Вино хорошее. Удивительно – как в наших местах можно найти подобное? За последнее время стало привычным, что на игристое идут самые неудачные вина. Захотелось поднять бутылку и посмотреть этикетку. Сдержался.

Разлили повторно.

- За качающих колыбель!

Он чуть усмехнулся, поднимая бокал. Тост с таким количеством трактовок, что спорить нет смысла. За женщин любимых и любящих. За тех, кто хранит в сердце искренность и осмысленность жизни. За человечество, ради которого мы ещё живы. За тех, кто дорог… Читай по своей душе. Читай в сердце.

- За вступающих на Мост, – поднял бокал третьего тоста Жаня.

- За Мост! За идущих коридором!

Всё просто. Тост, за тех, кто в это мгновение, но в других координатах пространства и чувства идёт под ладонями уже приблизившейся смерти. За тех, кто в бою. Им в этот миг нужна память живущих дальше. Для того чтобы верить, что всё ненапрасно. Для того, что бы хватило сил перейти через Мерцающий Мост Смерти.

- За детство.

Просо кивнул. Тост за прекрасное время – время, когда можно было воспринимать мир во всем его великолепии. Воспринимать непосредственно, обучаясь у себя, у любви, ещё огромной и боли, ещё невыносимой. Тост за единение с мирозданием. Ну и за детей, конечно. Наверное, и Юрку, в том числе.

Так. С обязательной частью нашей светской беседы разобрались. Ключики-пароли сошлись. Мы с тобой одной крови… Что дальше-то?

Дальше оказалась вторая бутылка. Пока Просо разбирался с пробкой, – подбросил веток в костёр и почти незаметно убрал ствол подальше. Не от греха – от стыда - подальше.

Ведь следующий тост – тост внутренней сути. И либо Просо первый поделиться своей, либо на том мы и закончим обмен любезностями.

Жаня подал мне бокал, заполненный до краёв:

- За отмеченных крыльями!

Вот так вот! Конечно, это он не про себя. Тарха, отмеченного Силой, я бы признал сразу, как увидел. Значит, про мальчонку. Можно было, конечно, предположить, что Чуда неординарен, но чтоб настолько! Я ждал увидеть в нём будущего веда, но никак не Меченного. А по слову Просо оказывалось, что судьба мальчишки – поединок с судьбой и борьба за человечность. И сидящий передо мной воин – его страж. Так ли всё это или только фантазия молодого тарха?

- За отмеченных! – Приподнял я принятый бокал.

Пока пил, старался не особо заметно смотреть на Евгения. Но тот был спокоен так, словно не он минуту назад сообщил противнику весть о предназначении ближнего. Одна беда - не чувствовал я в его словах лжи. И искренности не чувствовал. И что лучше – верить или нет – не мог для себя решить.

Выпили. Разлили.

Со своим тостом я не стал торопиться. Очень сложно в два-три слова выверить мою жизнь, моё нутро вывернуть наизнанку, раскрыть нараспашку и показать всё то, что для себя и про себя назову опорой души. Как я жил последние пять лет… Мама родная, как же я жил! Выжженный, обезжизненный, до остатка выжатый смертью близких и значимых, и тем, что последовало после… Три года выслеживания и охоты, порождённой чудовищной клятвой. Один день опьянения от мести. И вот уже два года по самым тонким и заросшим тропам вдалеке и от тэра, и от людей. Скрываясь от собственной тени. Бегущий. А смерть никогда не отстаёт. И бывшие братья никогда не отступят. Мама родная, как же я жил… Как же я живу-то!

- За держащихся за лезвие…

Просо молча смотрел на меня. Приподняв бокал и замерев так. В прищуренных глазах – память. Что ж. Приятно, что признают. Даже, если с таким опозданием. Видимо, слава моя не устаревает. И это естественно, раз плата за голову растёт.

- Борислав из Ляле-хо? – Тихо спросил он, наконец. – «Кремень»?

Скулы свело от напряжённого сокрытия желания расхохотаться, от желания вскочить и размазать его потемневшие глаза по лицу, от желания боли. Накатило, заставляя сердце судорожно дёргаться в грудной клетке, а жилы трещать от напряга. Кровавым туманом стало застилать глаза.

Судорожно сплёл пальцы в знак, восстанавливающий нутро.

Отвёл взгляд, сосредотачиваясь на дыхании. Лишь бы никто в этот момент не дёрнулся, не потревожил, не… Главное – дышать. Дышать.

Пока не стало, наконец, отпускать.

Мне хватило сил удержаться, а ему – принять моё признание.

- За ранящих ладони, - тихо подтвердил Просо.

Горло перехватило спазмом, а рука послушно поднялась, принимая ответ тоста. Евгений не обвиняет. Он скорбит. Скорбь по выжженной душе того, кто мстит за смерть значимых людей. Месть – меч, который держат за лезвие. Месть – это оплата вне закона. То, что оплачивается дважды – чужой смертью и своей жизнью.

- За неразрывность круга!

Теперь стало понятно дневное происшествие. Сразу вспомнилось, как Жаня молча склонился и поднял погружённого в сон мальчика. Мы не обменялись приветствиями, но опущенное оружие говорило само за себя – и он уходил с прямой спиной. И не было в том ощущения проигравшего. Оба они – и мальчик, и страж его - в убежище, за очерченным кругом, в мнимой недостижимости, в постоянном напряжении ожидания атаки. Каким же опасным показалось Евгению моё невольное общение с охраняемым им! И как, наверно, тяжело ему защищать ребёнка, непоседливого и своевольного, чувствующего свою силу и правоту во всём.

- За неразрывность круга.

Одно только меня теперь смущает – от кого можно прятать в этой глуши Меченного, за жизнь и сохранность которого любая школа не пожалеет воинов? От кого прятать того, ради которого, прекращая вражду и забывая распри, десятки и сотни одиночек, оставшихся в живых после последней битвы, встанут рядом и, если так будет нужно, падут? Или, всё-таки, «меченность» Чуды – лишь фантазия Просо, лишь его мечты о великом служении?

Но настала моя очередь тоста.

- За снятые обереги!

Разные есть обереги. Есть те, которые силу хранят, но есть и такие, которые позволяют скрыть, запереть силу разрушения в человеке. Те, которые позволяют не причинять боль и страдание близким и далёким. И не так сложно догадаться, что о них я говорю. О том, что мои внутренние запреты сняты. Что сила моя истекает в мир свободно. Что готов убивать всё и всех. И он сам не в безопасности рядом со мной. И о том, что моя дорога ещё не окончилась, чтобы начинать новую.

- За снятые обереги, – кивнул он, соглашаясь с услышанным.

Девятый тост. Отчаянье и сила. Девятый тост – это о будущем. Он – предсказание. И предвестие. Сказанное – сбудется. Просо придётся потрудится.

- За попутный ветер?

- Будем! – Поднял я бокал, принимая свой выбор. Ни да – ни нет… Хотя, не откажешь пацану в рассудочности. Попутчиками мы можем не стать, но в это мгновение мы вместе сидим в… одном месте. И пьём. Чем не попутное явление – одновременное поднятие бокалов? Но есть в этом и ещё кое-что. Тоскливый намёк. На то время, когда можно было быть попутчиками, без опаски доверяя спину. И есть робкая надежда. На возможное попутчество. И видно, что Жаня отчаянно скрывает желаемое, стараясь остаться безучастным и скупым. Но оба мы в одном время-пространстве-чувстве сейчас… Идеальное совпадение координат – одновременное поднятие тоста, одинаковые движения, похожие позиции, совпадающее дыхание… И то, что я чувствую сейчас внутри, принадлежит и ему тоже. На двоих.

Выплеснув с бокалов остатки напитка в костёр, с шипением принявший жертву, долго сидели молча. Тоскливо и неловко. Хрупкая тишина и ломкая неподвижность. Не хочется смотреть друг другу в глаза – не за чем. Не хочется обмениваться словами – не о чём.

Наконец молчаливую окаменелость нарушил Просо. Поднялся и, не глядя на меня, произнёс:

- Благодарю за гостеприимство. Удачи тебе по дороге!

- Удачи! – Кидаю я, не поднимаясь. И остаюсь сидеть и тупо пялиться в костёр, пока Евгений собирает вещи в рюкзак.

И не смотрю ему в след, когда уходит. Чёткая острая освещённым контуром в темноте фигура воина, с которым нам не по пути…

Посидели. Выпили. Разошлись.

Глупо. Как же глупо всё.

Вещи собраны. Рюкзак уложен. Оружие проверено. Место очищено.