутила, говоря «мучить», но его угрюмая реакция по-настоящему заставила меня чувствовать себя неловко. И, если он здесь не для того, чтобы досадить мне, тогда зачем?

Я не стала настаивать на продолжении общения, немного опасаясь реакции Деклана. Приятным облегчением стало то, что он ни слова не произнес на протяжении всего пути и на парковке. Дек даже не попытался проследовать за мной в трейлер Маделин. Это уже начинало настораживать, учитывая тот факт, что игра на моих нервах была его любимым лекарством от скуки в перерывах между съемками и проработкой сценария. Может, он заболел.

Странное ощущение от этого утра усилилось, когда я нигде не смогла отыскать Альфреда. Вздохнув, я закусила губу от разочарования. Я ведь надеялась запустить свой новейший план по завоеванию телохранителя, заключающийся в постоянном упоминании различных фактов о спорте, пока какой-нибудь не вызовет его ответной реакции. Ничто так не сближает людей, как команда, за которую вы оба болеете. Я собиралась начать с футбола, хотя то, что он крупнее большинства игроков, возможно, делает его менее заинтересованным, по сравнению с любым среднестатистическим американцем.

Когда я открыла дверь мисс Луна как раз выходила, и нам пришлось неловко проскальзывать мимо друг друга в узком проходе, меняясь местами, под острым взглядом Маделин.

— Где все? — поинтересовалась я.

Поскольку мисс Луна уже завершила свои обычные утренние обязанности и ушла, мы с Маделин остались наедине. Отсутствие толпы не заставляло безликий трейлер казаться больше. Он был безжизненным, практически вызывающим клаустрофобию, без личностей, наполнявших пространство чем-то большим, чем привычный сухой профессионализм, что источала Маделин.

Молоденькая рыжевласка была облачена в спортивный костюм, и ее конский хвост спокойно ниспадал сзади, и был настолько длинным, что чуть ли не доставал до пят. Она иссушила бутылку воды с таким усердием, будто только что пробежала марафон, хотя я знала, что прошел как минимум час, после того как ее тренер подверг ее изнурительной тренировке.

Маделин закрутила крышку бутылки и, наконец, отметила мое присутствие своим оценивающим взглядом.

— Альфред пошел помочь Френ принести коробки с письмами от поклонников из ее машины, — фыркнула она. И я достаточно хорошо знала Маделин, чтобы понять, что ее раздражение вызвано не самим моим вопросом, я тем фактом, что я интересовалась чем-то, не связанным с ее персоной, «Девушкой в желтом платье» или работой.

Я знала, что заплачу за свое (хоть и небольшое) отвлечение, и Маделин не разочаровала.

— Почему ты отдала своего ребенка?

«— Я обязана спросить тебя, Эдли, почему ты хочешь отдать свою девочку на удочерение?»

Слова Маделин вызвали в моей памяти тот же самый вопрос, что мне задал агент по усыновлению, и эти оба вопроса начали кружить в моем сознании, словно рой потревоженных пчел вокруг их собственного улья.

Они все хотели знать почему. Но «почему» — это так просто, прямо и предсказуемо. Их истинным вопросом должно было стать «когда». Когда я решила отказаться от ребенка, за жизнь которого отдала бы свою.

Это был один единственный момент, внешне незначительный, но неизмеримый по своей сути.

Для стороннего наблюдателя, это не выглядело бы чем-то особенным: просто молодая девушка, сидящая в парке и наблюдающая за тем, как мир вокруг нее кружит в собственном ритме.

То был тяжелый день. Я жила с Кэмом в его лофте в Роли, наблюдая за тем, как жизненные обстоятельства, что я навлекла, меняют его. Я чувствовала себя бесконечно уставшей, но сон не приносил ожидаемого облегчения, изматывая меня невероятно реалистичными кошмарами.

Деревья маячили за спиной, легкий ветерок запутывал длинный подол моего платья вокруг лодыжек и, в этот раз, лето не показалось мне таким уж неотвратимым.

Я только что приобрела крендель у пекаря на деньги, что попросила у Кэма сегодня утром. Меня никогда не смущало просить деньги у родителей (и гораздо больше, чем жалкие десять долларов, которые Кэм выскреб из своего бумажника), но каждый раз, когда я просила его об этом, у меня было чувство, будто я отдавала часть своей души взамен.

Женщина с коляской прогуливалась по мощеным дорожкам вокруг парка. У неё был тип лица, по которому сложно определить возраст. Ее, длиной до подбородка стрижка а-ля «мамаша» намекала, на около тридцатилетний возраст, однако лицо выглядело свежим и молодым, не смотря на темные круги под уставшими глазами.

Половина её лица была искажена из-за телефона, зажатого между плечом и подбородком. Обе руки были заняты несмежными делами: одной было поручено выправление тента на коляске, тогда как вторая вылавливала только-только начавшую ходить малышку в розовой пачке, искусно уворачивающуюся от неё. Я могла слышать только часть разговора по телефону, из-за криков ребёнка, но даже этого хватило, чтобы осознать, что её голос звучал так же изможденно, как я себя чувствовала.

Женщина остановилась около моей скамьи в парке, чтобы закрепить тяжёлый мешок с детскими вещами на руле прогулочной коляски и отыскать в нем какую-то вещь. Мать была настолько занята, что, казалось, даже не заметила моего присутствия, чего нельзя было сказать о маленькой девочке, которая тут же ко мне подсела. Тюль её пачки выглядела прямой и жёсткой, скрывая нижнюю половину маленького тельца, и только дрыгающиеся носки розовых балетных тапочек выглядывали из-под неё.

— О, нет!

Я посмотрела как раз в тот момент, когда несметное количество бутылочек, пустышек и других всевозможных детских принадлежностей вывалились из мешка и покатились вниз по склону.

— Черт возьми!

За первым последовало еще более эмоциональное восклицание. Женщина быстро хлопнула ладонью себе по губам, глядя на дочь широко раскрытыми глазами.

— Это очень плохое слово, Астрид. Мамочка не хотела говорить это нехорошее слово. Мы ведь не расскажем папе об этом уродливом слове, не так ли, милая?