Луиза Маменс в свои тридцать лет прошла, что называется, огонь, воду и медные трубы. Сколько она себя помнила, мужчины всегда присутствовали в её жизни, хотя у неё было твёрдое правило: жить с ними, но никогда не увлекаться, любить только саму себя.

Сперва вокруг богатой купеческой невесты толклись бравые офицеры из шведского гарнизона, стоящего в Риге, и Луиза особо отмечала среди них черноусого красавца ротмистра. Арвид к ней посватался как раз накануне того, как корпус Левенгаупта покинул Ригу весной 1708 года. Отец не возражал против этого брака — старому бюргеру было даже лестно, что его дочь выходит замуж за шведского дворянина и офицера. Кто знал, что Арвида поджидает не слава и почести, а русская пуля в жестокой баталии под Лесной.

И разве думала она, молоденькая жёнушка, отправляя своего муженька в поход, что не увидит его боле? Было ли у неё предчувствие несчастья? Луиза задумалась, глядя в дворцовое окно. И вдруг вспомнила, как она стояла рядом с Арвидом в огромном рижском соборе. Генерал Левенгаупт привёл на прощальную службу перед тем походом всех своих офицеров, и собор стал похож на гарнизонную казарму. Краснорожий генерал с бычьей шеей стоял впереди своего воинства, и Луиза вспомнила вдруг его солдатскую кличку «мясник».

Тревожно гудел орган, звуки его взлетали ввысь к готическим сводам собора, и впервые в её хорошенькой белокурой головке мелькнуло предчувствие: Арвид не вернётся к ней из этого похода, как не вернётся и большинство этих молоденьких, пышущих здоровьем и мужской силой офицеров. Всех их уложит этот «мясник» в кровавой баталии. И потому, как она помнит, даже Re удивилась, когда в Ригу прилетела страшная весть о разгроме корпуса Левенгаупта под Лесной, а в списке убитых стояла фамилия её мужа.

Впрочем, она не очень горевала о потере Аренда. Приплода от него не было, а положение хорошенькой молоденькой вдовушки её вполне устраивало. Женишки по-прежнему толпились вокруг неё, в расчёте на богатство старого Франца Маменса, и она могла выбирать.

Что ж, она и впрямь не знала удержу! Луиза подошла к широкому венецианскому зеркалу и кокетливо показала сама себе язычок. Ей есть что вспомнить: лифляндский барон и купец из Кёнигсберга, мичманок с шведского брига и старейшина Дома черноголовых, богатый негоциант из Гамбурга и заезжий италианский музыкант... Да что считать их без толку, ведь в центре всей этой мужской похоти стояла она, красавица Луиза Маменс, которая любила только саму себя.

А потом, после Полтавской баталии, под стены Риги заявились русские и началась страшная осада. Рижанам не столько даже досаждали русские батареи (русский командующий фельдмаршал Шереметев хотел заполучить город в полной сохранности и активных действий против Риги не вёл, решив взять её измором), сколько масса беглецов, набившихся в Ригу со всех концов Лифляндии. По приказу шведского коменданта графа Штремберга беженцев ставили на постой даже в дома самых почётных и уважаемых шведских бюргеров, и началась неслыханная теснота. А с ней явился и страшный мор — чума! Тысячи мёртвых рижан и лифляндцев сжигали чумных на кострах, хоронить было негде, все загородные кладбища были заняты русскими. Чума унесла и родителей Луизы — сначала мать, а следом отца. После смерти старого Маменса оказалось, что дела его страшно расстроены, поскольку склад с его товарами в предместье был сожжён московитами, а деньги, которые он давал в рост лифляндским баронам, почитай, пропали. Сбившееся в осаждённую Ригу лифляндское дворянство было вконец разорено войной. Более всего Маменсу задолжало семейство Левенвольда, но оно не могло заплатить ни талера. Имение их было разорено, старик Левенвольд умер, а два брата проживали как раз на чердаке дома Маменса и пробивались игрой в карты. Так судьба впервой свела Луизу с красавцем Рейнгольдом Левенвольдом.

«Ничего не скажешь! Мужик он и сейчас ещё отменный, а тогда был горяч как жеребец-трёхлетка!» Луиза даже глаза прикрыла от возбуждения, вспомнив ту первую ночь со своим постояльцем.

Денег он, конечно, ей не вернул, но предложил свои услуги. И весь тот чумной год Рейнгольд ночевал в её спальне.

Только в июле 1710 года шведы наконец сдались (об этом давно молились все рижане) и в город вступили русские. Вопреки россказням о бесчинствах московитов, русские солдаты не бесчестили ни жён, ни девушек, а их офицеры были отменно вежливы. В войске Шереметева порядок был строгий.

Рейнгольд исчез из дома Луизы, не заплатив по векселям, а его место занял статный русский бригадир Лука Степанович Чириков. От оного бригадира Луиза и заимела первые навыки русского языка.

— Что за чин «бригадир»? А чёрт его знает — ещё не генерал, но уже не полковник! — громогласно захохотал её новый постоялец, когда она спросила Степаныча в постели о его чине.

Но так или иначе определён был её бригадир фельдмаршалом Шереметевым в коменданты Риги, и Луиза зажила с ним безбедно.

Степаныч был человек широкий, добрый и денег, коли у него были, не жалел. Луиза даже подумывала о том, не оженить ли его на себе, да вот незадача: в Москве у бригадира была жена и дети. И жёнка коменданта, узнав, что её Лука, почитай, всей Ригой правит, поспешила к своему мужу. Пришлось расстаться с выгодным постояльцем.

Времена для Луизы настали самые чёрные. Хорошо, ещё, что отцов дом уцелел, и Луиза жила, сдавая внаём комнаты небогатым чиновникам в пасторам. А натура требовала иной, роскошной, жизни. И вот, спроведав от случайных знакомых, что Рейнгольд выгодно устроился в Петербурге при дворе жены наследника, Луиза захватила просроченные векселя Левенвольда в поспешила в новую столицу.

Левенвольд и здесь денег ей не отдал, но совершил нечто большее: пристроил Луизу камер-фрау к принцессе Софии-Шарлотте.

Должность была выгодная — ведать гардеробом принцессы. Одна беда: жена наследника скоро скончалась. Но Луиза успела переменить фронт — ещё до кончины Софии-Шарлотты она подружилась со старшей камер-фрау царицы госпожой Крамер и передавала через неё все новости о малом дворе Екатерине.

Новости были нужные и забавные: к примеру, Луиза с неудовольствием выдала любовные связи Рейнгольда с женой наследника. И после нежданной кончины Софии-Шарлотты место она не потеряла, а была взята младшей камер-фрау к самой царице.

Здесь она скоро выдвинулась, поскольку отличалась удивительной пронырливостью и ведала о всех придворных амурах. А Екатерина любила почесать язычок не менее своей камеристки. К тому же обе они были землячки-лифляндки и обе хорошо знали мужчин. Неудивительно, что Луиза скоро стала такой же доверенной камер-фрау, как и госпожа Крамер, и обе камеристки заимели при дворе царицы великую силу.

Одно было плохо: годы летели, а подходящего женишка всё не было. После нескольких амуров Луиза «скоро убедилась, что у неё нет никаких шансов породниться с русской знатью — кто из них возьмёт за себя безродную девку. Тогда она спустилась пониже и затеяла любовные шансы с царскими денщиками. Особенно был хорош этот бычина Орлов, перед которым ни одна фрейлинская девка устоять не могла. Но он её скоро бросил, польстившись на прелести девицы Гамильтон. Оная Гамильтонша своё собственное дитя от Орлова удавила, а тельце тайно выбросила. Но Луиза проследила детоубийцу и раскрыла тайну. Гамильтоншу казнили, а Орлова послали в солдаты. Луиза торжествовала: отомстила изменщику! Но когда оглянулась вокруг, увидела, что подле неё один женишок на примете и остался: персонных дел мастер Никита Корнев. Конечно, не великого полёта птица, но всё же по придворному штату чин его самим царём приравнен к чину полковника: Да и брат его Роман — полковник — женат на богатой новгородской купчихе. У самого Никиты подворье в Москве, да и в Петербурге Пётр обещал художнику дать дом из казны. Было также известно, что государь высоко ценил Никиту и не только поручил ему писать свою персону, но и приказал всем вельможам заказывать свои портреты у этого мастера.