— Вижу, Александр Данилович в той же безвестности пребывает, что и мы, грешные. А сегодня уже последний майский денёк. Думаю, двинется швед в поход по первой траве. Ведь для Каролуса главное, чтобы кони были сыты, о солдатиках-то он небольшую заботу имеет, — поделился Борис Петрович своими раздумьями с доверенным адъютантом Чириковым. И приказал: — Вот что, Лука Степанович, коли фон дер Гольц, что у Меншикова в переднем ряду обретается, до сих пор ни одного языка в полон не взял, бери-ка ты роту конногренадер-астраханцев и сотню казачков и отправляйся сам на минскую дорогу. Может, тебе повезёт более, нежели фельдмаршалу лейтенанту фон дер Гольцу!
Этого Гольца Борис Петрович не любил больше всех других конных генералов, набранных Меншиковым в основном из немцев, уже оттого, что тот принёс из имперской армии, где служил ранее, странный чин: фельдмаршал-лейтенант. Конечно, Гольц не был полным фельдмаршалом, как Борис Петрович, но всё же это звание как-то смущало и резало ухо — ведь после отъезда Огильви из России Шереметев оставался единственным фельдмаршалом в русской армии, и вдруг — на тебе! — явился какой-то фельдмаршал-лейтенант!
Лука Степанович на приказ фельдмаршала браво щёлкнул шпорами и уже через час, сопровождаемый командой конногренадер и казаков-донцов, запылил по минской дороге. Бравому майору (производство было недавнее), признаться, и самому надоела грязь и вонь большого армейского лагеря, а в лихом поиске всегда есть простор, в лицо дует свежий ветер, и главное, в отдельном поиске ты сам себе голова!
Возле Борисова встретили первых драгун из полков фон дер Гольца, а за Борисовом натолкнулись и на самого фельдмаршала-лейтенанта.
На пригорке, возле переправы был поставлен зачем-то, словно у подьячего в Московском приказе, большой стол, укрытый красным сукном, на котором красовалась чернильница. Вокруг стола восседал весь штаб учёного немца. Правда, сам фон дер Гольц стоял на пригорке, яко памятник, и через подзорную трубу внимательно изучал пустынную Минскую дорогу на другой стороне широко разлившейся в половодье Березины.
— Странно, что полковник Кампбель не шлёт мне ни одного донесения! — Оторвавшись от трубы, фельдмаршал-лейтенант принялся выговаривать своему начальнику штаба, розовому и улыбчивому швабу Вейсбаху. — Ведь Кампбель со своими немцами уже неделю как стоит за Минском!
— Да вот к нам майор Чириков пожаловал. Ныне он со своей командой поспешает как раз в Минск по поручению фельдмаршала Шереметева. Может, ему и поручим отыскать не токмо шведов, но и пропавших невских драгун! — с мнимым простодушием предложил Вейсбах. Он рассчитывал, что фельдмаршал-лейтенант непременно взорвётся, и не ошибся.
— Зачем к нам суётся команда пехотного фельдмаршала?! Разве здесь не мой участок?
Гольц прекрасно знал, что между Шереметевым и его, Гольца, прямым начальником, светлейшим князем Меншиковым, давно пробежала чёрная кошка и что светлейший упрямо не признает первенства Бориса Петровича. Пока при армии находился царь, то оба военачальника — и фельдмаршал Шереметев, и генерал от кавалерии Меншиков — само собой беспрекословно подчинялись царской воле. Но стоило Петру отбыть в Санкт-Петербург, как единое командование тотчас распалось: и ежели пехота подчинялась Шереметеву, то кавалерия признавала только команду Меншикова. Но если об этом знал фон дер Гольц, то не менее о том знал и штабной адъютант Шереметева майор Чириков.
Посему, хотя Лука Степанович и отдал честь фельдмаршалу-лейтенанту и снял перед ним треуголку, но на громкий крик кавалерийского начальника, зачем он суётся не в своё дело и на чужой участок, он глянул с удивительным хладнокровием.
— У меня есть прямой приказ моего фельдмаршала выступить к Минску и выяснить диспозицию неприятеля!
— Но к Минску уже пошёл полковник Кампбель, с невскими драгунами, и я с минуты на минуту жду его с донесением! Переведите это русскому медведю! — сердито приказал фон дер Гольц Вейсбаху.
Сам фельдмаршал-лейтенант знал по-русски только несколько слов (матюгов) и общался со своими подчинёнными или через начальника штаба, или через своего секретаря-переводчика. Зато Лука Степанович за долгие годы Северной войны, когда ему приходилось мотаться и по Прибалтике, и по Речи Посполитой, и по Саксонии, выучился бегло говорить по-немецки и прекрасно понимал речь фон дер Гольца. Но он намеренно говорил со спесивым фельдмаршалом-лейтенантом только по-русски. Это давало ему большое преимущество: во-первых, он-то сам превосходно разбирался, о чём толковали немецкие генералы, а во-вторых, мог обдумать все свои ответы, пока этот толстяк Вейсбах занимался переводом!
— Я уже знаю, что от вашего Кампбеля несколько суток нет ни одного донесения! — насмешливо ответил Чириков на упрёки немца. И с высоты своего роста (он был выше фельдмаршада-лейтенанта на целую голову) бросил небрежно: — Я тотчас выступаю со своей командой на Минск, и никто мне не волен препятствовать, потому как у меня приказ от своего фельдмаршала!
Пергаментное личико фон дер Гольца от негодования налилось желтизной.
— Какая свинья вам сказала, что от Кампбеля неделю как нет донесений?! — заорал немец, забыв о своей учёности.
— Да вы сами и сказали! — ответил Чириков по-немецки, заставив фельдмаршала-лейтенанта раскрыть рот от удивления.
Опомнившись, фон дер Гольц бросился к чернильнице и закричал:
— О вашем самовольстве, майор, я напишу сейчас не только светлейшему, но и самому царю!
«Пиши, пиши!» Лука Степанович улыбнулся про себя, отдал учтивый прощальный поклон штабу и стал спускаться к переправе.
По пути его нагнал Вейсбах и, запыхавшись, сказал:
— Увидите этого чёртова Кампбеля, майор, передайте ему, что он обещал нам взять языка. И пусть остережётся и скорей шлёт свои донесения в штаб! — И, переведя дух, добавил спокойно: — Ступайте, майор. Вы не в нашей команде, и потому мы вас не задерживаем!
Борис Петрович Шереметев явно утешился бы в своих тревогах и сомнениях, ежели бы знал, что его давнишний и удачливый противник, генерал Левенгаупт, одержавший в 1705 году над ним викторию при Мурмызе, тоже не ведает стратегических замыслов короля. Боле месяца гостил генерал в королевском лагере в Сморгони и Радошковичах, но так и не был ознакомлен с планом предстоящей кампании 1708 года.
— Отправляйтесь к своему корпусу в Ригу, генерал, и собирайте провиант в Лифляндии, Курляндии и Литве, Когда соберёте большой обоз, я извещу вас о нашем дальнейшем движении, — холодно приказал король, прощаясь со своим генералом. Карл XII недолюбливал удачливого Левенгаупта и упорно не давал ему звание фельдмаршала, хотя тот уже третий год действовал в Прибалтике самостоятельно, в отрыве от главной армии.
— У меня одна армия и потому один фельдмаршал — Рёншильд! — отвечал король на все представления своего начальника штаба Акселя Гилленкрока о производстве Левенгаупта за победу при Мурмызе в фельдмаршалы.
— Я по-прежнему не знаю, куда же двинется король в предстоящей кампании! — Кипящий от гнева Левенгаупт перед отъездом зашёл в штабную палатку.
— Увы, мой генерал! Хотел бы и я знать планы его величества! — Гилленкрок только развёл руками.
— Как так? Генерал-квартирмейстер, начальник штаба, не знает плана новой кампании? — Левенгаупт с недоверием посмотрел на своего давнишнего друга.
— Сказать тебе честно... — Гилленкрок подошёл к генералу, — не знаю! И не только я, но и Рёншильд, и канцлер граф Пипер — все понятия не имеем, куда поведёт нас король. Видишь ли, его величество, по-моему, ждёт прямых указаний от Всевышнего: он тут как-то намекал нам, что стоит с ним накоротке!
— Он что? — Левенгаупт красноречиво повертел у виска пальцем.
— Да нет, в обычной жизни король нормальный человек, но стоит коснуться его стратегии, как он тотчас умолкает и ждёт божественных озарений. Одно тебе скажу: я предлагал идти в Прибалтику на соединение с твоим корпусом, но король с порога отверг мой план.
