Я закусил губу, смотря на то, как малыш ворочается, укладываясь удобнее. И очень тихо поднялся и вышел. Штормило, перед глазами летали то ли снежинки, то ли мелкие белые мушки, нагло норовя сесть на нос и устроить там снежную горку. Ватные руки-ноги с трудом слушались команд.

Юрка выпил меня, словно бокал с соком – не заметив, не насытившись! Но сильнее ударило не это, а его последние слова. О детском кошмаре обучения, через который он прошёл. И становилось больно от понимания, что знакомые мне по прошлой жизни Кресты оказались такими скудоумными скотами, что проводили мальчика через тернистый путь быстрого взрастания ради неведомой мне миссии. Как рука у них поднялась так увечить сознание одарённого веда! Будь сейчас старые времена, до падения Храма, - тех, кто пошёл на подобное, уже в брызги бы рассеяли по земле! Потому что талантливый вед, зачерствевший своим сердцем, может быть опасен для всего человечества. Возросшего силой до духовного возрастания невозможно остановить на пути ярости, порождённой детскими страхами. Потому ведов растят лучшие из лучших, потому окружают белыми снами и чистыми поступками. А тут – сознательное погружение во тьму! Как простить такое? А вспомнишь конопатый курносый нос и широкую смущённую улыбку, и кулаки сами чешутся.

Вышел из дома на крыльцо - словно выплыл из пучины. Опёрся о перилла рядом с молчаливо курящим Просо и перегнулся - показалось, что вытошнит. Продышался. Обошлось.

Евгений косился и нервно мял сигарету в пальцах, но, слава небу, молчал. Потому что видок мой явно не соответствовал его представлениям о хороших бойцах - жалок да ничтожен.

Отпустило, выпрямился, смотря на далёкие звёзды на небосклоне. Мутило ещё, густым зловонием перекатываясь внутри. Но на ночном прохладном воздухе быстро свежела голова. Только ватная непослушность рук-ног оставалась, да живот дрожал, будто желе на блюде. Как после выкладки по полной. Или тяжёлого потрясения. А всего-то мальчишке-веду передал силы, сколько в него впиталось после ночного кошмара на озере.

Когда голова немного отошла, а перед глазами перестал высаживаться десант лилипутов на светящихся парашютиках, я аккуратно приземлился на ступеньку крыльца. И протянул руку Жане. Требовательно и однозначно. Как к своему.

Женька встрепенулся и автоматически передал мне сигарету.

Хорошо.

Хорошо, что подчинение в тисах вбивается с пеленок…

Хорошо, что ноги уже не дрожат…

Хорошо, что есть покурить…

Всё хорошо. Глазеть на звёздное небо, молчать о своём, чувствовать, как сизый дым прокатывается по глотке, кусая за нутро злым ядом, но, одновременно с этим, активизируя его.

Просо смотрел себе в ладони и, как и я, осознавал произошедшее сейчас.

- Юрка конкретно выложился, – глубоко затянувшись, начал я. Спокойно, без наезда, так, чтобы не рвать мгновение доброго состояния: – Боюсь, что его поле теперь без труда вычислят по такому яркому внедрению в реальность. А в этой области, насколько я помню, отделения Крёстов имеются… Так что можно скоро ждать гостей.

Я взглянул на Евгения. Он никак не отреагировал. Может, логика моя в кои-то веки ему показалась безупречной. А, может, ещё никак не мог отойти от произошедшего и осознать, что в моих глазах он теперь – тис. Что тело предало его, выдав тайну сознания. Что больше не нужно показывать себя сильнее, чем есть на самом деле. И не нужно рвать душу за стражество Чуды, делая невозможное для тиса, а достаточно отдать старшинство тому, кто его достоин, и знать, что это правильно. Найти, наконец, своё место. Место, которое ему с большой любовью создал его маленький подзащитный.

Я глотнул новой порции дыма, щекочущего нутро, и продолжил:

- Нужно собирать вещи и уходить. Лучшим вариантом будет переход через леса – я там достаточно обжился и успешно скрываюсь не первый год. С мальцом двигаться будет, конечно, труднее, но он парень смышлёный и неробкий – справимся…

Я не ждал такой реакции. Ждал признания и согласия, ждал ответных предложений, ждал даже насмешек над высказанным… Взрыва не ожидал.

Просо повернулся ко мне всем корпусом, выпрямился, подав в поясницу мощь нехилого корпуса, и процедил почти с нескрываемой ненавистью:

- Не командуй - не опоясал! Себя веди, дохляк тёмный!

Это не просто пощёчина. Назвать идущего за светом – тёмным… Такое смывается только кровью!

Ярость накрыла, словно маска навернулась на лицо, и сознание поплыло – я снова видел перед собой Сергея, снова слышал его голос и понимал, что где-то там, во вчера, умирала моя семья – жена, дочурка, ведомый…

Одним рывком вскакивая, я бросился на Просо и смёл его с крыльца. Вместе свалились через перилла, ломая их! Но я встал на ноги на миг быстрее. И, рванув за ворот рубахи, резво подхватил едва поднимающегося бойца, отправляя в следующий бросок. Тот едва успел сгруппироваться, спиной влетая в стену сарая.

Доски захрустели, проминаясь внутрь, но удержали.

Жанька лишь успел поднять руки для защиты и укрепиться, хребтом вдавливаясь в стенку. Но это меня не остановило.

Второй рывок поломал круг защиты Просо, заставив руки завязнуть запертыми почти возле тела.

И он стал открыт для смерти или увечья, которые я мог ему дать. Секунды хватило бы на то, чтобы рвануть открытую для удара глотку, раскрошить ребра или заставить блевать выкрошенными зубами!

- Борис! Жаня! - Юрка навернулся с крыльца и, размазывая кровь и сопли, рванулся к нам.

Нет, этого ещё не было. Он ещё только скидывал одеяло, ещё только ставил босые ноги на холодный пол, ещё только… Но сила его личной реальности уже вмешивалась в моё сознание, будя меня… Меня настоящего. Того меня, которому нужны - до рези в сердце нужны!- Дом, Сын, Младший…

Я замер, смотря в Жанькины глаза, затянутые знакомой плёнкой осознания участи… Он даже не попытался воспользоваться мгновением моей слабости, не поднял рук, не сдвинулся в сторону. Только губы шевельнулись – пощады? прощения? ведомости? Я опустил руку на его брючный ремень, стиснул до боли в костяшках и процедил, наскребя по сусекам ненависти и презрения для фразы, которую нельзя говорить с тоской и болью:

- Это было бы несложно!

И разжав его пояс, отвернулся, чтобы успеть поймать наворачивающегося с крыльца Чуду.

Глава 12 - Неприятности котенка Гава

Под сенью дуба лежать хорошо. Не жарко, не холодно. И почти не больно…

Я лежал, привалившись к рюкзаку, чуть в стороне от тропы, переходящей в развилку. Налево пойдёшь, направо пойдёшь, прямо… Мне не хотелось никуда. Тоскливо и пусто. Я поднимал с земли бусины прошлогодних желудей и ногтями сковыривал с них шляпки. Потом аккуратно складывал в две кучки: по правую руку – шляпки, по левую – ядра. Делал это так методично и бесцельно, что самому это занятие казалось бесконечным. Подумалось, что где-то в рюкзаке есть леска, которой ещё ни разу не приходилось пользоваться – можно нанизать жёлуди на неё и сделать бусы… Или чётки. И подарить их Чуде… Или Просо… когда-нибудь. Подумал и тут же отмёл – не стоит превращать в дело искреннее неделание. К тому же, вряд ли когда-нибудь ещё я встречусь с ними.

Вспомнилось, как уходил. Молча, быстро и чётко, словно в послушании, собрался, прихватил рюкзак и вышел за порог. Просо остался стоять возле сарая, обняв подбежавшего Юрку. Я был уверен, что он даже не шелохнулся за всё время моих сборов. И – показалось или нет? – он не мог остыть после происшедшего, оставаясь слишком бледен и раскоординирован. Чуда жался к нему, обнимая так, словно пытался защитить. От меня ли? От него ли самого? А я… просто уходил. Только когда за моей спиной стукнулась о косяк калитка, осознание этого пришло в полной мере. Три последних года в одиночестве, маленькое счастье покоя в кругу своих на пару дней, и снова – пустота внутри, такая же больная и свежая, словно только вчера я потерял всё…