— Вот на это, на партизанскую охрану, и надо полагаться, — перебила Карпова Заречная. — А переодевание? Не нравится мне твоя идея, Иваныч.

«Молодец Заречная, — подумал Шуханов. — Мне тоже не по душе эта идея».

— Я вполне с тобой согласен, — продолжал свою мысль Карпов. — Но выслушайте меня до конца. Найдем хотя бы человек пять, владеющих немецким, финским, итальянским, румынским или еще каким-нибудь языком. Один товарищ у нас есть — Станислав Ярославович Валуйкин из Пскова. Он отлично говорит по-немецки, да и внешность подходящая.

Шуханов сказал, что в его отряде есть такие ребята, а про себя опять подумал: «Заречная права, ни к чему это переодевание; вражеская форма вызывает чувство отвращения и брезгливости».

Карпов как бы угадал его мысли.

— Вам, конечно, известно, что фашисты забрасывают в наш тыл диверсантов в форме красноармейцев, пограничников, милиционеров. В первые дни войны я сам руководил вылавливанием бандитов. Один такой диверсант на допросе рассказал, что для действия в русском тылу он обучался в школе «Бранденбург-880». А случай с проходимцем Илюхиным?

Мы не принадлежим к регулярным войскам, но ведем всеми доступными нам средствами и способами борьбу с оккупантами на своей земле и не хотим, чтобы гитлеровцы топтали ее! Это мы делаем и будем делать до полного разгрома фашистов. Правильно я говорю?

— Даже очень. Так-то, — за всех ответил Иванов.

— Начальника обоза назначит штаб бригады, а заместителей подберем на кустовых встречах. — И, немного подумав: — Да, Петр Петрович, в число делегатов в Ленинград кроме Чащиной выделите еще двоих… Сегодня у нас четверг. Встречу проведем у вас на следующей неделе, в среду. Никита Павлович, сумеем к этому времени предупредить людей?

— Так ведь сумеем, если чего не случится.

— Надо, чтобы не случилось… Тося! — позвал Карпов девушку. — Слышала, о чем идет речь?

Чащина кивнула.

— Накормишь нас обедом?

— Мы с товарищем Журовым постараемся. У нас хороший камбуз. А вот продуктов мало.

— «Камбуз, камбуз», — передразнил Карпов. — Не камбуз, а кухня. Камбуз — на корабле, а у вас даже не казарма, а землянка.

— Нет, камбуз! Правильно я говорю, товарищ командир? — позвала Тося на помощь Шуханова. — У нас все поморскому называется. Получается очень звучно. Одно слово «полундра» чего стоит.

Карпов захохотал:

— Совсем оморячили девушку, — и к Камову: — И как это ты не перебежишь к морякам, на подземный корабль?

— Военная дисциплина не позволяет. Никита Павлович — строгий командир.

— Тося, а в Ленинград ты в солдатских штанах собираешься ехать?

Чащина посмотрела на себя и спросила:

— А разве нехорошо?

— Мне кажется, очень хорошо, — сказала Заречная. — В них теплее и удобнее. В Ленинграде что собираешься делать?

— Как все, побуду и домой вернусь.

— Домой, говоришь? — Карпов смотрел на Тосю, ему нравилась ее настойчивость, но хотел переубедить девушку. — Не лучше ли тебе все же остаться там? Поступишь в госпиталь, будешь раненых лечить. Благородное это дело— помогать человеку встать в строй. Как ты думаешь?

Тося отрицательно покачала головой.

— Вот ведь своенравная какая, — вмешалась в разговор Прасковья Наумовна. — Мы ей с докторшей битый час об этом толковали, а она знай свое: «Хочу к партизанам».

— Молодец, Тося, — решительно поддержала Заречная. — Нам и здесь дела хватит.

— Вот еще нашлась сердобольная защитница, — сердито произнес Карпов и, помолчав, продолжал: — Да, с женщинами трудно спорить — все равно будут стоять на своем. Придется уступить. Иди тогда к Наталье Яковлевне, в партизанский госпиталь.

Тося долго молчала, у нее горело лицо. «Не могу же я вам сказать, что люблю Лешу!» — хотелось ей крикнуть, произнесла же еле слышно:

— Разрешите вернуться к ленинградцам.

— Приворожили моряки, — улыбнулся Карпов. — Ничего не поделаешь, как говорится, насильно мил не будешь. Возвращайся, Тося.

Наталья Яковлевна, обняв девушку, ласково спросила, почему она не хочет пойти работать в партизанский госпиталь.

Тося не ответила.

Прасковья Наумовна тяжело вздохнула:

— Ох и молодежь! И наш Володька такой же — куда отец, туда и он. Лезет в волчью пасть. «Повесят тебя, смотри, фашисты на первом суку», — говорю ему, а он смеется: «У них, бабушка, веревки эрзацные, не выдержат меня, оборвутся». Вот и поговори с ним.

— Володя ваш — отличный партизан, и бранить его не надо, — сказал Карпов.

— Да разве я браню. Тревожусь за него…

Карпов прохаживался по горнице. Прасковья Наумовна не сводила с него глаз.

— Гляжу я на тебя, Александр Иванович, на жену твою да на Егоровну, на всех вас, и думаю: смелые вы люди, не боязливые. Вот и Петр Петрович — из Ленинграда пришел! Опять же не побоялся! Наталья Яковлевна вон в лесу живет, за ранеными ухаживает…

— Это мой долг, — отозвалась Карпова. — Я врач.

— Да ведь мало ли что врач! Разве фашисты разбирают — убивают всех.

— Что касается меня, Прасковья Наумовна, то я боюсь, — сказал Карпов. — Боюсь, чтобы про обоз не пронюхали фашисты. Ночью сны вижу. Все думаю, как в сохранности доставить продовольствие ленинградцам.

— А я уверен: все хорошо обернется. Так-то, — сказал Иванов.

— Ишь, герой! — воскликнула Прасковья Наумовна я покачала головой. — Ты у меня, словно полководец Суворов, страха не ведаешь.

— Ух, куда хватила, Праша!..

Шел февраль. В старину говорили: вьюги, метели под февраль налетели! Февраль воду подпустит, март подберет. Только воды нынче и в помине не было: по-прежнему лютовали морозы да крутили снежные бураны.

Недавно в Лесной республике опять побывал заместитель Асанова — полковник Терехов. Рассказал о жарких боях, развернувшихся южнее озера Ильмень. Прорвав оборону немецких войск к югу от Старой Руссы, войска Северо-Западного фронта продвигаются вдоль реки Ловать, чтобы соединиться с частями, наступающими из района Холма. Создалась реальная возможность окружить 16-ю немецкую армию генерала Буша. Терехов по поручению командования фронта рекомендовал бригаде Волкова усилить диверсии на железных и шоссейных дорогах, идущих в сторону Ленинграда, громить мелкие гарнизоны в глубоком тылу, взрывать склады с горючим, боеприпасами и продовольствием. Такие же указания получили и другие партизанские подразделения, действовавшие в зоне вражеских войск группы «Север».

— Это заставит немецкое командование оттягивать с фронта войска для защиты своих тылов, — говорил Терехов.

Волков познакомил полковника с планом разгрома комендатуры в «Красной звезде».

— А потом вместе с бригадой Егорова, — сказал он, — думаем совершить большой налет на гарнизон, расположенный в бывшем районном центре.

План Терехову понравился.

— Но спешить не следует, — посоветовал он. — Тщательно все продумайте, а главное, соберите побольше разведывательных данных по этим объектам. Тогда ударите наверняка! — Сообщил, что скоро в Лесную республику на длительный срок прилетят полковой комиссар Асанов и несколько работников из штаба партизанского движения. — Они и помогут отправить обоз с продовольствием.

Землянку освещал фонарь «летучая мышь». В печурке потрескивали дрова, булькала вода в ведре. Два друга-лесгафтовца играли в самодельные шахматы, а болельщики переживали, давали им добрые советы.

С улицы вернулись Шуханов и Бертенев. Они перемерзли и грелись у печки. Шуханов тихонько запел: «Раскинулось море широко, и волны бушуют вдали…»

Повеяло теплым мирным морем, всем стало легко и грустно; задушевные слова разбередили мысли, чувства. Песню подхватили, и полетела она, словно белокрылая чайка, легко, свободно. Сырые своды землянки огласились мягкими, согревающими душу звуками… Вдруг как-то совсем неожиданно стало тихо. Кончилась песня…

— Эх, сплясать, что ли? — Тося притопнула ногой и хлопнула в ладоши.

— А ну, красавица, утри нос кавалерам! — сказал Бертенев.