- Хочешь, я угадаю твоё имя?

Звонкий мальчик-колокольчик в коротких шортиках прыгал на одной ноге по полянке. Он смешно подрыгивал согнутой ногой и тряс вихрастой рыжей головой. Огонёк. Глупый огонёк на лучине.

- Хочешь? Я угадаю! Хочешь?

Он то ли убеждал, то ли уговаривал, при этом, ухитряясь делать это так громогласно! Он очень хотел, чтобы его заметили.

Я заметил. Тяжело не обнаружить, когда нечто медное с ног до головы крутится рядом и, не переставая, талдычит одно и то же. К тому же мотаясь так близко и неустойчиво, что периодически приходиться ловить себя на вялых мыслях о том, что же нужно будет делать, если эта Чуда свалиться. А ещё пацанёнок досадно мешал вкушать полуденное солнце, то полностью закрывая его, то открывая так, что оставалось только недовольно жмуриться от неожиданности.

Я крякнул, прочищая горло, и лениво согласился:

- Угадай…

Вихрастый, как подломленный, рухнул рядом со мной, ещё в полёте скрестив ноги. Пришлось окончательно открыть глаза. Лицо у него было счастливым. Нет, не потому, что взрослый обратил на него внимание и разрешил поиграть, нет. Просто есть такие детские лица, которые словно светятся изнутри, будто хелуиновская тыковка. А этот Чудо словно и был такой тыковкой – рыжий, вихрастый, с сверкающими карими глазёнками, загорелый, будто прожаренный летним солнышком. И даже с веснушками – будто мелкими пятнышками на свежеиспечённом блинке.

- Дай мне руку!

Он требовательно протянул ко мне свою ладошку на невозможно тонкий ручке – словно амулет на гайтане. Ничего не оставалось, как только выполнить необходимое условие. Не смотря на то, что было лениво даже шевелиться, пришлось приподняться на локте и протянуть ему руку. Хмуро подумалось о том, что в мою широкую ладонь можно завернуть с десяток таких маленьких детских ручонок. Пацанёнок жадно сцапал мои пальцы и потянул к себе с искренностью желания действия. Задумчиво уставился в линии жизни, нахмурился, поводя пальцем по шершавой коже. И сразу вспомнилось старое, неизбывное - «сорока-сорока кашу варила, деток кормила». Пришлось самому нахмуриться, прогоняя детство из глаз, и посмотреть на свою руку. Ничего там не было. Обычная ладонь. Однажды пожжённая. Дважды раз поломанная в разных местах. С посечёнными мышцами. Обычная. Во всяком случае, имя там точно не написано.

- Борислав! – наконец уверенно и весомо, словно взрослый, сказал мальчишка и посмотрел мне в глаза, застенчиво и робко улыбнувшись.

А вот мне стало не до улыбок. Тело подобралось для боя сразу. А вот сознание, расслабленное от долгожданного отдыха и невесёлых мыслей, догнало чуть позже. Я коротко вдохнул, напрягаясь, и насторожено оглядел мир вокруг. Где-то хватило взгляда, где-то подключилось внутреннее зрение, но окружающий мир я просканировал тщательно. Никого.

Ни тренированных тархов, ни ярых ведов, ни даже слабеньких вешев. Тишина и спокойствие мира такое, что кажется запредельным. То ли я совсем ослаб и потерял чуйку, то ли тут действительно никого нет. Тогда откуда тут он? Рыжий малец с нечеловечьим уменьем.

- Ауу! – позвал Чуда.

Но я уже упёр взгляд себе в ладонь. Нет, конечно. Имени там не было. И быть не могло. Но вот это рыжее бестолковое Чуда сумел его оттуда вытащить. Не угадать, нет. Сложно угадать такое имя – редкое среди людей, да и среди нас, чуждых тут, не частое. А вот нашёл он его там – и никуда от этого не деться.

- Ну? – спросил он, наконец, видя, что я глубоко ушёл в себя.

- Угу.

- Что «угу»? – ловко наклонился он, загородив своей головёнкой мою ладонь и заглядывая мне в глаза снизу вверх.

Стало понятно, что это недоразумение в покое не оставит.

Пришлось убрать руку и сесть.

Река сверкала нестерпимо. Сверкала и манила. В такой жаркий день хотелось залезть в неё и не высовываться. Чувствовать, как ласкает натруженное и зажатое тело вода, ощущать, как уходят в небытие застарелые тревоги. Но это всё фантазии. Мечты, мечты. Пока рана окончательно не затянется - рисковать не стоит. Да пока не подживут ожоги. Эдак дня два. Поэтому приходится только загорать. Доброе солнце весьма полезно для восстановления. А ещё полезен покой. Который исчез одновременно с появлением Чуды.

- Ладно. Я – Борислав. А ты? – вздохнув, незаметно оглядываю местность на предмет приближения других незваных Чуд.

- Я – Танистагор! – гордо заявляет он, пытаясь выпрямиться и сделать спину идеально прямой, будучи в весьма неудобной для этого позиции – сидя на заднице со скрещенными ногами. Кажется, такую позицию принято называть «сидение по-турецки».

Морщусь. Выдумщик! Хотя… Выдумщик-то выдумщик, но вот храмовое имя моё он угадал верно. Значит, стоит и к этому заявлению относится серьёзно. Мальчик – не из простых, хоть и вовсю дурачиться.

- И откуда ты взялся, Танистагор?

- Оттуда! – небрежно машет он рукой за спину.

«Оттуда!» - ближайшая деревенька? Или город? Или там Ворота, о которых я не знал? Что за «оттуда», где живут Чуды с умением угадывать имена?

- А ты откуда? – свешивается на бок рыжая любопытная головёнка.

- Оттуда! – отвечаю я и честно показываю на лес, где стоит моя палатка. Саму палатку с опушки не видно, но направление выдерживаю точно. Формально не лгу - пришёл я в эти места уже два дня как и, можно сказать, основательно обосновался. Так что местоположение палатки можно считать моим временным домом.

- А ты кто? – сыпется следующий вопрос.

Чуда неугомонен и бездонен. Он даже просто сидя рядом не способен оставаться в покое. То рожицу кривит, то пальцы сплетает-расплетает, то почешется, то потянется. Просто «энерджайзер» во плоти! Только розовых ушек заячьих не хватает! Отвязаться от него так просто не получиться.

Я ещё раз оглядел мир вокруг.

- Турист, – наконец предполагаю я несколько с сомнением. Человек, который смог по руке назвать моё храмовое имя, о котором уже забыло большинство знакомцев, вряд ли удовлетвориться таким нелепым самоопределением.

- Ну да! – хитро щурясь, хмыкает Чуда и делает жест стряхивания чего-то с ушей. – У меня сегодня нет аппетита на макароны, Борислав!

Что ж. Понятно. И не только то, что сойти за стороннего не получится. Главное иное – малец приучен разговаривать с взрослыми из позиции равного. Он не был в детсаде, не учился в школе, не ездил по детским лагерям или санаториям, его не загоняли в рамки послушания какие-либо из человечьих структур. Нет. Этот пацан обучался или ещё обучается в Храме.

Я развёл руки. И извиняясь, и признавая его право общаться так.

- Ну и кто я тогда?

- Ты – рыцарь-странник из Светлого ордена! – проникновенно и немного покровительственно говорит Танистагор и, укладываясь рядом, закидывает руки за голову и начинает мечтательно рассматривать редкие облака. – Ты по земле ходишь и свершаешь добрые подвиги.

- И какие же? – тихо интересуюсь я.

- Всякие, – вздыхает Чуда. – Освобождаешь принцесс и просто девушек от плена разных тварей. Со злыми рыцарями сражаешься на честных поединках. Добрые силы защищаешь. Драконов всяческих от людей спасаешь…

«Драконов спасаешь…». Чуда всё также счастливо смотрит в облака, а я уже почувствовал, что рассудок по барабанным перепонкам висков выстукивает «СОС». Пацанёнок просвещён! Просвещён настолько, что нет сомнения в его уровне знаний! А таких никогда не оставляют без охраны.

С трудом подавив в себе желание вскочить с места и рвануть в ближайшие кусты и далее – в лес, я снова затравленно огляделся. Вокруг тихо. Слишком тихо. Солнечно, мягко и пушисто. Так, что даже думать о плохом не хочется. Чуда лежит на густом зелёном склоне рядом со мной и задумчиво щурится в небо. Почудилось скрытое напряжение в веках и, совершенно несознательно, я поднял голову вверх. А вдруг чего? Ничего. Просто облака. В форме лошадок… Два десятка аккуратненьких белых лошадок, скачущих куда-то на восток.

«Облака-аааа, белогривые лошадки…»