- Идите сюда, мальчики!

Я кивнул уже одетому Женьке, и он молча стронулся с места. Мне совсем не хотелось, чтобы он видел, как я перекладываю в новую рубаху пряжку пояса тиса. После того, как Сашка появлялся передо мной воочию уже дважды за последние сутки, мне не хотелось ни на миг расставаться с тем последним, что связывало нас.

Когда зашёл на кухню, табуретку из-под стола мне выставил Женька. Просто наклонился, вытянул и поставил во главе стола. Не глядя. Как сделал бы любой настоящий тис.

Я прошёл, сел, и тут же передо мной Анна поставила кружку. В тёмном океане чая лениво перекатывались на волнах мелкие травинки и лепестки.

Отхлебнул. Да. Это то, что нужно сейчас!

Анна села напротив. Наморщила лоб, потёрла виски и начала:

- Так, мальчики. Ещё раз, если вы пропустили, - я смогу восстановить только одного из вас. На двоих меня не хватит. Придётся тратить энергию матрицы, а она у меня слабая. Поэтому после этого я просто стану, словно тряпочка с глазами – лежать и моргать.

Я откашлялся, привлекая внимания. Но Анна недовольно замахала рукой – «потом, потом!» - и продолжила:

- Мне бессмысленно бегать и пулять – я этого не умею! Отлежусь чуток. Тем более, что моя работа будет на другом пласте реальности…

Я согласился. Пускать её туда, где стреляют, после того, как она так глупо попалась под пулю? Увольте!

- Что ты умеешь?

Анна задумавшись, накручивала локон на палец и смотрела в чай, но, наконец, решительно тряхнула волосами.

- В этом и загвоздка, Борис. Я не боевой вед. Создать огненный шторм, двигать по воздуху оружие или ставить прозрачные стены – я не умею.

Она отвела взгляд:

- Учительница – это такая доля, которая, в идеале, далека от войны…

Я понял и скрыл потемневший взгляд в чае. Ведь, ничего не требовал особенного. Даст сил чуток – уже будет хорошо! А сможет прикрыть иллюзорной маскировкой – совсем отлично! Сумеет хотя бы маленький какой переполох у противника вызывать – цены ей не будет! Но – нет, так нет.

Анна, словно прочитав мои «громкие мысли», криво усмехнулась и фыркнула:

- Не настолько всё плохо, Борислав!

- Я весь внимание, веда, - кивнул я.

Снова меланхолично накручивая прядку, она отвернулась к окну. Хмурая, задумчивая, точёная, словно созданная из мрамора рукой гения древняя муза. Муза заботы. Солнечный свет из окошка не скупился, поливая бархатную кожу светом, и в ложбинке меж ключиц блестела капелька пота.

- У учителей есть свои преимущества, - наконец, ответила она. – Работа с детьми многому учит. А когда детей двадцать и все мельтешат…

Она резко встряхнулась и повернулась к нам.

- Значит, так, мальчики. Первое – создаю временную петлю. Время можно не щадить – его ещё долго меньше не станет. Тут у меня свои наработки… Второе - пробью коридор к Юле. Это тамошние мастера-веды почувствуют на раз и начнут меня выцеливать, чтобы отбить. На время это их займёт капитально, так, что всё остальное интересное просто пропустят. Сможете пройти, словно по коридору. Третье – в одиночку соваться туда практически бессмысленно, но маскировка – увы – не мой профиль. Зато вполне могу насоздавать фантомов. Хоть сотню! Одна беда – кроме видимости, в них ничего нет. Зато пошумят, отвлекут людей. Останутся только тархи…

С каждым её новым предложением, в голове всё чётче выстраивался план. И на лице застывала маска готовности. Одно только угнетало – как рассказать Женьке-то? Как отстранить его от стражества, которое несёт его душа добровольно, и заставить остаться дома?

И вдруг поймал себя на мысли, что смотрю на него как уже на своего. Также пытаясь оградить и от беды, и от душевного терзания.

Женька катал в руках чашку, гоняя по донышку остатки чая и хмурился. Почувствовав мой взгляд, вскинулся. И я ясно увидел в его глазах- всё он уже понял. Только ждёт, когда я озвучу это. Как любой справный тис ждёт команды от своего сура – предчувствуя, предвосхищая. Вот, ведь, какая петрушка вытанцовывается…

Я откашлялся и улыбнулся молчаливо ожидающей нашей реакции Анне:

- Это будет великой заботой, веда!

Она вздохнула:

- Тогда допивайте… А я пойду себе готовить уютный склепик.

И порывисто поднявшись, ушла.

И меня внезапно настигло понимание разницы. Это тебе не Юрка-Юла, мелкий вед с третьим олосом и житейским опытом ребёнка. Веда вполне осознавала, когда ей стоит вмешаться, а когда нужно уйти, оставив тархов наедине. И не лезла. Решайте сами, думайте сами. Хотя, вот, Юрка, каждый раз встающий между нами с Женькой, поставил мне картинку-зеркало для защиты, а она попыталась привязать к себе своими ведовскими штучками. И не знаешь – что лучше-то?

Наткнулся на внимательный Женькин взгляд исподлобья и, кивнув в сторону комнаты, едва слышно спросил:

- Ты её знаешь?

Тот отозвался почти беззвучно, едва шевеля губами:

- Она из Крёстов. Учила Юрку среди других одарённых. Потом его отобрали как потенциального Чудотворца для интенсивного обучения. Она была против. Её пытались заставить. Она сбежала.

- Я всё слышу, - пропела Анна из комнаты.

Женька тут же замолчал.

Вот, ведь, слух! Я-то рядом едва различал слова!

Было о чём подумать. Вроде и простыми словами Женька всё описал, но, зная ведов, можно понять, что происходило тогда нечто страшное. Пытаться заставить веда что-то делать против его воли могут только более сильные. А уж если смогла бежать от них – значит, и сама вышла на высокий уровень обороны! Получается, что доверять ей, как минимум, сейчас – можно.

Женька кивнул, подслушивая мои «громкие мысли».

- За что она тебя ненавидит?

Женька помрачнел. Скулы заиграли. Отвёл глаза:

- Мне доверяли наказывать Юрку, когда он не справлялся с заданиями. Веда была против такого метода.

Так вот что так грызёт твоё сердце, Жанька! Не отболело, не отстрадало ещё. Но я не вед, Жень, мне не надо объяснять, что никто лучше тиса не сможет наказать ребёнка. Аккуратнее и бережливей добротно воспитанного тиса в этом деле просто нет. Любой тарх может дозировать удар, но не каждый может это сделать так тонко. Поэтому доверие к тебе у Крёстов я понимаю. И стыд, который до сих пор терзает сердце, приму. И не ударю больше, напоминая об этом.

Разберёмся с последним вопросом.

- Жень, иду я.

Я ожидал вспышки ярости, ожидал бури и метаний от нестабильного ведомого. Но Женька покорно склонил голову, что принял. И всё. Я почувствовал себя последним дураком. Уже собрался внутренне, приготовился к тому, что придётся ломать сопротивление, словно упёрся руками в тяжёлую дверь, а она легко раскрылась передо мной, принуждая теперь лететь вперёд, нашаривая опору в пустоте.

Выдохнул, обретая понимание.

- Тела там, у сарая, – мотнул я головой: - Собери оружие, патроны. А я пока к Анне. На лечение.

Женька снова кивнул. Взгляд у него оставался задумчивым и отстранённым, но не из-за мёртвой плёнки равнодушия, возникающей от работающего «привратника», нет. Он словно погружался в себя, в осознание происходящих перемен, наблюдал, как внутри рушатся с трудом выстроенные за годы одиночества опоры собственного мнения, как дикий катаклизм изменений взламывает фундамент ярости и боли. Смотрел на это молча, понимая, что ничего не будет, как прежде.

- Просьбу можно?

Он сказал это так тихо и отрешённо, что я даже сперва не осознал, что слышу именно его – дикого, резкого тиса!

Предчувствуя необычность просьбы, я замялся, пряча сомнения, кашлянул в кулак.

- Можно.

Женька впервые за разговор посмотрел прямо мне в глаза и коротко попросил:

- Вернись.

И я почувствовал, как и мой мир, выстроенный за годы одиночества, ломает внезапный катаклизм…

Глава 16 - По дороге с облаками