По большей части атлурги редко обращаются к этой сокровищнице знаний и мудрости. Они захвачены водоворотом повседневной жизни, в которой нет места для истинного познания и поисков мудрости. Они приходят сюда лишь для того, чтобы гурнас – «говорящий с богами» - посоветовал, какое имя дать ребенку, чтобы он вырос здоровым и удачливым, или же прочел по небесным знакам, уродится ли в этом сезоне урожай ропса.

Но семья Гвирна была иной. Отец растил его в атмосфере глубокого почитания богов, далеко выходящего за рамки праздничных жертвоприношений. Зал Свитков с детства был ему вторым домом, в котором Гвирн проводил долгие часы, в то время как другие дети играли в «Охоту» и без спроса бегали в пустыню, соревнуясь, кто проведет там больше времени или уйдет дальше от поселения.

Отец учил Гвирна не только почитанию богов, но и тому, как узнавать их волю и угодить их желаниям. Вот почему Гвирн в точности знал, куда направляется, когда поворот за поворотом преодолевал длинные пустынные проходы Зала Свитков.

Он направлялся в одну из самых удаленных и редко посещаемых частей, в которой хранятся древние пророчества. В древности их было бессчетное множество, но теперь эти свитки просто пылятся, никому не нужные. Никто десятилетиями, а может и столетиями не заглядывал в них.

Гвирн миновал стеллаж с пророчествами богов-близнецов Урса и Асри. Это должно быть где-то здесь. Он знал, где искать, лишь потому, что когда-то давно уже читал это пророчество, и теперь оно всплыло в его памяти, разворошенной словами Туррага.

Пальцы Гвирна перебирали свитки, и мелкая, серебристая пыль взвивалась над стеллажами, покрывая его волосы и плечи. Должно быть, он провел там немало времени, пока не нашел то, что искал. Гвирн быстро пробежал глазами по бумаге и воскликнул, забыв про осторожность:

- Ну конечно! Раньше я не мог постичь смысла этих строк, но теперь я понимаю. Здесь же говорится о ней, о девушке, которую Корт забрал у песков!

Гвирн бесшумно рассмеялся, еще раз перечитывая свиток. Вот то, что он искал все эти годы. То, что позволит ему и его семье возвыситься, вновь заняв то положение, которое они когда-то занимали. Но никто не должен знать об этом свитке. Никто и никогда не должен его найти.

Поразмыслив о том, где лучше спрятать манускрипт, Гвирн пришел к выводу, что нет более безопасного места, чем самая редко посещаемая часть помещения, которого сторонится большая часть атлургов.

Он засунул свиток поглубже в груду таких же, покрытых пылью и никому не нужных пророчеств. Он был уверен, что здесь никто его не найдет, и его тайна останется сокрыта ото всех, кроме разве что богов. Но разве не они привели его сюда? Гвирн знал, что это так, - боги дают ему шанс, и он собирался им воспользоваться.

* Тар – мера длины у атлургов, равная дневному переходу по пустыне.

Ночь выдалась на удивление жаркая. Юта лежала без сна в новом «доме», который ей выделил Утегатол, и смотрела в потолок. Сегодня весь день, как и вчера и позавчера она работала в поле, где выращивают ропс – основную растительную пищу атлургов. Леда учила ее рыхлить и увлажнять землю у стволов растений, обрабатывать их, находить и удалять больные и собирать зрелые.

С непривычки у Юты болела спина, а на ладонях появились болезненные мозоли от каменной тяпки. Но все равно это было лучше, чем слоняться по Утегату без дела. Полностью сосредоточившись на новой и незнакомой деятельности, Юта умудрялась почти ни о чем не думать, погрузив свой разум и чувства под стеклянный колпак, отгородившись от мучительных воспоминаний и мыслей.

После Утегатола прошло десять дней. Канг выделил ей отдельную «пещеру», как Юта называла про себя лурды - песчаные дома атлургов. Она находится в той же части Утегата, что и дом Корта и Леды, в нескольких поворотах коридора от них. Раньше дом принадлежал одинокому старику, но он недавно умер, и его отдали Юте.

В доме было всего две комнаты – маленькая кухонька со столом и «солнечной печью», - каменной трубой, какую она видела в доме Леды. И такая же крошечная спальня, в которой из мебели был песчаный приступок в углу, да пара дырявых плетеных корзин, оставшихся от старика.

Первые несколько дней после переезда Леда помогала ей обустраиваться: обзаводиться кухонной и прочей утварью, пользоваться солнечной печью, а также, не плутая пол дня, находить дорогу до полей, пастбищ, где разводят коз, и других необходимых в жизни атлурга мест.

Юта была благодарна девушке за помощь и заботу. Леда была добра и внимательна к ней, но Юта все равно продолжала чувствовать отчуждение. Возможно, причиной было то, что Леда – атлург, и у них с Ютой было слишком мало общего. Она чувствовала себя гораздо ближе к Корту, несмотря на его своенравие и некоторую холодность.

После переезда он почти не появлялся. Леда не говорила о том, где он, а Юта не спрашивала. В конце концов, то, что он ее спас, еще не значит, что теперь он должен заботиться о ней. Канг разрешил Юте остаться и жить среди атлургов, а значит, ей самой надо налаживать здесь жизнь.

Юта повернулась на бок, и у нее перед взором без спроса появились синие глаза. Они смотрели на нее так, как в первый раз – с отчужденным любопытством, холодно и пронзительно, острым лезвием проникая прямо под кожу.

Юта вздрогнула. Несмотря на ужасную жару, по телу пробежала волна холода. Она села в постели, прислушиваясь. В коридоре что-то происходило – она слышала голоса и топот ног. Не раздумывая, она натянула суконные штаны и кофту с короткими рукавами – все это были старые вещи Леды, и босиком выбежала на улицу.

Юта пошла на шум. По дороге ей встретилось еще несколько человек, они переговаривались в пол голоса, никто не знал, что происходит. Минув несколько поворотов, они вышли в очередной коридор.

Здесь скопилось порядочно народу. Многие были одеты так же легко, как и Юта – они так же, как и она, только что вылезли из своих постелей. Осветительные окошки были все еще прикрыты, и в коридоре царил полумрак. Юта протиснулась между спинами высоких атлургов, и увидела то, на что все смотрели.

Это был Канг. Турраг лежал на песчаном полу, его глаза были открыты и смотрели куда-то в потолок, мимо голов людей. Рот приоткрыт, одна рука неестественно вывернута. На лице Канга застыло недоуменное выражение, смешанное с обидой. Как у ребенка, когда ему говорят, что пора уходить с детской площадки. Так, словно Канг продолжал безмолвно вопрошать: «Что происходит? Как? За что?».

Кто-то приоткрыл одно из окошек, и тело Туррага осветил яркий луч. В полутьме оно засияло так же, как когда он выступал перед атлургами с помоста. В солнечном луче куском слюды блеснула рукоять кинжала, торчащего из груди Канга. Юта увидела темную кровь, бурым пятном расползающуюся из-под тела Туррага. Она тут же впитывалась в песок, оставляя вокруг Канга темный ореол.

В мозгу тут же вспыхнул образ мэра Гованса, сползающего по черному крылу автомобиля. И темно-бардовое пятно, вытекающее из-за двери. Этот образ моментально потянул за собой другие – те, которые Юта так старательно пыталась упрятать в самые дальние уголки памяти.

Она как пьяная отшатнулась от тела, прижимая ко рту руку, и тяжело привалилась к стене. Потребовалось время, прежде чем Юта поняла, где находится. Ее грудь тяжело поднималась и опускалась, по вискам стекали капли пота.

Кое-как ей удалось взять себя в руки. Юта не чувствовала в себе сил возвращаться домой, так что она просто стояла, облокотившись о стену и наблюдала за атлургами. Тела она больше не видела за спинами людей.

Атлурги были на удивление спокойны. Никто не кричал и не плакал. Они по одному проходили к телу Канга, чтобы своими глазами удостовериться в том, что произошло. А затем отходили в сторону, уступая место вновь подошедшим. Это было похоже на какой-то ритуал, и на мгновение Юте показалось, что она увидит здесь весь город, молча сменяющий друг друга на этом странном посту.