Деревня будто вымерла. Жара, наверное, так действует. Даже старушки с завалинок, что сидят каждый день, вспоминая молодость и вкушая солнышко, исчезли, будто не было. Жара. Солнце в небе – капелька тающего мёда – приторное, жаркое, липкое. Союзник или враг? Нет, просто постороннее.
Дурею. И более всего оттого, что только что пережил. Как ни крути, а не часто приходиться вот так, до самых глубин, оказываться потрясённым чужой силой надежды… Взорвал меня Жанька. Разорвал на кусочки, на тряпочки, словно захотелось ему взглянуть, что же на самом деле у меня внутри – сила или слабость. И не склеятся теперь. Это уж наверняка. Потому что вряд ли вернусь. Потому что вряд ли смогу объясниться. Потому что вряд ли он второй раз вот так, искренне и ярко, предложит мне остаться рядом, а сам я… Эх, да что там говорить!
Дурею. Потому что только лет шесть назад в последний раз испытывал такое – заботу и надежду. Я уже отвык от зовущего «вернись», от надёжного «я буду рядом», от признательного «я благодарен». Отвык и потерялся сам в себе, будучи не властен в судьбе потеряться в ком-то ином, заблудиться, переплестись согласием и конфликтом, внутренним и внешним, сущим и несущим, существенным и несущественным. Я давно не любил этот мир, не находя того, сквозь кого сила чувства способна потрясать мироздание. И давно не чувствовал прочной надёжности руки, поданной вовремя, восхищённого сияния глаз, в которое можно окунуться в миг неуверенности и тоски, мощного и глубокого дыхания, выдающего жизнь в идущем рядом. Жизнь, которую стоит беречь. Просто беречь, верить в неё, восхищаться ею, осознавать, что она – живая. Поскольку иначе - зачем? Потому что иначе однажды задашься вопросом «зачем?» и не найдёшь ответа. В жизни одного нет смысла. Смысл – когда рядом есть кто-то. И этот смысл судьба второй раз в жизни дарила мне! Юрку, которого можно растить, чувствуя, как пробивается к солнцу молодая ярая сила. Женьку, которого можно вести за собой, зная, что спина будет прикрыта, а твой путь – одобрен, сквозь какие бы дебри он не пролегал. Анну – веду-загадку, чей насмешливый взгляд и дурашливое «у, тархово племя», кажется, растапливает сердце…
Для тарха есть великое богатство. Где-то на рубеже тридцатника ты можешь выбрать – семья или дорога. И никто не осудит. Сам, может, и будешь жалеть, что бы ни выбрал, но никто вовне ни словом не попрекнёт. А жалеть будешь… Просто потому, что пока выбираешь – свободен. Когда выбрал – стал несвободен, стал ответственен за выбор. Но нельзя не выбирать. В тело, в сознание, в душу человеческую вложено творцом чувство, важное, словно сама любовь. Чувство нужности. Если внутри каким-то невидимым и непонятным судьбу регулирующим механизмом определяется, что живёшь ты не для чего и не для кого – всё! Вырубается что-то, отключает саму возможность вдыхать с воздухом силу, а с взглядом окружающих – любовь, веру и надежду. Потому, пока жив – будь нужен. И будешь жив! И выбираешь – семья или дорога. И, если, как я, выбрал первое, то твоя судьба – забота и ответственность. Потому что, если ты находишь её, то ты обретаешь Дом. Дом – это руки любимых и любящих. Это – объятие, в которое вкладывается жизнь. Дом – там, где смешивается ритм и звук: дыхание, сердца биение, движение и слово, мысль, чувство. Дом – это любовь. А, если у тебя появляется продолжение, если у тебя появляется мир завтра, появляется сын или дочь, то это значит, что ты создал Семью. Семья – это семь ликов твоих: любовь, забота, ответственность, искренность, нежность, истинность, красота. Это сама возможность побыть творцом, создателем и на свои плечи взвалить тяжесть бремени сотворения, боль возрастания творения. Но и тогда, и до, и после, если у тебя появился идущий следом, значит твоя правда – истинна. Значит, ты – первый. Значит, у тебя есть Домен. Домен – продолжение дома, его защитная стена, оберегающая крепость вокруг семьи. Сила, умноженная на двоих. И разделённая на мир. И чувство это – идущего первым – невозможно определить однозначно. Это радость и боль, это вера и доверие, это гордость и страх. Потому что это тоже – счастье. Такое же, как и любое другое. А настоящее счастье всегда с привкусом страдания.
Дурею… Вот иду по середине серой пыльной дороги и едва смотрю по сторонам, уверенный до кретинизма, что ничего со мной не случится и спокойно и свободно доберусь до церкви. А, ведь, положено идти с оглядкой, осторожненько, по краёшку. Всё-таки это – жара. Или веда. Маленькая женщина с каштановыми волосами и смешным курносым носиком, которая умеет чётко инструктировать и давать прикрытие невидимости целому дому! Она сейчас там, в домике на краю мира, лежит на постели, одеревенев от сложной работы – собирая все силы для создания иллюзий и временной воронки. А рядом, на страже, побитый и уставший, Женька.
Остановился резко и вскинул оружные руки. Иллюзия была до умопомрачения совершенна. Единорог просто соскочил с крыши дома и встал передо мной, как лист перед травой.
Он был немолод. Я слабо разбираюсь в лошадях, тем более, мистических, но его возраст являл себя безоговорочно. Седые пряди в гриве и огромный рог, вито устремлённый в небо. И темно-лиловый глаз в обрамлении седых ресничек. Единорог стоял, огромными пушистыми ноздрями вдыхая мой запах. Он настолько откровенно пытался ощутить воздух, идущий от меня, что мне сделалось смешно.
Интересно, это тот, с которым я уже встречался, или нет? И видят ли нас люди из домиков или этот осколок реальности только для нас двоих?
Я аккуратно сложил руки за спину, убирая за пояс оружие, и терпеливыми мелкими шажками двинулся к зверю. Потянул вперёд руки, протягивая их ладонями вверх – так они казались безопасными. Единорог дёрнул большим мохнатым ухом-стрелкой, но с места не сдвинулся. Даже наоборот, чуть сильнее потянулся вперёд точёной мордой. Я подошёл почти на расстояние вытянутой руки. Подошёл настолько близко, что почувствовал на ладони тёплое дыхание единорога. Дыхание – это обмен… И он сдвинулся ко мне, осторожно передвинув острое копыто в пыли. Ткнулся влажными губами мне в линии жизни и поднял морду. Я смотрел ему в глаза, а он – мне. И вроде бы не было разговора меж нами, но чувствовалось, что любое движение, любая эмоция, любой взгляд – это вполне самодостаточное слово, а за ним всегда стоит душа. Может потому, нас и угораздило понять друг друга?
Он отвёл в сторону морду и открыл мне свою здоровущую шею, кое-где посеребрённую, но настолько мощную, что даже мысли о дряхлости существа не позволяла. Я сдвинулся в образовавшуюся пустоту, словно в бою пытаясь пройти сквозь чужую жизнь. И совершенно непостижимо оказался за холкой единорога. Когда и как он успел повернуться ко мне боком? Вот ведь иллюзия! Даже самая совершенная – она всё-таки хоть на чуток, но совершенней естественной реальности. Только потому - узнаваема.
Жарким воздухом обдало бок, когда единорог повёл мордой, рогом подталкивая и побуждая к действию. В его жесте сквозило недовольство длительной задержкой и дремучей тупостью человека. Прости уж, однорогий, не так легко сломить в себе «привратника»! Будь я в другой ситуации – никогда бы не доверился иллюзии. Но за последние дни много случилось странного, заставляющего сменить к себе отношение. И, оставляя размышления в пыли серой дороги, я опустил ладони на спину животного. Если бы передо мной был простой конь, я бы посчитал его недомерком. Эх! Не впервой без седла, но навык, прочно вбитый в крестец учителями Ляле-хо, необходимо ещё разбудить! Рывок!
Спина у единорога оказалась невыразимо жаркой и до совершенства упругой. Хребта почти не чувствовалось, чему я возрадовался. Но досталось и печали – как управлять-то? И, вообще, управляемо ли это создание или нет?
Оказалось, что нет. Единорог мотнул башкой, оглядываясь так, что едва не столкнул рогом со спины, убедился, что я от одного бодания не сверзнусь, и аккуратно побрёл с дороги. Именно - побрёл. Плавающим мягким шажком, стелящим корпус над землёй в почти не потрясаемом горизонтальном положении. Приноровиться к его шагу делом оказалось пустячным. А вот к осознанию того, что как распоследний кретин сидишь на самостоятельно куда-то прущемся животном – куда как сложнее.
