— Он все организовал заранее, — фон Хайлиц старался, чтобы голос его звучал как моно ласковее, но это противоречило смыслу слов, которые он произносил. — Человек, которого нанял Джерри, знал, во сколько Глен позвонит тебе.

— Я знаю, что он убил двух человек. Но это было сорок лет назад. И еще я догадывался, что Глен Апшоу замешан в каких-то грязных махинациях Ральфа Редвинга. Но все же я думал о нем как о своем дедушке.

— К несчастью, Глен действительно твой дедушка, — сказал фон Хайлиц. — И отец твоей матери. Но даже очень давно, когда мы вместе учились в школе, другие люди ничего не значили для Глена Апшоу. Никогда.

Том смотрел невидящим взглядом на лежавшую перед ним газету.

— Ты понимаешь, о чем я говорю? — Том кивнул. — Это особый образ мышления, что-то вроде болезни. Окружающие как бы не существуют для него на самом деле. Никто не способен изменить такого человека, никто не в силах ему помочь. — Фон Хайлиц сделал шаг вперед. — Ты сможешь побыть один около часа? — Том снова кивнул. — Мы достанем его, можешь мне поверить. Заставим вылезти из скорлупы. На этот раз он зашел слишком далеко. И он поймет это, как только прочтет газету.

— Думаю, мне даже хочется побыть сейчас одному, — произнес Том.

Фон Хайлиц медленно кивнул, затем прошел в свой номер и закрыл за собой дверь.

Чуть позже Том услышал за соседней дверью звук льющейся воды.

Тело его было необыкновенно легким, все вокруг казалось нереальным. Все выглядело реальным, но Том знал, что это обман. Если бы он знал, как, он мог бы пройти прямо сквозь кровать, продеть руку через стол, проткнуть пальцем телефон. Ему казалось даже, что он может пройти сквозь стену — она наверняка исчезнет, как только он коснется ее, растворится, как туман над Игл-лейк.

«Я всегда любил ночи над Игл-лейк!»

Том встал и, двигаясь точно во сне, выглянул в окно, чтобы проверить, существует ли еще Калле Дроссельмейер или же снаружи находятся одни лишь нарисованные тени вроде него и мебели в гостиничном номере. Внизу по улице катились в обе стороны яркие автомобили. Человек в застиранных джинсах, как у Уэнделла Хазека много лет назад, поднимал металлическую решетку, закрывавшую витрину ломбарда, в которой красовались гитары, саксофоны и ряды старых швейных машин с ножным приводом. Женщина в желтом платье проходила мимо бара под названием «Домашние закуски». Она обернулась и приблизила лицо к витрине, словно хотела лизнуть стекло.

Том отвернулся от окна. Он мог исчезнуть прямо сейчас, в этой комнате. Такие комнаты созданы именно для исчезновений. Это места, где люди сдаются, отходят в сторону, перестают бороться, вроде комнаты его матери на Истерн Шор-роуд и другой, на Игл-лейк. Покрытый пятнами зеленый ковер, продавленная коричневая мебель, продавленный коричневый диван. Над дверью висел отставший кусок бледно-желтых обоев с выцветшим рисунком.

Том положил чемодан на ковер, открыл его и стал доставать оттуда элегантные костюмы и яркие галстуки мистера Тени. Вынув вещи, он разделся, бросил в чемодан рубашку и белье, затем повесил на вешалку костюм, который уже успел принять очертания его тела. Тело Тома снова приобрело вес, но, войдя в ванную, он увидел в зеркале человека, который был гораздо старше вчерашнего Тома. Он увидел сына мистера Тени — хорошо знакомого незнакомца. Томас Леймон. Ему придется привыкнуть к этому незнакомцу, и он твердо знал, что может привыкнуть к нему.

Включив душ, Том встал под холодную воду.

— Мы достанем его, — вслух произнес он.

— Глен Апшоу обрел власть над островом Милл Уолк как раз в то время, когда мог причинить наибольший вред, — сказал фон Хайлиц.

Они сидели на первом этаже отеля в ресторане под названием «Пещера Синдбада», видавшем виды заведении с высокими деревянными кабинетиками и стенами, увешанными растянутыми, как паутина, рыболовными сетями. Сюда можно было попасть как из фойе, так и с улицы. Вдоль одной из стен тянулась длинная стойка бара. Над баром висела огромных размеров картина, изображавшая обнаженную женщину с телом каких-то немыслимых цветов, раскинувшуюся на диване того же цвета, что ковер в комнате у Тома. У конца стойки, который был ближе к двери, ведущей на улицу, два полицейских с прыщавыми лицами попивали ром из небольших рюмочек.

— Если бы Глен начал свою деятельность на поколение раньше, Дэвид Редвинг скрутил бы его в бараний рог, и твой дед либо оказался бы в тюрьме, либо был вынужден вести дела честно. Он ни за что не позволил бы Глену наладить систему взяток и рэкета и уж тем более поставить себе на службу полицию всего острова.

Фон Хайлиц положил в рот кусочек омлета с дарами моря, который заказал себе и Тому.

— Если бы Глен родился на поколение раньше, он сразу понял бы, что подобные махинации не сойдут ему с рук, и всю жизнь изображал бы респектабельного гражданина. Конечно, и в этом случае у него вряд ли были бы какие-нибудь принципы, но он старался бы держать свои пороки в тайне. А родись Глен на поколение позже, он был бы слишком молод, чтобы иметь влияние на Максвелла Редвинга. Максвелл был обыкновенным негодяем, которому повезло родиться в известной влиятельной семье. Максвелл был далеко не так умен, как Глен: годам к двадцати пяти твой дедушка уже действовал почти самостоятельно как независимое крыло семейства Редвингов. А когда дела принял Ральф, Глен набрал уже такую силу, что пришлось терпеть его в качестве младшего партнера во всех предприятиях. В его руках были документы на каждую незаконную сделку и нелегальную операцию. Если бы Ральф попытался выкинуть его из дела, Глен пустил бы это в ход. Он мог поднять такой шум, что ему бы ничего не стоило вытеснить Редвингов с Милл Уолк. Для жителей острова фамилия потомков Дэвида Редвинга по-прежнему является священной, к тому же они думают, что негодяи вроде Хасслгарда встречаются в правительстве нечасто, а Фултон Бишоп — преданный служака и человек долга. И пока им не докажут, что все это не так, они будут в это верить.

— Так что же мы можем сделать?

— Я уже говорил тебе. Мы разворошим берлогу Гленденнинга Апшоу, заставим его вылезти из скорлупы. Он уже встревожен — Глен не подозревал, что телохранители Ральфа Редвинга настолько глупы, чтобы грабить окрестные дома. Ему наверняка не захочется прочитать собственными глазами ордер на выдачу преступника, после того как Тим Трухарт найдет человека, которого нанял Джерри Хазек, чтобы убить тебя. На Милл Уолк итак уже произошло достаточно неприятных событий. Ральф Редвинг выжидает в Венесуэле, как пойдут дела дальше. И на месте Глена Апшоу я тоже отправился бы туда.

Фон Хайлиц отодвинул пустую тарелку на край стола.

Том тряхнул головой.

— Я хочу сделать ему по-настоящему больно, — сказал он.

— Именно это мы сейчас и обсуждаем. Том посмотрел на остывший омлет и сказал.

— Но вам хочется этого не так сильно, как мне.

— Вот тут ты не прав. Мне очень этого хочется. Я хочу отнять У Гленденнинга Апшоу все — душевный покой, репутацию, свободу — то есть, в конечном итоге, его жизнь. Я хочу видеть его повешенным в тюрьме Лог-Бей. Я с удовольствием сам накинул бы веревку ему на шею.

Том пристально посмотрел в глаза фон Хайлица и понял, что они испытывают одни и те же чувства.

— Нам надо выманить Гленденнинга Апшоу из Клуба основателей, — сказал Том. — Мы должны испугать его.

Фон Хайлиц энергично закивал, по-прежнему глядя в глаза Тома.

— Дайте мне ручку, — попросил молодой человек. — Сейчас я покажу вам, что собираюсь сделать.

Старик достал из кармана перьевую ручку и протянул ее Тому. Том взял бумажную салфетку и разгладил ее перед собой на столе. Затем, сняв с ручки колпачок, он написал печатными буквами: «Я знаю, кто ты». Перевернув салфетку, он показал надпись фон Хайлицу.

— Ты попал в точку, — похвалил его старик. — Он почувствует себя так, будто его ужалила тысяча пчел сразу.