От кузнеца Павел Дыбенко услышал о расстреле мирной демонстрации рабочих Петербурга 9 января 1906 года.
— Шли рабочие к Зимнему дворцу с иконами, хотели поведать царю о своей горестной жизни, а их встретили пулями.
Однажды Иван Тихонович попросил Павла отнести записку в книжный магазин Федору Георгиевичу Губареву. «Он даст тебе интересную книжку, мы ее прочитаем». Ходил Павел с поручением к учителю на Дворянскую улицу; вместе с Алешкой расклеивали ночью в городе антиправительственные листовки.
Раскаты грома первой русской революции докатились и до глухих лесных окраин: в 1907 году доведенные до отчаяния крестьяне Новозыбковского и Стародубского уездов поднялись против угнетателей — помещиков и деревенских богатеев. Два с лишним месяца сражались повстанческие отряды с царскими войсками и жандармерией. Павел и Алеша помогали держать связь между отдельными группами повстанцев.
Но борьба была неравной. Каратели жестоко подавили восстание, многие деревни сожгли, всех подозрительных арестовывали и бросали в тюрьмы. Четыре месяца сидел в подвале и Дыбенко. Дознание вел приехавший из Минска следователь. На допросах Павел упорно твердил: «Забрали по чистой случайности». Выпустили его за недостаточностью улик.
— Станешь бунтовать — в Сибирь отправим! — пригрозил следователь. — Там живо образумят не только тебя, но все племя социалистов…
Неискушенный в политических делах, Павел только позднее понял, почему следователь расспрашивал о социалистах, когда узнал, что в Новозыбкове жили и работали профессиональные революционеры Михаил Иванович Сычев и Федор Ефтихович Моторов; узнал он и о том, что, когда за границей стали издавать ленинскую «Искру» и «Пролетарий», его родной город стал одним из перевалочных пунктов по их распространению. Доставляемые из-за границы номера газет прятались между штабелями книг книжного магазина Губарева. (К нему Павел ходил по поручению Ивана Тихоновича.) За «литературой» направлялись агенты-распространители ЦК РСДРП. В Новозыбков по поручению В. И. Ленина приезжал М. К. Владимиров, выступал на конспиративной конференции социал-демократов, рассказывал о II съезде РСДРП. Когда в 1904. году был создан Полесский комитет партии большевиков, в Новозыбкове оборудовали подпольную типографию; в городе, писала тогда газета «Вперед», была «блестяще поставлена техника печатной пропаганды».
Выйдя из тюрьмы, Павел направился к Алеше. Поздно вечером пробрался к их маленькому домику, но дверь была забита досками. И где же Иван Тихонович? Если не успел скрыться, значит, в тюрьме. А что с Алешей? Может, и его посадили… С тревожными думами побрел он домой.
На работу теперь Павла нигде не брали, занесен в «черный список». Не мог он сидеть на шее родителей, которым и так уж причинил много горя. Когда вернулся после ареста, отец беззлобно сказал: «Ох, Павлуха, укоротишь ты нашу жизнь». Павел уехал к дяде в Новоалександровск Ковенской губернии. За короткое время сменил несколько мест, везде платили так мало, что не хватало даже на пропитание. Устроился на железной дороге грузчиком, работа тяжелая, но заработок приличный.
— Отправляйся-ка, парень, в Ригу, — посоветовал как-то напарник но прозвищу Ерш. — С такой силищей, как у тебя, богачом станешь. В Рижском порту грузчикам платят чистым золотом.
— Чего сам-то не едешь?
— Здоровьем слаб.
И Павел подался к морю, в неведомую Ригу. Отец выправил паспорт.
— Теперь ты взрослый, попытай счастья, — сказал Ефим Васильевич. — Меня оно не баловало, все стороной обходило. Советую не ссориться с начальством. Правду не сыщешь, за семью замками она схоронена, а в тюрьму опять угодишь. Уж так мир господом богом устроен…
— Бог все о богатых печется, а бедных забывает.
Ефим Васильевич покачал головой.
Мать сшила мешок с лямками, положила в него чистую пару белья, икону Николая чудотворца, перекрестила и протяжно сказала:
— Чего, Павлуша, не поищешь, того не сыщешь. С богом.
В мае 1908 года девятнадцатилетний Павел Дыбенко отправился искать работу.
До Риги добрался без происшествий… Город поразил своим величием. «Не чета Новозыбкову». Разочаровался, узнав, что порт не на море, а на реке, и уж совсем расстроился, когда отказали в работе. «Вот тебе и платят чистым золотом». Не удалось устроиться на вагоностроительном заводе и других предприятиях. Всюду одно и то же: «Своих бездельников хватает. Возвращайся откуда прибыл».
Деньги, что привез из дому, кончились. Пробивался случайными заработками: подносил вещи к поезду, убирал в магазине пустые ящики… Потеряв надежду найти постоянную работу, решил податься в деревню. «Может, в батраки где возьмут». И счастье улыбнулось. Зашел в одиноко стоявшую у дороги харчевню, смотрит, подвыпивший мужчина приглашает к столу. Сел. Тот молча налил стакан водки, пододвинул сковородку с жареной говядиной.
— Не стесняйся, ешь, пей, парень. Я добрый, — говорил мужчина.
Павел с жадностью смотрел на еду, но к ней не прикасался. Потом решился, но водку пить не стал. На жаркое нажал, сковорода быстро опустела. Половой принес другую, в кипящем сале шипела глазунья. И ее съел. Насытившись, отвалился на спинку стула, слушал «благодетеля». Звали его Крумелем, он купил шесть коров, двух лошадей, просит помочь перегнать их до хутора, куда-то под Либаву.
— Не обижу, парень.
Павел согласился, но об оплате не договаривался. «Добродетель» отказался платить за перегон скота.
— Деньги ты, парень, уже проел, — заявил кулак. — Работай за харчи.
Куда пойдешь с пустым карманом? Пришлось согласиться. Через месяц Павел покинул кулацкое хозяйство. Удалось пристроиться в Либавском военном порту. Но Рига не давала покоя. «Получу немного денег и вернусь туда», — думал Павел. Через неделю взял расчет. На билет хватило, да еще и осталось. Верил, что на этот раз повезет, обязательно устроится в Риге. И не ошибся. В первый же день Павел познакомился с двумя грузчиками, Львовым и Филатовым. Оба в недавнем прошлом балтийские матросы.
— У нас в артели много флотских, — сказал Львов. — А ты откуда притопал? В Риге, брат, не медом, а нагайкой потчуют…
Павел рассказал о Новозыбкове, о крестьянском восстании, и как-то сорвалось с языка, что он попал в «черный список», потому дома на работу его не берут. Достал из кармана оставшиеся медяки:
— Все богатство — двадцать шесть копеек с грошем…
— Аккурат хватит на покупку замка в Старом городе. — Львов положил руку на плечо Дыбенко.
— Что ж, позову на новоселье, — ответил на шутку Павел.
— О восстании и о «черном списке» помалкивай, — посоветовал Филатов. — А то вместо работы угодишь в башню «Толстая Маргарита» — мрачную тюрьму в Ревеле. Там нашего брата котлетами не кормят.
Когда грузчики беседовали о Дыбенко, старшего артельщика не было. Появился он как-то незаметно. Увидев новенького, спросил:
— Кто, откуда?
— Иван Григорьевич, возьмем парня в артель, — попросил старшего Филатов. — Детина здоровый, работать может.
— Да ведь самим дела не хватает, — ответил старший, внимательно разглядывая Павла. Спросил: — Политическая благонадежность не замарана?
— У него все в порядке, — бойко ответил за Павла Филатов. — Чист как херувим.
— Все вы херувимы, — улыбнулся Иван Григорьевич. — Хватит лясы точить, пошли на разгрузку.
Дыбенко приняли в артель. Первое время получал он несколько меньше других, но денег хватало, даже домой послал. За богатырскую силищу, веселый нрав его полюбили грузчики. Жил в общежитии холостяков в Задвинске. Около месяца спал вместе с Филатовым, потом купил койку. По воскресным и праздничным дням они обедали у Львова. Его жена Мария работала на мануфактурной фабрике. У них двое детей — пятилетний Миша и трехлетняя Любаша. Ютились в небольшой комнатке фабричного дома.
К обеду нередко появлялись незнакомые Павлу люди. Среди обычных разговоров — о дороговизне, о фабричных и портовых делах — речь заходила о политике, засилье тайных и явных агентов, от которых «дышать трудно», о произволе полиции и жандармов, о том, что такой-то осужден и отправлен «куда Макар телят не гонял».
