Кто-то из Наркомата призрения предложил занять пустующее в монастыре здание и разместить в нем инвалидов войны: «Дров у монахов много, 500–600 калек станут жить в тепле и уюте». Коллонтай понравилось предложение, и она, ни с кем не посоветовавшись, пошла со своими помощниками договариваться с монахами. Ворота оказались заперты и забаррикадированы. Пришлось применить силу. Об инциденте Коллонтай сразу же доложила Ленину.
— Как вы могли предпринять такой шаг, не посоветовавшись с правительством? — серьезно сказал Владимир Ильич.
«Я объяснила ему, — вспоминает Коллонтай, — что у нас не было намерения силой захватывать Александро-Невскую лавру, что все должно было свершиться гладко на основе деловой договоренности. Ленин сказал, что этот шаг был несвоевременным. Каждая ошибка правительства на руку белогвардейцам.
— Вы форсировали необходимость выразить позицию Советского правительства в отношении церкви, хотя было бы лучше подождать и сделать это позже. Но после конфликта с монастырем надо поспешить с декретом об отделении церкви от государства, объявить при этом полную свободу религиозных убеждений»[10].
«Еретичку» Коллонтай мракобесы предали анафеме, отлучили от церкви. Александра Михайловна не сильно огорчилась, ведь от церкви отлучены Степан Разин, Емельян Пугачев, Лев Толстой. «В хорошую я компанию попала», — шутила Коллонтай.
Она много и увлеченно занималась женским вопросом. По личному поручению В. И. Ленина Коллонтай подготовила два важных декрета — о расторжении брака (опубликован 19 декабря 1917 года) и о гражданском браке, устанавливающем гражданское и моральное равенство супругов, а также об уравнении в правах внебрачных детей с законнорожденными (опубликован 20 декабря 1917 года).
Дыбенко знал, что в лекциях за границей — во Франции, Великобритании, Германии, Соединенных Штатах — Коллонтай отстаивала равноправие женщин.
Брак Коллонтай и Дыбенко удивлял многих, особенно близких: «Что тебя потянуло к этому матросу?» «Любовь!» — отвечала Коллонтай. Любовь помогала Коллонтай переносить лишения и невзгоды, помогала жить и бороться за светлое будущее человечества…
«…Наши встречи всегда были радостью через край, наши расставания полны были мук, эмоций, разрывающих сердце, — пишет Коллонтай. — Вот эта сила чувств, умение переживать полно, сильно, мощно влекли к Павлу…»
…Враги не оставляли в покое Коллонтай. В одну из ночей подожгли Дворец по охране материнства и младенчества, созданию которого Александра Михайловна отдала много сил: она мечтала превратить этот дворец в центральное показательное учреждение для женщин. Сгорело все — комнаты. библиотека, лаборатории. Счастье, что малюток и обслуживающий персонал удалось спасти.
…В тот день на службу они ушли рано… Было серое, зябкое утро, с Балтийского моря дул пронизывающий ветер. Дыбенко поднял воротник шубки Коллонтай. Он обычно провожал ее до комиссариата, на Казанскую улицу. Увидев массу людей с иконами, оба остановились. Они знали, что на сегодня назначено богослужение во многих петроградских церквях. В руках богомольцев не только иконы и хоругви с изображением Христа и святых, но и транспаранты с надписями: «Спасем православную веру от антихристов!», «Господи! Накажи богоотступников!».
Подогретые церковниками верующие требовали освободить занятое здание в Александро-Невской лавре.
— Единомышленники врагов Советской власти, — зло сказал Дыбенко. — Встречался я с этими божьими людьми. Едва красновские казаки под натиском матросов и красногвардейцев очистили Царское Село, как попы организовали крестный ход по улицам города, увещевали население не признавать Советы! Мы потребовали прекратить контрреволюционные представления в разойтись по домам. Где там, разве остановишь мракобесов? Особенно нагло вел себя священник Иван Кучуров. Пришлось арестовать… Не падай духом! Найдем другое помещение. А об инвалидах позаботимся. Моряки не оставят в беде друзей. — Дыбенко кивком показал на соборную площадь, где шумела толпа: — Пускай бесятся, мы их трогать не станем. Сами успокоятся и разойдутся. А вот патрульную службу в «горячих точках» усилим. А моряки службу знают. Да еще красногвардейцев в помощь добавим…
Глава двенадцатая
Испытания
Совет Народных Комиссаров, Владимир Ильич Ленин одобрили постановления общефлотского съезда. Проводить их в жизнь оказалось весьма сложно; исходившие из центра приказы и директивы командующие и штабы флотов категорически отвергали. Контрреволюционное офицерство наглело с каждым днем, особенно перед открытием Учредительного собрания. К началу 1918 года обстановка на флотах стала еще более напряженной. Тревожные сигналы шли из Гельсингфорса. Командующий Развозов и совет флагманов не признавали Народный комиссариат по военно-морским делам, возглавляемый большевиком.
Руководствуясь решениями Всероссийского съезда, Дыбенко от имени Верховной морской коллегии издал 4 декабря приказ об упразднении должности комфлота, возложив его обязанности на военный отдел Центробалта. Только такой крайней мерой, считал нарком, можно было заставить саботажников считаться с Советской властью и выполнять ее постановления… Но и после упразднения должности командующего в Главной базе флагманы продолжали бунтовать, они созвали офицерское собрание и подавляющим большинством — 362 голоса (против голосовал 151, воздержались 44) — протащили антисоветскую резолюцию, осуждающую «новый порядок центра». Пришлось отправить в запас Развозова, начальника оперативной части штаба флота капитана 1 ранга князя Черкасского и некоторых других саботажников.
На заседании морской коллегии Дыбенко выразил неудовлетворение действиями Центробалта, который, по его мнению, повинен в обострении обстановки в Главной базе.
— В новом, недавно избранном составе Центрального Комитета Балтийского флота главенствуют анархисты. Их там большинство, — говорил Дыбенко на заседании морской коллегии. — Знаем, почему такое произошло. Значительную часть революционных матросов мы отправили на фронт, в различные министерства, политическая работа ослабла, на кораблях и в береговых частях резко упала дисциплина. Центробалт не разгонишь, как это сделал Керенский. Организация выборная. Будем искать выход из создавшегося положения.
Нарком рвался в Главную базу, на этом настаивали товарищи, однако Совнарком задерживал его, ибо обстановка в Петрограде перед открытием Учредительного собрания резко ухудшилась… В эти дни из Гельсингфорса пришло воззвание из Центробалта. Дыбенко обрадовался, обратился к находившимся в кабинете товарищам:
— Слушайте, слушайте! «Настал последний решительный момент. Будьте готовы. В Петрограде назревают события, от которых зависит будущее России, будущее всего мира». Центральный Комитет Балтийского флота, — продолжал Дыбенко, — призывает моряков красной Балтики быть готовыми по первому сигналу выступить и дать решительный и смертельный удар врагам парода! Есть порох в пороховницах! Живет и действует здоровое революционное ядро в Центробалте…
А в столице тревожно, контрреволюция подняла голову. Несколько суток безотлучно находился на службе весь руководящий состав Наркомата флота в Адмиралтействе. 3 января рано утром Я. М. Свердлов вызвал Дыбенко. Прежде чем уйти, Павел Ефимович приказал дежурному собрать членов Морской коллегии и законодательного совета.
— Чтобы все находились на своих местах и ждали меня, — сказал он.
Вернулся быстро. Тут же вызвал радиста, продиктовал текст телеграммы для военного отдела Центробалта: «Срочно, не позже 4 января, прислать на двое или трое суток 1000 матросов для охраны и борьбы против контрреволюции в день о января…» Попросил разыскать Анатолия Железнякова, Василия Мясникова, Николая Ховрина (он прибыл с Дона), а сам соединился по прямому проводу с Кронштадтом, потребовал, чтобы оттуда тоже прислали вооруженных моряков. Такие же распоряжения получили командиры и комиссары флотских экипажей.