Я усмехнулся.
— А ты — не моя возлюбленная, да?
Мэг тщательно надула губки:
— Дурак ты, Си-Джей. Я всегда твоя возлюбленная, вне зависимости от того, кто ты — флибустьер или половая тряпка. Но ведь ты же не половая тряпка, Си-Джей?
Знаете, что творилось в тот момент в моей душе, сэр? Однако я нашёл в себе силы кинуться к шкафчику, выхватил оттуда початую бутылку рома, зубами вырвал пробку, смочил язык, крякнул и заорал так, что задрожал подволок:
— Три тысячи чертей, отрыжка пьяного кашалота!!! Всех повесить на рее!!! Каррамба!!! Пресвятая дева Мария, помоги корсару, раздери меня акула!!! Подавиться мне дохлой каракатицей! — и, схватив гитару, завыл нашу любимую, «диснеевскую»:
Йо-хо, йо-хо, пиратство — ух, по мне!
Мы грабим, мы режем, стреляем и жжём —
Налей-ка рому! Йо-хо!
Похитим и свяжем, и глотку заткнём —
Налей-ка рому! Йо-хо!
Мы головорезы, отребье и сброд —
Налей-ка рому! Йо-хо!
Мы дьяволы моря, хозяева вод —
Налей-ка рому! Йо-хо!
Там дальше ещё такой проигрыш на пять аккордов; я крутанулся на ногах, тряхнул головой и стукнулся башкой о пиллерс, однако мужественно закончил:
Пусть каждый из нас негодяй и плут —
Налей-ка рому! Йо-хо!
Но папы и мамы нас любят и ждут —
Налей-ка рому! Йо-хо!
Йо-хо, йо-хо! Пиратская жизнь — по мне!
Глаза Мэг блестели восторгом, но она изобразила безразличие:
— Сойдёт. О’кэй, решено. Команду на бак, второй якорь к отдаче, минимум провизии и оружие с собой. «Весёлый Роджер» до места.
Встала и пошла к трапу. Я был просто восхищён. В прошлой жизни она была Энни Бонни, это я вам точно говорю. Или Мэри Рид. А кем был я? Чёрт его, то есть меня, знает.
~ 6 ~
SECHS
10/IX-1944
Коротковолновая эрзац-антенна, которую мы сотворили вместо сбитой англичанами, работает отвратительно. Приём очень слабый, помехи ну просто невозможные. Подозреваю, что посланное донесение о том, что мы якобы торчим где-то в квадрате АЕ 8791, никто не получил. Входящие радиограммы касаются кого угодно, только не нас.
Идём всё больше на глубине, всплываем в позиционное положение только для зарядки аккумуляторов. Перегрузили внутрь запасную торпеду из носового внешнего пенала. Кормовой пенал пуст; вообще-то мы и не должны были брать запасные торпеды, но почему-то нам одну всё же засунули. Я всё ломаю голову — почему Змей не выбрал себе другую лодку, побольше? Например, тип IX?
Во время ремонтных работ на верхней палубе молодой Вернер Фельтен поскользнулся и упал за борт. Когда лодка подошла к нему задним ходом, и его вытащили на палубу, Вернер оказался уже без ботинок: «Они на дно тянули!» А ещё он добавил тихо: «Я верил, что вы меня не бросите...» Совсем ещё мальчишка. По случаю спасения ему даже простили даже утопленную кувалду — а у нас их было всего две, осталась последняя.
На акустика Виста невозможно смотреть. Бедняга Йозеф выглядит, как сумасшедший. Он совершенно не спит, глаза ввалились, вокруг них серые круги. Он дико устал, но всё равно не снимает наушники, неотрывно слушая горизонт, или стоит над душой у Алоиза. Мы почти слепые, и в подводном положении вся надежда только на уши, которыми, собственно, и является Йозеф. У него фантастический слух, он играл в берлинском симфоническом оркестре, а потом попросился во флот. Он не отрывается от аппаратуры, ему даже еду прямо в закуток носят. Капитан приказал ему выспаться; Йозеф рухнул в койку и уснул как убитый, но уже через полчаса открыл безумные глаза, пришёл на пост и забрал у Алоиза наушники. Тогда Змей вызвал меня и совершенно серьёзно предупредил: не дай Бог, он увидит Йозефа бодрствующим более четырёх часов подряд.
Примерно то же можно сказать об инженер-механике, лейтенанте Дривере. Я поражаюсь, откуда в человеке столько энергии и трудолюбия? Присяга присягой, но ведь нужно и отдыхать. Однако по нему никогда не скажешь, что он устал. Он молчун и работяга, имеет Железный крест первого класса. Этот поход у него третий. Ненавидит тупиц, лентяев, евреев и алкоголь, хотя поговаривали, что наш шеф-мех был самым величайшим бабником во всей учебной флотилии. Он вечно чем-то занят, потому что на подводной лодке всегда найдётся куча работы. Формально он не помощник капитана, но все механизмы, которыми напичкана лодка, зависят исключительно от него и «кочегаров», как мы в шутку называем всех наших электриков и механиков. Интересно, что если из фамилии механика выкинуть первую букву «e» и прочитать её (то есть фамилию) по-английски, то лучшей характеристики ему и не сыщешь.
Сам капитан тоже спит очень мало и несёт верхнюю вахту наравне со своими помощниками — совсем не так, как у нас было заведено раньше. Даже когда он дремлет на своей койке за занавесочкой, он может неожиданно высунуться и что-нибудь каверзное спросить насчёт обстановки. Возле его «каюты» мы стараемся ходить на цыпочках, чтобы нечаянно не разбудить — он спит очень чутко, а иногда разговаривает во сне. То зовёт какую-то Эльзу, то что-то бормочет, а позавчера он выходил в торпедную атаку. Мы даже встрепенулись по «тревоге», а оказалось, это ему снится. Кажется, он даже кого-то там потопил.
Вообще на лодке многое стало по-другому, и все мы сильно изменились, если сравнивать с днём отхода из Кристиансанда. Все немытые, но от всех несёт одеколоном, причём от всех одним и тем же, знаменитым «4711». От которого теряют самообладание женщины, обожающие подводников, не зная, что сами подводники его ненавидят. Все мы усталые, хотя и не очень злые. У всех полезли бороды и усы. Борода Змея оказалась пепельно-рыжей, под стать шевелюре. Ни дать, ни взять — викинг. У Фогеля чёрная, как смоль, с редкими седыми волосками, у меня какая-то пегая. А у юного Эрнста Хассе вообще ничего не растёт, и над ним все подшучивают. Как-то он признался, что ещё ни разу не целовался с девушками. «В Вест-Индии возьмёшь своё, — сказал ему на это Генрих Майер. — Там горячие мулатки и метиски, живо из тебя мужчину сделают».
Змей сказал, что прорыв в открытый океан ещё ничего не значит. И действительно — нас постоянно облучают радарами, и мы вынуждены срочно нырять. За последние два дня трижды появлялись эсминцы и корветы, неизвестно чьи — британские, американские или канадские — но мы успевали спрятаться и сидели в толще воды, как мышки, а они если и искали кого-то эхолокатором, то как-то лениво и вдалеке.
Надо что-то делать с антенной. Почему же она так плохо работает, чёрт бы её подрал?
13/IX-1944
Три дня подряд – страшный шторм. Качает даже на глубине полсотни метров. Оно бы ничего, но для зарядки батарей всё равно приходится всплывать, и это невообразимое мучение. К соляро-колбасному смраду добавился кислый запах рвоты. Особенно мерзко торчать на верхней вахте, под солёным душем. Вода, вопреки ожиданиям, холодная, хотя мы уже почти в тропиках. Жуткий ветер. Вахтенный офицер — а это по очереди капитан, Фогель, Финцш и штурман — наступает ногой на рубочный люк и прикрывает его, когда на лодку наваливается волна. Когда не успевает — потоки льются внутрь. От плаща и зюйдвестки никакого проку. Они даже не успевают просохнуть, разложенные и развешанные в кормовом отсеке. Внизу всё незакреплённое летает и падает, экипаж в синяках и шишках. Спящие выпадают из коек и валятся на пайолы, а то и в койки противоположного борта. Механики и рулевые выбиваются из сил, стараясь держать лодку более-менее ровно. И всё-таки это не Северная Атлантика. Там, наверно, было бы совсем тяжко.
