Итак, мы вышли на большой плоский пригорок. Пока что у нас не возникало сомнений, что это место и есть то самое «плечо Подзорной Трубы», но высоких деревьев тут было штук пять, и все в разных местах. Обойти всю поляну не представляло труда, и буквально через три минуты мы наткнулись на заросшее травой (как и вся поляна) углубление в земле. Оно походило на очень старую яму с обвалившимися краями, все неровности которых давно сгладило время. В полусотне футов южнее ямы из земли торчали остатки огромного пня, в своё время бывшие гигантским деревом; сейчас его даже нельзя было назвать пнём в полном понимании этого слова. Трухлявые развалины с торчащими ветками кустарника и травой — и только. По идее, рядом должен был лежать и полусгнивший ствол самого дерева, но его почему-то не было вообще. Встав ради эксперимента возле пня и пройдя до ямы (примерно по указанному в карте направлению), мы действительно обнаружили хорошо видимый остров Скелета примерно на ост-зюйд-ост. У нас не было карманного компаса, поэтому пеленг мы прикинули весьма приблизительно.

Что ж, вот и место, где когда-то было зарыто награбленное золото с «Моржа». Это было настолько удивительно ощущать себя внутри книжной пиратской истории, которая вдруг оказалась явью, что мы с Мэг молчали, и лишь великий восторг переполнял наши сердца. Да, именно здесь коварный Флинт расправился с пятью молодцами, помогавшими ему зарывать сокровища, а чуть погодя в долине убил врача-флибустьера Ника Аллардайса. Здесь нашёл свой бесславный конец желчный разбойник Джордж Мерри, который всё метил в капитаны… помните его возмущённый крик? «Две гинеи! Это, что ли, твои семьсот тысяч фунтов, да?! Ты же мастер сделок, не так ли? Тебе всё нипочём, деревянная твоя башка?» А Сильвер ему в ответ спокойно: «Копайте, ребята. Найдёте пару желудей, и я не удивлюсь»… М-да.

Мы стояли возле старой ямы и тупо смотрели в неё. Где-то там на её дне под слоем земли, наверно, до сих пор лежат остатки досок с выжженной надписью «Walrus»… Я столько раз присутствовал здесь мысленно — и вот теперь стою реально... Я вдруг почувствовал себя одновременно малым ребёнком, которому отец только что закончил чтение вслух «Острова Сокровищ», и в то же время безумным старцем, прожившим свою жизнь и больше не имеющим ни одной мечты. И я — верите ли, сэр — заплакал… Не зарыдал, конечно, не завыл. Нет. Просто сильно щипало в носу, слёзы катились и катились по моим пыльным щекам, оставляя на них блестящие солёные дорожки. Вытирать их у меня не поднималась рука. Мэг, заметив моё состояние, подошла, обняла и ласково сказала:

— Ты маленький мальчик, Си-Джей. Ты просто большой маленький мальчик. Мой любимый мальчик. Ты устал за сегодняшний день, и тебе пора спатеньки…

Она поцеловала меня и нежно погладила по голове, словно дитя, у которого только что сломалась любимая игрушка. А я чувствовал себя каким-то обессиленным, опустошённым, будто у меня что-то отняли и уже никогда не вернут. Ведь Легенды больше не было…

Мэг легонько потянула меня в сторону от бывшей ямы с бывшим кладом:

— Пойдём, Си-Джей. Ляжем под тем деревом. Ночь будет тёплой, а утром пойдём дальше.

Сумерки пали быстро — в считанные минуты. Мы глотнули чаю из термоса, загрызли его парой бутербродов с кислым венесуэльским сыром, обнялись и уснули прямо на земле, как убитые. Что? Змеи и пауки? Да ну, бросьте. Не смешите меня, сэр. Ещё скажите — львы, леопарды, пумы… я вас умоляю. Мы чувствовали себя в безопасности, и даже пираты были виртуальными, кроме, пожалуй, тех, что бросили тонуть ограбленную «Пеламиду». Но казалось маловероятным, что именно этой ночью они придут на плечо Подзорной Трубы с единственной целью накрыть нас, тёпленьких.

Я даже не помню, была ночь звёздной или нет.

Мы вышли к ровной квадратной площадке с разборным дюралюминиевым ангаром, возле которого стояли бетономешалка, пирамида железных ящиков и штабеля стального проката. Вокруг зеленели пальмы и высокая трава. От площадки тянулась бетонная дорога, по которой унтерштурмфюрер Ганс повёл меня вглубь острова. По дороге он задал мне несколько простых вопросов вроде «как дошли?», «откуда вы родом?» и ещё спросил, не бывал ли я в Кёнигсберге. Мы разговорились — стало понятно, что он просто скучает по новым собеседникам. Я старался не задавать ему вопросов, касающихся базы, но он сам рассказал, что на острове построена особо секретная лаборатория, в которой распоряжается свихнутый доктор Абель Райнеке, что на самом деле никакой он не Райнеке, а Блюмштайн, самый настоящий еврей, но у него умная голова, и потому его сделали «не евреем», превратив в Райнеке, и отправили сюда проводить свои исследования. Штурмбаннфюрер СС Эрхардт фон Дитц — комендант базы, он обеспечивает её охрану и жизнедеятельность. Работы по строительству лаборатории, или как её здесь называют, «бункера», закончены месяц назад, предпоследних «работяг» (так выразился Ганс) исполнили прямо в лагере, который в северной части острова. Экипажам приходящих кораблей и судов проход туда строжайше запрещён — как, впрочем, и к холму с бункером. Раньше «работяг» исполняли в открытом море, и это было куда интересней. Остров называется «остров Кидда», так звали одного пирата много лет назад, вроде бы именно он открыл этот остров. На картах его, то есть острова, нет вообще. Сам же Ганс — помощник коменданта, ответственный за «работяг» и всё, что с ними связано.

Я был удивлён – чего это он так со мной разоткровенничался? Но, подумав, решил, что он, наверно, видит во мне не простого моряка, а лицо, приближённое к капитану. Кроме того, раз мы здесь, то мы и так узнаем обо всём этом, ведь ничего особо секретного Ганс мне не сказал...

Навстречу нам по дороге шла группа людей — измождённых, заросших, одетых в тряпьё. Ноги у них были скованы короткими цепями, и это мешало им катить большую железную телегу с автомобильными колёсами. Позади них следовали два эсэсманна с автоматами, тоже в шортах и высоких ботинках, но без гетр. Думаю, всё же в этих ботинках им было жарковато.

— Быстрее, быстрее ногами шевелить! — прикрикнул Ганс на «работяг» (а это, без сомнения, были «работяги»), после чего равнодушно сказал мне: — А-а, всё равно ни черта не понимают.

Я спросил его, откуда эти «работяги», и он ответил, что его это мало заботит.

— Отовсюду. Всё больше из Бразилии и Венесуэлы — индейцы, мулаты, всякий сброд. Это чернорабочие. Ещё были настоящие инженеры, их привозили из Европы. Евреи, французы, славяне… Они уже исполнены. Вот эти сейчас ваш груз в бункер отвезут — и их туда же. Последняя партия, сто девяносто голов. Они больше не нужны, да и кормить их уже нечем.

Только тут до меня дошло, что это значит — «исполнены», «исполнять». Это могло означать только одно: смерть. Не знаю, в каком виде, но смерть. Мне стало не по себе. Я решил сменить тему.

— Герр унтерштурмфюрер, что у вас случилось с радиостанцией? — спросил я.

— Не с радиостанцией, а с радистом, — поправил Ганс. — Шлялся по острову, свалился в овраг и шею сломал. Еле нашли. Пробовали включить сами — не работает. Один умник из эсэсманнов сказал, что вроде учился на радиста; полез посмотреть, она бабахнула, дым пошёл… словом, не работает.

— Неужели у вас всего один радист? – удивился я.

Ганс поморщился.

— Да нет… трое их было. Такая история — прямо «Тристан и Изольда». Между прочим, из ваших были, из флотских. Фельдфебель, радист и радистка. Стационарный узел связи, две рации. За два с половиной года у них тут любовный треугольник приключился, а потом и четырёхугольник, когда ещё и один из наших охранников в неё втюрился.

— А дальше?

— Дальше? Дальше всё, как в бульварном романе. Один другого ножом зарезал, она утопилась, причём к шее половину всех аккумуляторов привязала, охранника расстреляли по законам военного времени… в итоге один радист с одной рацией и остался. Сумасшедший дом… Это полгода назад было. Теперь вот этот идиот разбился. А с мая-месяца — ни одного корабля, ни одного самолёта.