Дружно ударили автоматы. Полицаи прекратили стрельбу. Партизаны воспользовались замешательством, отползли в лес.

Шуханов пересчитал своих. «Кого же нет?»

— Идут! Идут! — крикнул Журов.

По опушке леса кто-то пробирался ползком. Послали на помощь двух бойцов. Они принесли бездыханного Летунова. Лицо его при свете луны было иссиня-желтым.

— Дорого полицаи заплатят за него, — сказал Веселов, у которого от горя дрожали губы.

Тело погибшего друга партизаны наскоро обернули в парашютный шелк, положили у подножия большой ели и засыпали снегом. Молча постояли над ним, а затем быстро пошагали в глубь леса, унося его автомат и лыжи.

Шли всю ночь, удаляясь от проклятого места. Лепова никто не упрекал, хотя все понимали, что именно он главный виновник гибели товарища.

Днем отдыхали в наскоро сделанном шалаше.

Когда двинулись дальше, повалил густой снег, подул ветер. В лесу сразу потемнело. Вдалеке, по замутненному небу, поползли отблески пожаров. Вперед были высланы разведчики. Им удалось разгадать тайну. Оказывается, немцы проводили большую карательную экспедицию против партизан. И стало понятно, почему в деревнях, встречавшихся на пути, ничего не удавалось выведать о народных мстителях.

На одном из привалов командир подозвал бойцов.

— Не будем скрывать друг от друга, — начал он, — что все получилось не так, как мы предполагали в Ленинграде и в валдайской деревеньке. Обстановка серьезнее и, скажу откровенно, опаснее. Как видно, под натиском карателей партизаны ушли в другие места. А если они и рядом с нами, то очень плохо, что их не находим. Хотя все устали, необходимо ускорить продвижение. До Масляной горы теперь недалеко, я уверен, до нее мы скоро доберемся.

— Если не нарвемся на вражескую засаду, — добавил Лепов.

Для лучшей организации марша Шуханов предложил разбить группу на отделения: разведчиков, саперов и хозяйственное. Он уже и бойцов распределил.

Капитан Бертенев был назначен командиром саперного отделения, лейтенант Лепов — разведывательного, а хозяйственное возглавил лейтенант Журов.

Больше всего людей оказалось у Лепова — семь бойцов. А вот Журов остался один: хозяйством никто не хотел заниматься. Интендант стоял, прислонившись к толстому стволу сосны, и грустно смотрел на людей. Шуханов подошел к нему:

— Ну что ж, Михаил Львович, будем назначать в твое отделение в наряд в порядке очереди. Лично я так смотрю — участок тебе доверили весьма ответственный и, скажу больше, наиважнейший. Сам понимаешь, когда в животе пусто, воевать трудно, даже невозможно. Кажется, Суворов говорил, что солдата сначала надо накормить, а уж потом и дело с него спрашивать. Вот так.

— И придумали вы, Петр Петрович! — сказал с обидой Миша. — Интендант. Кличка какая-то.

Подошел Бертенев.

— Не в названии дело. Интендант тоже может стать героем.

— Пока таких здесь нет, — отозвался Журов.

— Не было — так будут, — вмешался в разговор Лепов. — Всякая должность хороша, если ее с душой исполняют. Я тоже думал — буду геологом, а стал моряком. И не жалуюсь на судьбу.

Лепов всегда нравился Журову, а теперь он и вовсе проникся к нему уважением.

— Это я так, Леша, не подумав, обиделся. Порученное дело надо выполнять. — И, уже обращаясь ко всем, строго произнес: — Товарищи, прошу доложить, у кого есть запасы? Впредь будете получать питание по норме. А спирт — по уменьшенной.

— Вот это по-военному! — воскликнул Шуханов. — Все слышали? Действуйте, товарищ Журов.

Оставшиеся продукты интендант взял на строгий учет…

Тринадцать бойцов в маскировочных костюмах, с рюкзаками на плечах и автоматами на шее, двинулись по лесу. Первую тяжелую лыжню прокладывали по очереди.

Населенные пункты по-прежнему осторожно обходили. Туда проникали только разведчики… Когда до Масляной горы остались считанные километры, стало как-то легче. Все бойцы возлагали большие надежды на эту деревеньку, затерявшуюся в снежной глухомани. Надо же иметь свою базу.

Отправляясь в очередную разведку, Алексей не без удовольствия сказал:

— Иду в Масляную гору.

— Гляди внимательно вокруг, а то попадешь полицаям в лапы, — напутствовал его Шуханов.

Ох, если бы товарищи знали, что творилось на душе у Алексея! Тогда бы поняли, как этот смелый, иногда отчаянно бесшабашный моряк волновался и переживал!..

Лейтенант улыбнулся своему попутчику Веселову, и они заскользили по глубокому снегу.

Разведчику положено думать только о боевом задании: он любой ценой обязан добыть нужные сведения. Все это Лепов знает. Но как их добыть? Он стал перебирать в памяти жителей деревни, решая вопрос, к кому лучше всего пойти. Может, к председателю колхоза Нестерову? Наверно, этот хитрый и выдержанный человек поможет установить связь с партизанами. Но пробираться к его дому опасно, придется делать большой крюк по берегу озера в густых ивовых зарослях, ползти к деревне огородами. На это уйдет час, а то и больше. А может, пойти к Чащиным? Двор Чащиных ближе к лесу, и проникнуть к нему легче. Да и Тося в случае чего поможет. Как-то непроизвольно полезли в голову воспоминания: припомнились танцы около качелей у тихого Черного озера, прогулки по лесу, старая сосна, около которой целовались… Кольнула другая тревожная мысль: «А вдруг никого нет в деревне?»

— Пожалуй, лучше идти к Чащиным, риску меньше, — высказал свое мнение Лепов.

Веселов согласился с ним.

Они находились у самой деревни. Их белые халаты сливались с засыпанными снегом кустами. Напряженно рассматривали они сероватые деревенские постройки. Показывая рукой на избу, на которой виднеется грязноватый флаг, Лепов произнес:

— Плохи наши дела, Яша. Флаг-то немецкий…

Постояли молча, пытаясь понять, что же происходит в деревне. Она будто поредела, домов стало меньше. В ряду построек не видно избы председателя колхоза. Обшитая тесом, выкрашенным в желтый цвет, с белыми рамами, большим крыльцом, она когда-то выделялась в деревне. И дом Платонова потерялся.

Послышались звуки губной гармошки, стук топора.

Алексей нащупал руку Веселова и крепко сжал:

— Пойду я, мичман. Сверим время. Жди час. Добавишь еще пятнадцать — двадцать минут для надежности и возвращайся. Если не вернусь в срок — уходите без меня.

Тося Чащина колола дрова. На ней овчинная шубейка с белой меховой оторочкой, на ногах — катанки, на голове серый полушалок, завязанный концами на спине. Щеки от мороза раскраснелись, а длинные ресницы опушил иней.

Она посмотрела на дорогу, как бы не нагрянули фашисты или полицаи. Они не раз делали облавы. Увезли группы девушек в Германию, и Тося едва избежала горькой участи…

Подняв над головой тяжелый колун, она будто замерла, прислушалась. В бывшем правлении колхоза кто-то играл на губной гармошке и пел. Она со всей силой опустила колун, и полено разлетелось. Подумала о фашистах: «Вот так бы по вашим головам стукнуть!» Потом поставила на попа березовый кругляк, провела через сердцевину тупым лезвием, как это делал отец, взметнула колун высоко над головой и зло ударила. Две плахи полетели в снег. Отошла в сторону и стала читать листовку, прибитую на столбе у колодца. И чем дальше читала, тем сердитее становилась. Немцы обещают предателям большие награды за Карпова, Волкова и Оленева… Да найдутся ли такие иуды, которые их предадут? Смахнула варежкой выступившие на лбу капельки пота и про себя решила: «Убегу к Карпову! Буду ходить но лесу, пока не найду партизан. Наверное, и батя с ними».

На отца Тося обижена. За все время раза четыре получала от него приветы. Дважды заходили незнакомые люди, а однажды прибежал Ленька Костин из Бабьих выселок. Сказал: отец прислал. Где он? Не может же она верить глупым слухам, будто он продался немцам, работает старостой. Тося сказала об этом тете Саше, а та пожала плечами да рукой махнула: «Не верь болтовне, доченька».

Тосе вдруг показалось, будто кто-то зовет ее. Отпрянула за поленницу. Кто бы это?